Форум » Фанфики и все- все- все » Тайны Меридианского двора. Части 1 и 2 » Ответить
Тайны Меридианского двора. Части 1 и 2
Седрик: Название: Тайны Меридианского двора. Части 1 и 2 Персонажи: Фобос, Седрик и Меридианский двор в ассортименте Рейтинг: PG-13 Права: создатели "Ведьмы" От автора: Это не "взгляд с другой стороны". Это просто попытка написать коснуться истории Меридиана, погрузиться поглубже в жизнь Фобоса и Седрика ВНЕ борьбы со Стражницами. В конце концов, они жили со своими заботами и проблемами задолго до того, как девчонки вообще появились на свет. PS. Третья часть тоже будет... когда-нибудь
Ответов - 27, стр:
1 2 All
Седрик: Часть 1 Глава 1 - И я хочу, чтобы вы, наконец, узнали… Что именно ему следует узнать, лорд Сатор не мог услышать вот уже битый час. Королева начинала говорить, замолкала, меняла тему, выразительно вздыхала – то есть делала все, что угодно, но только не сообщала того, ради чего, собственно, удостоила господина казначея этой аудиенции. Сатор терпеливо ждал. В конце концов, скажет королева то, что хотела, или же нет, от него не зависело абсолютно. Долгая жизнь при дворе обязывала к образованию в характере такой черты, как обреченное смирение, ибо даже самый влиятельный вельможа всегда имеет риск нарваться на монаршее самодурство, с которым ничего нельзя поделать. В последние годы у ее величества такие приступы случались все чаще и чаще. Резкие перепады настроения лишь усугубляли ситуацию: то королева улыбалась – и вдруг уже в следующее мгновение кого-то ждут неприятности. И потому лорд Сатор спокойно стоял перед своей августейшей госпожой, вытянувшись в струнку и всем своим видом выражая готовность выполнить все, что придет в ее светлую голову. Это совершенно не мешало ему думать о посторонних вещах, в частности, о подведении квартального баланса. Если быть совершенно откровенными, то этот вопрос занимал королевского казначея куда больше, чем душевные метания королевы. Денег в казне не было совсем – и в ближайшее время не предвиделись. И в не ближайшее тоже. Однако по многочисленным счетам платить как-то нужно, и эта проблема полностью ложилась на плечи лорда Сатора. Он сам каждый год искренне удивлялся, как ему удается сводить годовые балансы – что не мешало раз за разом совершать эти чудеса. - Ваша жена спит с моим мужем! – выпалила вдруг королева, и в комнате повисла звенящая тишина. Королевский казначей с трудом вынырнул из мира бесконечных цифр и несколько минут просто смотрел на ее величество. Драматическая пауза затянулась просто до неприличия. Наконец королева не выдержала. - Вы слышали, лорд Сатор? Вы вообще слушаете меня? - Разумеется, ваше величество, - казначей согнулся в почтительном поклоне. – Просто… Это настолько нелепые слухи… - Это не слухи! – королева поднялась со своего кресла и вплотную подошла к придворному. Макушка венценосной головы едва достигала плеча лорда Сатора, и тому пришлось проявить особую гибкость, чтобы ее величеству не казалось, будто он смотрит на нее сверху вниз. – Я знаю, понимаете, знаю это! Королеву никогда нельзя было назвать особо красивой. В юности она обладала неким обаянием, которое, впрочем, куда больше подошло бы маленькой девочке нежели наследнице престола. Годы не добавили ей привлекательности: первые тяжелые роды и несколько выкидышей оставили свои горькие следы на ее лице. Сейчас она снова ждала ребенка, и беременность протекала нелегко. Всего второй месяц – однако будущее дитя отнимало все силы королевы. Единственным, что поддерживало ее, было пророчество, что на этот раз ребенок родится – и родится девочкой. Ради этого королева была согласна терпеть все, что угодно. И, разумеется, она считала, что имеет право рассчитывать на любовь и заботу супруга в это тяжелое время, но его любовь, увы, доставалась другой. Красивой и здоровой сопернице, тем более опасной, что когда-то именно с ней Эриас собирался связать свою судьбу. - Ваше величество, - тщательно подбирая слова, произнес Сатор, - я слишком уважаю и люблю свою супругу, чтобы верить такому. Поймите меня правильно: я ни в коем случае не смею усомниться в ваших словах… Однако поверить в такое обвинение – выше моих сил. Королева закусила губу. Бархатистый голос лорда-казначея обволакивал и успокаивал, однако шпилька попала в цель: выходило, что королева любит и уважает мужа недостаточно, чтобы быть выше досужих слухов. Но в том-то и дело, что слухами не ограничивалось. Об измене ее величеству стало известно из достоверного источника – от одной мысли об этом на карие глаза королевы навернулись слезы. - Извольте следить за своей женой! – с трудом сдерживая рыдания, бросила правительница Меридиана. - Разумеется, ваше величество, - Сатор снова согнулся в поклоне. – Прикажете попросить ее составить мне компанию в моей конторе или мне самому перебраться в покои статс-дам? Королева в отчаянье заломила руки. - Уходите! – воскликнула она, давая понять, что аудиенция закончена. - Так… Все-таки как? – лорд-казначей послушно попятился к двери, однако продолжил: - Ваше величество, если это возможно, то лучше ее ко мне – мне еще нужно закончить с балансом. Хотя, конечно, ей в конторе будет не слишком комфортно, но раз на то ваша воля… - Не надо! Ничего не надо! Только уходите немедленно! Лорд Сатор успел выскользнуть из королевской гостиной ровно в такой момент, чтобы не увидеть, как ее величество разрыдалась. Оказавшись по ту сторону двери, Сатор улыбнулся расположившимся в приемной фрейлинам и легкой походкой покинул королевские покои. И только выйдя в пустой коридор, он позволил себе остановиться и перевести дыхание. Аккуратно промокнув виски белоснежным платком из тонкого батиста, лорд-казначей на минуту прикрыл глаза. К королевским истерикам он привык давно, но сегодня ее величество выдвинула слишком серьезные обвинения. И, что хуже всего, Сатор знал – прекрасно знал, получше самой королевы – насколько эти обвинения справедливы. - Она в ярости? – голос, прозвучавший у самого уха лорда Сатора, заставил его сердце совершить головокружительный кульбит, однако усилием воли казначею удалось вернуть его на место – голос был слишком хорошо знаком. - Она рыдает, - приоткрыв глаза и пристально глядя на белокурую красавицу, чуть слышно произнес Сатор. – Но об этом мы поговорим в другое время и в другом месте. Пока достаточно того, что она знает. Саломея передернула плечиком. А потом улыбнулась так, что лорда-казначея снова прошиб ледяной пот. Его супруга явно демонстрировала, что эта новость не просто не беспокоит ее – но доставляет удовольствие. Нельзя было сказать, что Саломея неумна. Умом эта леди обделена не была – однако ее тип мышления настолько отличался от подчиненного строгой логике разума мужа, что это стоило господину казначею немалых нервов. Помимо периодических шоковых встрясок, поступки первой статс-дамы ее величества еще и значительно мешали проводить расчеты; супруга, а в последнее время и дочь, были настолько непредсказуемыми факторами, что Сатор не знал, кто вгоняет его в гроб сильнее: королевская семья или его собственная. Но коридор перед покоями королевы – одно из самых неподходящих мест для выяснения отношений, поэтому лорд-казначей легонько коснулся губами привычно подставленной щеки супруги и, подождав, пока Саломея исчезнет за дверью в монаршие покои, продолжил путь в свою контору. Он изо всех сил пытался настроиться на успокаивающий поток цифр, но теперь выходило гораздо хуже. Они с Саломеей были неплохим тандемом. Сатору превосходно удавалась стратегия, его планы были безукоризнены и, казалось, предусматривали каждую мелочь. А Саломея, с ее неповторимой артистичностью и ловкостью, неизменно воплощала эти планы в жизнь. На этом зиждился успех их семьи – и такое положение дел существовало вот уже шестнадцать лет. Сатору очень хотелось бы верить, что так оно будет продолжаться и дальше. Правда, предрекаемое рождение наследницы изрядно путало планы, но лорд-казначей всегда был уверен, что безвыходных ситуаций не бывает. Любые вопросы решаются – просто не все решения приятны и легки. Но Сатор за свою долгую жизнь привык не бояться неприятных и трудных решений. Вот то, что Саломея затеяла какую-то свою игру, даже не поставив его в известность, беспокоило почтенного лорда куда сильнее. Даже если эта безумная выходка удастся (Сатор допускал это с большой вероятностью – его супруге многое сходило с рук), неизвестно пока, какие последствия она повлечет за собой. Саломея блестяще проводила ходы – но обдумала ли она, как будет вести всю партию? Лорд Сатор так закопался в своих сложных расчетах, что едва не прошел мимо двух мальчишек, расположившихся в оконной нише возле его конторы. Собственно, он почти прошел, когда ему в ноги бросилось нечто золотистое. Казначей сперва привычным жестом потеребил волосы цвета меда, и только потом опомнился. - Ваше высочество, - поклонился он высокому нескладному подростку, подпиравшему спиной стену. – Я могу быть чем-нибудь вам полезен? В казначейской конторе, располагавшейся прямо во дворце, было довольно тесно. Сатор полагал это отчасти справедливым: денег в королевской казне никогда особо много не водилось, а уж последние лет двадцать и подавно. Он бы с радостью рассчитал три четверти своих подчиненных – все равно одни дармоеды – но такие решения могла принимать только королева. Учитывая жалостливый характер ее величества и то, что хлебных мест не хотел лишиться никто, на сокращение штата можно было не надеяться. И потому основную территорию казначейской конторы занимали сами служащие, из года в год старательно переписывающие какие-то бумажки. Рабочее место Сатора располагалось в отдельном скромном помещении. Набитое под завязку толстыми папками с отчетами, расписками, актами, счетами, балансами и прочей документацией, оно казалось не больше чулана. Оставалось только удивляться, как в это нагромождение стеллажей удалось втиснуть не только рабочий стол и стул, но и небольшую кушетку. Днем она была в основном завалена теми же документами, а по ночам периодически служила лорду-казначею приютом для краткого сна. Как пояснил некогда Сатор молодому принцу: когда денег в казне нет, у казначея куда больше работы, чем когда они есть. Ибо надо делать видимость, что они все-таки есть. Принц смог это осознать лишь через некоторое время, когда начал понимать всю схемы работы. - Будете колдовать? – поинтересовался Фобос, плюхаясь на небольшой свободный от бумаг кусочек кушетки. Стоящая рядом пирамида из папок угрожающе закачалась, однако Сатор лишь едва заметно улыбнулся. «Колдовать» - этим эвфемизмом принц обозначал финансовые махинации королевского казначея. Превращения цифр с помощью процентов, коэффициентов, пени, наценок, скидок, налоговых начислений и иных приемов в другие, намного отличающиеся от первоначальных, можно было объяснить исключительно волшебством… Ну, или прекрасным владением математическими приемами и богатым воображением. Со вторым у принца Фобоса было не слишком хорошо, зато к первому имелись немалые способности. - Да. Для себя у меня все готово, теперь надо доделать основной отчет. Сатор хитрым способом щелкнул пальцами возле самой столешницы, и та открыла двойное дно, откуда лорд-казначей извлек тонкую папку. Он положил ее на стол рядом с другой, раз в пять ее толще. Заинтересованный принц поднялся со своего места, подошел ближе и начал листать обе. Периодически он восхищенно качал головой, время от времени склонялся к самым страницам, и тогда его длинные светлые волосы скользили по столу. Лорд Сатор стоял в шаге от Фобоса и спокойно смотрел за действиями его высочества. Принц прекрасно считал в уме, легко производя любые действия, однако ему не хватало фантазии придумать несуществующие <i>корректировки</i> для имеющихся чисел. - Здесь, - наконец поднял голову Фобос. Он посмотрел прямо в глаза казначею и ткнул пальцем в расчеты. – И вот здесь тоже. А также здесь, - быстрое мелькание рук, - здесь и… пожалуй, вот здесь. - Нет, с последней вы ошиблись, - улыбка Сатора была вежливой, однако в его взгляде можно было заметить легкую насмешку. – И две пропустили. - Проклятье! – принц в раздражении дернул плечом. Он ненавидел, когда не получалось сделать хорошо с первого раза. - Вам только пятнадцать лет, ваше высочество, - мягко произнес лорд-казначей. – У вас все еще впереди… Сатор ненавидел королевскую семью. Не определенных людей, а как явление. У этой ненависти была длинная история – история, которую к этим временам почти никто уже не помнил. Но почтенный лорд лелеял в себе надежду когда-нибудь увидеть крушение Эсканоров. Понимая, что силовыми методами здесь ничего не добиться, Сатор шел к своей мести небольшими, незаметными шагами. Однако к принцу лорд-казначей испытывал нечто, что можно было бы назвать симпатией. Этот долговязый, настолько худой, что ни одна одежда, даже пошитая лучшими портными, не придавала ему хоть сколько-нибудь презентабельный вид, не унаследовавший блистательной красоты своего отца – это юное недоразумение не представляло ни малейшей угрозы для стратегии Сатора. Даже напротив, так как до недавнего времени Фобос был последним в своем роду, он прекрасно вписывался в его планы. - «Больше прилежания и усидчивости», - скривившись, принц процитировал самого нелюбимого из своих наставников. Поскольку все, кто только мог, от преподавания его высочеству отказывались, оставались только те, кто и сами были далеко не подарками. Сатор считал такое поведение неразумным, однако считал, что это полное право любого человека: усложнять себе жизнь. - И фантазии, ваше высочество, - произнес вслух лорд-казначей. – Старайтесь мыслить более абстрактно. На эти слова Фобос снова состроил непередаваемую гримасу и сделал вид, что полностью поглощен изучением содержимого папок. Однако хватило его ненадолго. Сатор уже пять минут любовался, как принц теребит одну и ту же страницу, когда Фобос наконец решился. - Лорд Сатор, - негромко начал он. – Я хотел узнать… Насчет… Не так часто можно было видеть смущенного принца, однако именно этого сомнительного удовольствия сейчас был удостоен господин казначей. К лицу Фобоса прилила краска, и светлые, почти белесые ресницы взмахивали слишком часто, в такт неровному дыханию. - Про принца-консорта, - наконец выпалил юноша. Сатор вопросительно приподнял брови, и тому пришлось закончить: - и леди Саломею. - И вы туда же, - устало выдохнул лорд-казначей. – Только что ее величество устроила мне допрос с пристрастием. Вас-то что беспокоит, ваше высочество? – Сатор окинул Фобоса внимательным взглядом. – Лично я полностью доверяю своей супруге, однако у принца-консорта было столько… гхм… фавориток, что я не думал, будто это может беспокоить кого-либо, кроме королевы. Щеки Фобоса вспыхнули еще сильнее, и он снова уткнулся носом в папки, всем своим видом давая понять, что на этом разговор окончен. Пара минут прошла в тишине, которую нарушило тихое похрустывание. Принц дернулся, огляделся и остановил не по возрасту тяжелый взгляд на своем спутнике, про которого оба собеседника, казалось, забыли. Сатор посмотрел в ту же сторону. Златоволосый мальчик, через несколько секунд осознав, что внимание направлено на него, поспешно запихнул то, что держал в левой руке, в рот. - Седрик, что это? – раздраженно бросил Фобос. Мальчишка попытался так же быстро проглотить, но кусок был слишком большим. Сатор, налив из притулившегося среди стопок бумаги графина воды в стакан и подтолкнув сосуд к сыну, ответил за него: - Похоже, это был мой обед. А вы разве еще не обедали? - Седрик съел обе порции, - снизошел до ответа принц. – Куда в него столько влезает? Лорд-казначей из-за спины Фобоса бросил на сына предупреждающий взгляд, однако это было излишним. Отдышавшись и соизволив слегка покраснеть, златоволосое чудо выдавило из себя: - Извините, ваше высочество… Я просто расту… - В ширину, - откомментировал принц и, захлопнув обе папки, повернулся к лорду Сатору: - Пожалуй, это все. Он покинул контору, не прощаясь, однако казначей успел перехватить сына, уже собиравшегося припустить за своим господином. - Седрик, будь осторожнее, - шепнул Сатор, наклонившись к самому уху восьмилетнего мальчика. – Лучше зайди лишний раз на кухню, но не привлекай к себе внимания, - дождавшись, пока сын кивнет, он добавил уже более мягким тоном: - И, умоляю тебя, <i>в этом виде</i> прожевывай пищу по-нормальному. Кроме тебя присматривать за его высочеством некому. Седрик послушно кивнул еще раз, и цепкая отцовская рука наконец отпустила его плечо.
Седрик: Глава 2 В городе огни погасили уже давно. Из дворца, в котором еще пока не ложились, этого видно не было: сезон дождей еще не подошел к концу, и тяжелый воздух, перенасыщенный влагой, служил занавесью между обиталищами королевы и ее подданных. Однако Фобос знал это время – время, когда наступала пора отправиться в кровать и ему. Когда-то он еще пытался доказывать, что ночью ему гораздо лучше, но каждый раз эти попытки заканчивались скандалом. Дескать, он делает все наперекор, не ценит заботы, сам не понимает, что для него лучше. Оставалось лишь смириться, хотя принц так и не понял, чего хорошего в том, что он полночи ворочается, будучи не в силах заснуть – а потом до полудня спит на ходу. Фобос не мог припомнить ни одного дня в своей жизни, когда бы ему дали по-нормальному выспаться. Принц сидел за столом, сжимая в руках книгу, в которой за минут десять не прочитал ни строчки, хотя его глаза пристально всматривались в страницу. В последнее время пора отхода ко сну стала для Фобоса ненавистна не только потому, что она обещала несколько часов бессмысленного валяния в постели. В королевской семье была традиция, чтобы родители желали спокойной ночи своим детям. Королева очень дорожила семейными ценностями и не раз вспоминала, как трогательно матушка целовала ее, тогда еще наследную принцессу, на ночь. Однако, как бы ни хотелось ее величеству продолжить семейные традиции, приходить лишний раз к сыну оказалось выше ее сил. Компромисс нашелся: каждый вечер у королевы находились срочные дела, и желать принцу спокойной ночи отправлялась одна из придворных дам. Фобос еще в детстве пытался отвертеться от этого фарса, однако в ответ на все его слова опять следовал поток слез и обвинений в бесчувственности и нежелании принимать заботу. Максимум, чего принцу удалось добиться, так это того, что фрейлины королевы теперь боялись к нему даже приближаться, да и большинство статс-дам пытались найти хоть какой-нибудь предлог, дабы отвертеться от «почетной миссии». И только одну из них выходки Фобоса лишь забавляли. На леди Саломею не действовали ни ледяные взгляды, ни закатываемые истерики, ни коварные ловушки вроде дохлой лягушки, спрятанной под одеялом. Она приходила с неизменной улыбкой, всегда красивая и изящная, проверяла, хорошо ли приготовили постель для его высочества, ждала, пока он ляжет, целовала в лоб и уходила. Со временем принцу даже удалось примириться с ее ежедневными визитами. Вот только за последние несколько недель они стали мучительными – и уже отнюдь не потому, что Фобос считал унизительной эту фальшивую заботу. Сумбурные мысли его высочества прервало появление объекта размышлений. Леди Саломея вошла в комнату своей легкой скользящей походкой. Она улыбнулась затылку принца, даже не подумав сделать ему замечание за ссутуленную спину. Подойдя к широкой кровати, леди изящным жестом приподняла одеяло и убедилась в наличии грелки – ночи в эту пору даже во дворце были холодными. После этого Саломея приблизилась к столу и застыла в ожидающей позе. Фобос неохотно поднялся, бросив на стоящую перед ним женщину взгляд исподлобья. Леди Саломея стояла неподвижно, все также чуть улыбаясь, и принц почувствовал, что его дыхание сбивается. Не желая смотреть на нее снизу вверх, он распрямил плечи – и вдруг с удивлением заметил, что сравнялся с первой статс-дамой ростом. Принц сам не понял, как внезапно оказался у самой кровати – не иначе как голубые глаза леди Саломеи обладали поистине чарующим свойством. Не успел Фобос об этом подумать, как округлые белые руки начали снимать с него ночной халат. Должно было стать холоднее – однако принца будто охватил жар. - Ложитесь, ваше высочество, - голос леди был низким и глубоким. – Иначе простудитесь. Опомнившись, Фобос нырнул под одеяло, постаравшись натянуть его до самого подбородка. Леди Саломея наклонилась к нему, и в какой-то момент взгляд принца оказался прикованным к глубокому вырезу платья, под которым жемчужно белела высокая и упругая грудь. Разгоряченного лба коснулись сухие прохладные губы. А потом она ушла. В полумраке комнаты ее высокая статная фигура в струящемся белоснежном платье казалась лучом света – пока за ней не закрылась дверь. Фобос затаил дыхание, вслушиваясь в тишину. Вот тихонько скрипнула дверь в небольшую комнатку по соседству со спальней принца – там спал Седрик, которого некому было вести домой. Впрочем, у себя в доме семейство королевского казначея вообще появлялось редко, днюя и ночуя во дворце, каждый в своей части. Лорд Сатор сейчас наверняка в своей конторе и просидит там до глубокой ночи. Леди Саломея, после того, как ляжет королева, отправится в покои, отведенные для статс-дам. Сандра, ее дочь, на год младше Фобоса, сейчас тоже у ее величества, и вместе с прочими фрейлинами будет ночевать в их общей комнате. А Седрик, вот уже четыре года как приставленный к принцу, всегда находился где-то неподалеку от него. И, скорее всего, леди Саломея сейчас точно так же наклоняется к сыну, как только что к нему, Фобосу. Было ли в этом жесте чувств больше? Или меньше? Принц с едва слышным стоном перевернулся на живот, резким движением натягивая одеяло на голову. Седрику хорошо – леди Саломея его мать, к тому же это белобрысое недоразумение совсем еще ребенок. Но он – он-то уже вырос! Еще год-другой, и он догонит по росту отца, который возвышался над всеми придворными подобно скале. И… и эти сны, которые приходят в последнее время – они совсем уже не детские. Так почему никто этого упорно не желает замечать? - Я не ребенок, - прошептал Фобос в подушку, вцепившись в нее изо всех сил. – Не ребенок! - Он уже не ребенок! Фобос дернулся от этих слов и даже почти проснулся. Этим утром, кроме того, что его подняли ни свет ни заря – как, впрочем, и обычно – принца ожидал приказ срочно явиться к королеве. Наспех одетый и причесанный, Фобос отправился, как он думал, получать очередную выволочку. Для чего его еще могли пригласить в такую рань, юноша придумать не мог. Шел принц нарочито не спеша, справедливо рассудив, что на казнь не торопятся, а одной претензией больше или меньше - не имеет значения. И потому к началу разговора он опоздал – а тот уже дошел до критической отметки. Королева стояла напротив супруга, едва доставая ему до солнечного сплетения. Щеки ее величества раскраснелись, и ранние морщинки проступили отчетливее. Принц-консорт, похоже, как и сын, не выспался. Его все еще красивое лицо выглядело несколько помятым, на левой скуле и на подбородке краснели свежие порезы – когда Эриас торопился, он вспоминал, что умеет бриться сам. Фигура, все еще внушительная, уже потихоньку начинала терять подтянутую форму. <i>Ну и семейка…</i> - отстраненно подумал Фобос. Ему некстати вспомнился парадный портрет, написанный пару месяцев назад: прекрасная, сияющая королева, одаривающая всех по-матерински добрым взглядом, мужественный принц-консорт с лицом благородного воина и он сам, юный принц, изящный и нежностью лица похожий на девчонку. Фобос возненавидел этот лживый портрет, как только увидел – как, впрочем, ненавидел всю эту мазню. Как бы ему не было отвратительно собственное отражение в зеркале, но принц все же предпочитал его бессовестной лести придворных живописцев. - Что я там буду с ним делать? – голос отца вывел Фобоса из задумчивости. – Я солдат, а не нянька! - Ну вот и сделай из сына солдата! – принц поморщился: когда мать сердилась, ее голос приобретал неприятные резкие ноты. – Должна же быть от вас обоих хоть какая-то польза! - Об этом надо было думать раньше! – Эриас отмахивался от претензий супруги с раздраженной ленцой. – Когда я тебе говорил, что ваши придворные танцы с ножичками не стоят и ломаного гроша. Он ведь даже боевого меча не поднимет – а у меня не будет времени с ним возиться! Фобос привычно подпер спиной стенку. Просто чудесно! Наверное, его для того и позвали: слушать «лестные» отзывы в свой адрес. Других версий у принца не было, ибо ни один из родителей так до сих пор и не заметил его появления. Однако в этот самый момент королева переключила свое внимание с мужа на сына. - Фобос! – принц дернулся как от пощечины. – Как ты опять стоишь? Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не горбился? Что у тебя с лицом? Принц неохотно отлип от стены и выпрямился, став при этом выше матери. Это доставило ему минутное удовольствие, хотя мрачности во взгляде не убавило. Королева подошла к нему, суетливым движением поправила мантию, сползшую на одно плечо, растеребила челку, падавшую на глаза – но все равно осталась недовольна внешним видом сына. Она обернулась к мужу, застывшему с равнодушным выражением на лице. Вот уже пятнадцать лет королева не понимала, как от такого красивого мужчины мог родиться настолько невзрачный ребенок. То, что чертами лица Фобос был похож на нее, ей почему-то не приходило в голову. - Эриас, это не обсуждается. Ты едешь на границу и берешь Фобоса с собой. Принц пожалел, что отошел от стены. Много веков назад Кондракар принял решение, что Меридиан представляет собой угрозу для цивилизованных миров, и направил воинов для «исправления ситуации». Для дополнительной подстраховки Меридиан был огражден так называемой Сетью, перекрывавшей соотношения между мирами. Но миров существует бесконечное множество. На одном из занятий по пространственной магии Фобос даже решал задачу, какую энергию надо затратить, чтобы полностью, во всех многомерных плоскостях, перекрыть доступы к одному отдельно взятому миру. У него вышло, что для этого потребуется энергия 27,53 Кондракаров. Кондракар имелся только один, поэтому Сеть ограждала Меридиан только от <i>цивилизованных</i> миров, коих, естественно, было меньшинство. Множество миров вообще не были приспособлены для жизни, некоторые – приспособлены, но жизни на них не было, а в каких-то не было жизни разумной. Но также были и миры, в которых обитали разумные существа, находящиеся на весьма невысокой стадии развития. Светлый взор Кондракара, разумеется, когда-нибудь должен был дойти и до них, однако этого еще не произошло. Пока же эти миры доставляли неудобства Меридиану. Структура родного мира Фобоса была такова, что едва ли не любое магическое воздействие (изнутри или извне) давало сторонний выброс, открывающий порталы. Столицу охранял собственный, сплетенный первыми Эсканорами купол, предохраняющий от «утечки магии», однако на весь мир силы Освободителей не хватило бы. На далеких от столицы окраинах, называемых «границей», порталы в Дикие миры открывались часто. Там постоянно дежурили войска, чтобы не дать иномирным тварям или племенам ворваться в пределы королевства. По регламенту к каждому из отрядов должен был быть приставлен маг – чтобы закрывать и запечатывать порталы, однако желающих «ставить заплатки» всегда насчитывалось мало, и чем дальше, тем больше действия приграничных войск напоминали попытки откачивать воду из трюма тонущего корабля. Время от времени, когда ситуация становилась совсем уж критической, в столице собирали большое воинство, прикрепляли к нему максимум имеющихся в наличии чародеев, и отправляли их на помощь регулярным войскам в рейд по приграничным территориям. Одно время принц-консорт частенько бывал в подобных походах – обычно это случалось после крупных размолвок с королевой. Однако в последние годы супруги вроде как достигли определенного консенсуса и мирно проживали под одной крышей. Когда-то, когда Фобос был совсем маленьким, он мечтал отправиться на границу. Ему казалось это достойным и почетным – защищать свой народ от угрозы извне. Образ отца, облаченного в сияющие доспехи, верхом отправляющегося на битву, навсегда врезался в память и хранился в сердце принца. Этот образ был искорежен обидами, он поблек и потускнел от разочарований – но в конечном итоге именно ему довелось пережить все прочие. Для Фобоса праздношатающийся по дворцу стареющий ловелас был всего лишь принцем-консортом, в то время как чудом сохранившийся образ благородного воина носил звание отца. Более придуманный, нежели реальный, далекий и фантастический – он оказался куда более родным и <i>настоящим</i>. Когда-то юный принц был готов все отдать за то, чтобы услышать эти слова «Отправитесь вместе на границу». Фобос не раз представлял себе этот день в мечтах: как они с отцом вместе, плечо к плечу, покидают столицу и едут навстречу подвигам. Это был бы день его триумфа – он доказал бы, что достоин своего рождения, что он не даром родился на этот свет, что он способен защитить свое королевство. Глупые мечты остались в детстве. Живущие в столице очень мало знали о границе, а те, кто там побывали, не любили о ней говорить. Воевать там – мало славы и мало чести, как однажды негромко пояснил лорд Сатор юному принцу. Господин казначей в далекой молодости успел там послужить, и в дни военных праздников вместо придворного костюма надевал мундир с парой орденов из тех времен – однако он не гордился ими. <i>«Не дай вам боги побывать на границе, ваше высочество»</i>, - этими словами Сатор закончил тот короткий разговор с Фобосом, и в дальнейшем всегда избегал этой темы. Во дворце шли активные приготовления. Вместе с обоими принцами на границу должен был отправиться внушительный отряд. Сборы протекали торопливо – ибо королева поставила сжатые сроки, и довольно бестолково – ибо мало кому хотелось уезжать. Пожалуй, во всей столице с войском хотел отправиться только один человек – и именно его в поход не брали. Напрасно Седрик крутился под ногами у всех, кто только имел отношение к приготовлениям. Напрасно со слезами на глазах упрашивал принца, напрасно ныл в конторе у отца, напрасно дважды прятался в обозе с последующим выдворением оттуда. Восемь лет – это <i>слишком мало</i>, отрезали ему. Он не годился даже на то, чтобы стать оруженосцем для принца. Седрику грозились оторвать уши (Фобос), выпороть (леди Саломея), повесить на ближайшем дереве, если он вдруг таки обнаружится в обозе уже в пути (принц-консорт), однако на этот раз неслабое воображение мальчика молчало. Лорду Сатору пришлось запереть сына в своей конторе, дабы уберечь от взвинченных окружающих, которым и без вмешательства не в меру активного ребенка хватало собственных проблем. Лорд-казначей как никто хорошо понимал, что лежит за столь поспешным решением королевы. Похоже, что на этот раз принц-консорт все-таки исчерпал чашу терпения своей супруги – последней измены та так и не простила. Собственно, судьба Эриаса Сатора тревожила мало. Куда больше его беспокоили мысли о собственной жене. Если королева взялась за принца-консорта, которого все же любила, то что ожидает Саломею? Сумеет ли она выкрутиться – или предстояло ожидать крупных неприятностей? Если грядет немилость – то распространится ли она на всех? Седрик уже оказался не у дел, не откажут ли в должности Сандре? Да и он сам… Незаменимых людей не бывает, чего бы они сами о себе ни думали. Лорд-казначей почти перестал спать, испытывая тревогу за будущее семьи. Тучи сгущались над головой.
Седрик: Глава 3 Это было самое необычное и самое свободное лето в жизни Седрика. Сколько мальчик себя помнил, он никогда не принадлежал самому себе. Пока он был совсем маленьким, главной хозяйкой в доме являлась Сандра. Родители находились далеко, во дворце – для маленького Седрика будто в другом мире, зато Сандра – вот она, в двух шагах. Когда сестре исполнилось двенадцать, матери удалось устроить ее к королеве. Сандра сопротивлялась, как могла – после вольготной жизни, которой она от души наслаждалась, становиться девочкой на побегушках не хотелось. Но если все пройдет гладко, то через пару лет она стала бы фрейлиной и заняла бы достойное место при дворе. Поэтому мнение Сандры никого не интересовало. Седрик же не успел порадоваться тому, что дом наконец-то окажется в его распоряжении. Отец рискнул и предложил королеве приставить своего сына к принцу. Предложение было сделано на авось – помимо того, что с Фобосом мало кто мог ужиться, он еще и был старше сына лорда-казначея на добрых восемь лет. Однако риск оправдался. Видимо, мальчику после старшей сестры уже никто не был страшен, а Фобос, как ни странно, довольно быстро привык к наличию в своей жизни маленького золотистого шарика. Седрик в случае необходимости умел вести себя тихо и не бросаться в глаза, умел молчать, когда не спрашивали и, что намного главнее, умел молчать, когда его спрашивали о секретах принца. Он повсюду ходил за Фобосом, если только тот не посылал его куда-нибудь с поручениями, спал по соседству с ним, и к настоящему времени не видел своей жизни без принца. И когда Седрик впервые в своей жизни оказался предоставлен самому себе, первое, что он ощутил, была бесконечная растерянность. Покои принца закрыли, и мальчик больше не мог там оставаться. Гулять по дворцу ему никто не запрещал, но тут был риск нарваться на Сандру, а Седрик за четыре года слишком привык в таких случаях прятаться за не особо широкую спину Фобоса, чтобы не бояться этих встреч. Оставался только родной дом, изрядно запущенный за время добровольного отсутствия семейства. Все бы ничего, но королева пошла на следующий решительный шаг и отправила свою первую статс-даму «отдохнуть». Официально Саломее от места не отказали, но дали понять, что в данное время ее присутствие во дворце не приветствуется. Нечего и говорить о том, что красавица отнюдь не обрадовалась такому решению – а попадаться на глаза матери, когда она была в таком настроении, было еще хуже, чем наткнуться на старшую сестру. Полтора месяца Седрик отсиживался в кабинете отца – единственном месте, куда никогда не заглядывала мечущаяся по дому разозленная Саломея – и за это время умудрился прочитать почти все книги оттуда. Правда, он почти ничего в них не понял: большинство книг были слишком сложны для восприятия даже взрослыми людьми, что уж говорить о восьмилетнем мальчишке, однако читал Седрик все равно с удовольствием. Седрик вообще обладал удивительным свойством читать все, что только попадалась ему на пути – от подписей к портретам до сложнейших магических трактатов. После этого он заскучал. Несмотря на то, что внешне и Седрик, и Сандра куда больше походили на отца, ни его выдержкой, ни его холодным логичным разумом ни один из них не обладал. Артистичность и любовь к экспромтам они унаследовали от матери, и когда Седрик не мог активно участвовать в жизни, он чувствовал себя совершенно несчастным. Мальчик уже почти решил, что даже встреча с Сандрой во дворце лучше вынужденного безделья, когда он нашел иной выход. Седрик всегда, казалось, с самого рождения, знал, что есть аристократия, есть чернь и есть <i>они</i>. К тому времени, когда мальчик оказался при дворе, ему в голову крепко-накрепко вбили, что показывать свое истинное лицо <i>нельзя</i>. Если он проявит несдержанность, он погубит и себя, и всю остальную семью. И тогда его конец будет ужасен. Становиться самим собой можно только дома – и то лишь если очень надо. Но даже это не поощрялось. Родители считали, что чем больше дети находятся в человеческом облике, тем плотнее его естественность входит в разум, тем меньше опасность внезапного, неконтролируемого превращения. Сатор обещал когда-нибудь объяснить причину этого запрета, однако Седрику объяснение уже не требовалось – он прочитал его в тех самых книгах, что отец хранил в кабинете. За себя ему страшно не стало (мальчик все еще был уверен, что ужаснее сестры и разгневанной матери в мире ничего быть не может), но чтобы казнили отца, Седрику вовсе не хотелось. Поэтому он свято хранил тайну своей семьи. С простонародьем сын королевского казначея тоже был немного знаком. Одно время они с принцем иногда выбирались из дворца различными секретными способами. Нечасто и недалеко – и, увы, недолго. Жители Меридиана в большинстве своем резко отличались от аристократии, причем если внешность еще можно было скрыть за просторными накидками, столь популярными в народе, то с прошлого года принц стал слишком высоким. Его длинная тощая фигура резко выделялась среди низкорослых и коренастых меридианцев и привлекала к себе внимание. Прогулки по столице пришлось прекратить. В одиночестве же Седрик в городе никогда не был. Он знал, что <i>истинную</i> форму нельзя показывать и там, однако его человеческий облик был таким маленьким, таким… беззащитным. Вот если бы у него была такая же плотная кожа, такие же устойчивые ноги, такие же крепкие руки с пальцами, которые не страшно сломать, такие же свитые в тугие спирали волосы – если бы он был таким же, как <i>другие</i>… Каково же было удивление Седрика, когда однажды после подобных размышлений, он обнаружил себя именно в таком облике! Сперва испугавшись, он попробовал вернуть прежний образ – и снова стал маленьким златоволосым мальчиком. Убедившись, что обратное превращение возможно, он снова захотел быть похожим на остальных меридианцев. Это было такое новое, необычное ощущение, что Седрик от радости закружился по комнате. Запутавшись в ставшими короткими лапках, он плюхнулся на пол, но лишь счастливо улыбнулся. Дорога в город была открыта. В столицу пришло лето. Во дворце пытались спасаться от жары, но местные жители ее не ощущали – как не ощущал и Седрик, который наслаждался влажным теплом. Ему не было трудно дышать этим горячим, насыщенным густыми парами воздухом, его не пугала вязкая хлюпающая грязь под босыми ногами, ему не казались неприятными запахи, пропитавшие столицу. Большой город, гораздо больше дворца. И какой же разный! Первые дни Седрик ходил, вертя головой во все стороны, пытаясь увидеть, услышать, впитать и прочувствовать его весь, от подвалов до крыш домов. Он быстро перешел на местный говор, он с такой необычной легкостью слился с десятками тысяч обитателей столицы, что вряд ли бы нашелся кто-нибудь, кто узнал бы в нем маленького лорда. Это тоже было… необычным. Седрик умел быть «незаметным» - но считал, что это умение состоит в способности не путаться под ногами и не бросаться в глаза, но теперь он понял, что можно быть незаметным, становясь <i>своим</i>. Не прятаться от толпы, а слиться с ней в единое целое. Вскоре у Седрика появились приятели. Он прибился к стайке уличных мальчишек, которые приняли его, не задавая вопросов. На них бывший маленький придворный и начал испробовать свои доселе спавшие способности. Вместе с новыми друзьями Седрик побывал в доках, среди маленьких легких рыболовных лодчонок и плоских юрких лодочек для сборов урожая. Приятели показали новенькому, как выхватывать у торговца лепешками его товар прямо из жаровни – с тем, чтобы подцепив с соседнего прилавка пригоршню рыхлого сыра, устроить себе сытый день. Седрику одной лепешки всегда оказывалось мало, но на рынках еды было полно. Тут продавали длинных чуть подкопченных рыбешек, там насыпали в кульки прожаренных на масле маленьких лягушат, а чуть дальше толстая торговка прямо на улице варила маленькие круглые пельмени, которые щедро посыпала зеленью. По мнению Седрика все это не шло ни в какое сравнение с «изысканными» придворными обедами, в которых куда больше внимания уделялось красоте, а не сытности. То, что он берет еду без оплаты, то есть, попросту говоря, ворует, мальчика не беспокоило вовсе. Седрик теперь частенько спал на берегу мутной реки, возле которой стоял город, среди буйной зелени. Мягкая торфяная земля и огромное, бездонное небо, усыпанное звездами, казались ему прекрасными – возможно, потому, что у него <i>была</i> своя крыша над головой, свой дом, куда он мог вернуться в любой момент. Седрик и возвращался иногда, чтобы показаться на глаза родителям. Не то чтобы его искали – мать была уверена, что сын вернулся во дворец, а отец считал, что он сидит дома – но Седрик, учившийся быть ловким, считал, что лучше не побуждать родителей поговорить друг с другом на его счет. Впрочем, мать бы точно не стала интересоваться, где его носит, а вот отец вполне мог этим озаботиться. Так и прошло лето. Седрик, от природы обладавший немалой силой и гибкостью, научился лучше владеть ими. Теперь он умел их использовать в драке – в обычной уличной драке, без правил и законов. Подлых ударов не бывает, есть лишь желание победить – а значит, и выжить. Седрик даже похудел, перестав в человеческом виде походить на колобок, но что куда важнее, он стал куда более уверен в себе. Осень принесла с собой праздники и ежегодную ярмарку. Седрик с трудом давил в себе желание превратиться во что-нибудь, у чего было бы больше пары глаз – ибо одной ему не хватало, чтобы осмотреть все, что свозилось в столицу в эти дни. Неугомонному мальчишке нужно было сунуть нос во все палатки, попробовать угощения с каждого лотка, посмотреть на все, что происходило вокруг. Ему, впечатлительному и эмоциональному, понравилось на ярмарке практически все – кроме кукольных представлений. Сперва он смотрел с удовольствием, однако очень скоро осознал, что речь идет об обитателях дворца. Королева была представлена доброй и заботливой матерью народа, но вот консорт – недалеким солдафоном, а принц – нелепым и смешным. Если против такого мнения о принце-консорте Седрик ничего не имел, то изображение Фобоса его возмутило. Когда же среди кукол мелькнула та, что играла «скупого и хитрого лорда-казначея», мальчик, растолкав толпу, отошел как можно дальше от подмостков и больше к ним не возвращался. Что они могли знать о его отце? Они каждый вечер ложатся спать в своих домах, в то время как лорд Сатор до глубокой ночи сидит в конторе, пытаясь разобраться с делами, которые королева только и делает, что запутывает все больше и больше. Седрику было обидно и за отца, и за принца Фобоса, которого недолюбливали в народе за то же, что и его собственная мать: за то, что он не родился девчонкой. Окончание большой осенней ярмарки ознаменовалось для Седрика и личной удачей: королева соблаговолила простить леди Саломею и позволить ей вернуться ко двору. Это было как нельзя более кстати, ибо ночи становились все холоднее, да и сезон дождей подошел вплотную. В такую погоду оказаться без крыши над головой теперь казалось весьма непривлекательным. Да и просто бывать на улицах стало неинтересным – они опустели, исчезли уличные торговцы, уровень грязи поднялся едва ли не до колен, затрудняя передвижение. Седрик натаскал в дом различных вкусностей: рисовые лепешки, которые могли храниться неделями, горшочки с ягодными вареньями и с привезенным издалека медом, мешок с яблоками, который мальчик уволок от неизвестно каким чудом не заметившего его торговца, кулечки с изюмом и с орехами, несколько плетеных бутылей с малиново-яблочным сидром. Со всем этим можно будет устроиться в доме – небольшом, но для мальчика, обитавшего в нем в одиночестве, казавшимся огромным. В спокойной обстановке перечитать книги, проглоченные весной – как знать, возможно, теперь удастся разобраться в них. Наверняка у него будет целый месяц перед тем, как придется перебраться во дворец – поближе к кухне, но и, увы, к Сандре тоже. Осень подходила к концу. За окном лил привычный дождь, небо спряталось за темными облаками – теперь уже до весны. Во дворце многие страдали в это время, когда даже день тонул в полумраке, но Седрик никогда не испытывал подобной тоски. Он сам себе был солнцем, и пока рядом горел веселый огонь, под рукой имелась интересная книга, и было, чем перекусить, он чувствовал себя достаточно счастливым. Мальчик так увлекся чтением, что не сразу услышал тихий стук в дверь. Гостей в этом доме никогда не бывало. Окруженный старинными заклинаниями, он пропускал только тех, кому открывали дверь хозяева, которые и сами наведывались сюда лишь изредка. Поэтому Седрик еще посидел, прислушиваясь к шуму дождя – и лишь когда до него снова донесся необычный звук, бросился ко выходу. Приоткрыв дверь, Седрик застыл столбом. На пороге, насквозь мокрый и держащий в поводу тяжело дышащего коня, стоял принц Фобос. Лорд Сатор находился в своей конторе и разбирал очередные счета. Осень – обычно сытое время, и ярмарка прошла вполне успешно, но это время ушло в прошлое. А праздники по поводу рождения принцессы едва-едва успели отгреметь. И ни по одному счету за них не было заплачено. Господин казначей с внутренним содроганием вспомнил, как королева перечисляла все, что хотела видеть на торжествах в честь новорожденной дочери, а он стоял и с ужасом осознавал, что еще пара наименований – и государственный бюджет уже никогда не выберется из долгов. Но Сатору в очередной раз удалось все как-то утрясти. Уговорить, наобещать, прикрыться новыми расписками в довесок к старым – разумеется, ее величеству не было дела до того, чего все это стоило. И она еще обвиняла его в скупости! Станешь тут скупым – лорд-казначей был твердо уверен, что проявлять щедрость имеет право лишь тот, кто имеет наличные. Подперев голову, Сатор гипнотизировал лист с выписанными его же собственной рукой цифрами. Лорд-казначей видел числа как живых людей, у него была своя собственная концепция расчетов. В его воображении они сами выстраивались в ряды – а потом играли те роли, которые им отводили. Чтобы переставить их в нужном порядке, сперва следовало ими проникнуться, прочувствовать. К тому же это одновременно успокаивало и настраивало на рабочий лад. Размышления Сатора прервал шум в давно опустевшей комнате, где днем сидели прочие работники казначейства. Финальным аккордом прозвучал звук распахиваемой двери. Лорд-казначей даже подскочил от неожиданности – у него мелькнула мысль, что его пришли арестовывать. Когда-то в юности его ночами преследовали такие кошмары, но со временем они сошли на нет. Сатор и сам не понял, с чего ему вдруг представилось подобное, однако сердце будто подскочило к самому горлу, перекрывая доступ воздуха. Но в контору ворвался не отряд стражи, а всего лишь Седрик, закутанный в мокрую накидку, с которой безбожно капало на пол. Мальчик сдвинул с головы капюшон, и его длинные золотистые волосы рассыпались по плечам. На встревоженного казначея смотрели два растерянных голубых глаза. - Седрик? Что случилось? –сердце потихоньку возвращалось на свое законное место, и Сатор получил возможность говорить. - Вернулся принц… Принц Фобос, - выдавил из себя мальчик. Казалось, он и сам не верил своим словам. Седрик смотрел на отца, не отводя глаз и пребывая в уверенности, что сейчас тот со всем разберется. <i>«Только принца нам здесь не хватает… для полного счастья. Королева будет недовольна»</i>, - устало подумал Сатор, но вслух произнес другое: - Где он? - Дома… у нас дома, - торопливо пояснил Седрик, видя, как удивленно округлились глаза отца. – Он… - мальчик замолчал, будто не мог подобрать подходящего слова – и это насторожило Сатора. С тех пор, как его сын научился говорить, слова вылетали из него быстро и ладно. – Мне кажется, случилось что-то очень плохое. Лорд Сатор поспешно поднялся на ноги – и тут же схватился за столешницу, ибо комната поплыла перед глазами. Господин казначей зажмурился, а когда открыл глаза, перед ним белело перепуганное лицо Седрика. - Все в порядке, - Сатор положил руку на голову сына и легонько потрепал мягкие волосы. – Я тут весь день сижу, уже все затекло, - и тут же сменил тему: - Ладно, пойдем спасать его высочество… Лорд-казначей с трудом откопал в конторе свой плащ – тот не слишком часто требовался Сатору, обычно не покидающему пределы дворца – тщательно запер все двери в казначействе, и вместе с сыном поспешил домой. Принц обнаружился там, где Седрик его и оставил: на кухне, возле пылающего камина. Фобос сидел в кресле, как опустился в него – так и не сняв насквозь мокрого плаща. Отсутствующий взгляд его высочества был устремлен в пламя, и юноша будто даже не заметил возвращения хозяев дома. Сатор подошел к принцу и негромко окликнул его. Фобос не ответил, и тогда лорд-казначей коснулся его запястья. Руки принца были ледяными, и Сатор решительно заставил юношу подняться с кресла. Он снял с Фобоса плащ и сделал знак Седрику повесить его для просушки. Принца же лорд увлек внутрь дома, туда, где располагался небольшой бассейн. Подогрев заклинанием воду, Сатор начал освобождать своего неожиданного гостя от одежды. Похоже, Фобос приехал в том же, в чем и воевал – кроме облегающих штанов и плотной туники лорд стянул с принца кожаный нагрудник, а также клепаные наручи и поножи. <i>«Он что, во всем этом сюда добирался? Это же две недели пути!..»</i> - Сатор, прищуриваясь в полумраке, пытался разглядеть лицо его высочества. От природы смугловатое, оно посерело, и лорду-казначею совершенно не нравилось его выражение – неестественно пустое. Закончив раздевать принца, Сатор помог ему спуститься в бассейн. Горячая вода и добавленная в нее смесь трав постепенно делали свое дело: напряжение уходило, и пустоту заменила усталость. - Седрик! – негромко позвал господин казначей сына. Тот, проскользнувший в комнату сразу после того, как повесил плащ принца сушиться перед камином, тут же возник перед отцом. Лорд заметил его краем глаза, продолжая смотреть на Фобоса. – Спустишься в подвал и принесешь вина. В доме еда есть? Мальчик честно перечислил остававшиеся у него сокровища. По окончании Сатор пристально посмотрел на него, после чего покачал головой. - Как только у тебя ничего не слиплось? – удивился он будто про себя. – Ладно, добавишь к вину лепешки. Подогреть все сможешь? Седрик почесал переносицу, решая, будет ли ему под силу подобное задание, но его отец уже решил, что рисковать не стоит. - Следи, чтобы он тут не утонул, - бросил лорд Сатор, медленно поднимаясь со скамьи, с которой он наблюдал за принцем. – Когда закончу, я за вами вернусь. Седрик с готовностью закивал. Несмотря на разницу в возрасте, он прекрасно знал, что ему не составит труда вытащить Фобоса из воды – если, конечно, тот не будет с силой тянуть в противоположную сторону. Вернувшись минут через десять, Сатор обнаружил вполне мирную картину: принц тонуть не собирался, и Седрик спокойно сидел рядом. Лорд-казначей помог его высочеству выбраться из бассейна, вытер принесенным нагретым полотенцем и, облачив в одну из своих ночных рубах, набросил сверху свой халат. На тощем юноше они болтались, как на пугале – лорд Сатор был строен, однако его фигура обладала куда большей пропорциональностью, нежели у худощавого принца. Вздохнув, Сатор потуже затянул пояс и снова увлек Фобоса за собой. Чем дальше, тем меньше ему нравилось, что обычно строптивый принц столь послушен. Снова оказавшись на кухне, лорд-казначей налил Фобосу подогретого вина. Проследив, чтобы тот выпил все до последней капли и съел лепешку, Сатор снова взял принца за руки – теперь те были не ледяными, а просто холодными. - Что случилось, ваше высочество? – тихо спросил лорд-казначей, глядя прямо в льдистые глаза Фобоса. Молчание, казалось, длилось целую вечность. Наконец юноша открыл рот и хрипло прошептал: - Принц-консорт убит.
Седрик: Глава 4 - Да ладно тебе, Фобос, все не так уж плохо! Эриас кивнул, и стоящий рядом солдат вылил на него ведро воды. Фобоса от этого зрелища передернуло: воду он любил, но стоячую и желательно теплую. А вот так добровольно соваться под ледяной водопад… Принц-консорт же выглядел вполне довольным жизнью. Если в первые дни похода он еще привычно кривился и держался за дворцовые привычки, то очень скоро все наносное с него слетело. Эриас оживился и даже будто бы помолодел. В кратчайшие сроки его фигура вернула себе прежнюю подтянутую форму, голос неожиданно стал громовым, а в глазах засветилось нечто веселое и бесшабашное. Казалось, очутиться на войне – это было именно тем, что нужно консорту больше всего на свете. Фобос, возможно, испытал бы радость, после стольких лет вновь увидев отца таким, каким знал его когда-то, однако юношу куда больше занимало собственное положение. С ужасом принц осознал, что все умения и способности, которыми, как ему думалось, он обладал, вовсе не столь хороши. Для начала развеялся миф, что Фобос умеет ездить верхом. Разумеется, принц с детства знал, как сидеть в седле – вот только уже который год он старался свести прогулки к минимуму (да и что говорить, окрестности мало располагали к верховой езде), а длительный переход и вовсе оказался невыносимым для непривычного организма. После первого же дня у Фобоса нестерпимо ломило все тело, а в глазах темнело. Следующим открытием оказалось, что он, принц, оказывается может испытывать чувство голода. Когда-то в детстве это было головной болью приставленных к Фобосу нянек: попытаться накормить его высочество. С появлением Седрика эта проблема отпала – принц, недолго думая, отдавал свою порцию этому маленькому, но весьма прожорливому созданию, и ничуть от этого не страдал. Теперь же, после того, как его тело немного привыкло к длительным дневным переходам, и Фобос перестал проваливаться в сон как в бездонную яму, он осознал, что дневного пайка ему решительно не хватает. Есть хотелось с утра и до вечера. По ночам юноше в кошмарных снах являлась вся та еда, которую он отпихивал от себя – и та снова улетала, оставляя сосущее чувство голода. Также принц когда-то думал, что умеет разбираться в людях. Фобос ни в грош не ставил придворных и считал, что уже прекрасно научился читать по их лицам. Он еще не знал, как насчет людей, но в армии принц как никогда отчетливо понял, насколько же их мало. Их – аристократов, тех, кто такой же крови, что и он сам. Люди, облаченные в форменные мундиры военных магов, ехали сперва все вместе, однако постепенно по одному, редко по двое разъезжались к разным отрядам. Вокруг принцев оставались лишь местные жители, а на их лицах с плотной чешуйчатой кожей ничего не читалось. По крайней мере, Фобос не мог уловить на них никаких отчетливых эмоций. В какой-то момент юноша запаниковал, что его сейчас тоже отправят куда-нибудь с отрядом этих непонятных и чуждых созданий, но, на его счастье, он остался вместе с отцом. А потом они добрались до границы, и пришло время новых проблем. Принц очень гордился тем, как хорошо он умеет проводить магические расчеты, его решения всегда были безукоризнены, но… Оказалось, что возле порталов это не имеет никакого значения. <i>«Думать во дворце будешь!»</i>, - весело крикнул сыну Эриас, отпихивая его с дороги и почти не глядя запечатывая пространственную дыру первым попавшимся сгустком энергии. Фобос потом долго пытался доказать, что это ненадежно, что каждая заплата должна соответствовать соотношению сил по ту и по другую сторону, что нужно учитывать магический фон, втолковывал отцу про коэффициенты, постоянные и переменные, даже попытался построить график – однако на этом моменте Эриасу надоело его слушать, и он посоветовал сыну забыть теорию и приналечь на практику. Ибо если они все будут делать по формулам, то проторчат на границе всю оставшуюся жизнь. Еще больше, чем эта безответственность, принца ужаснуло открытие, что порталы искажают магию. Он знал об этом и раньше – но не думал, что настолько. Пока они ехали, Фобос гадал, зачем им столько народу в армии – возле порталов он понял. По сути, маги нужны были лишь для запечатывания порталов. Сражаться же с тем, что оттуда лезло, нужно было руками – и тут уж каждый меч был на счету. Заодно прояснилась и презрительная отцовская фраза <i>«Он ведь даже боевого меча не поднимет»</i>. Тот изящный тонкий меч, которым его учили фехтовать при дворе, на границе был бесполезен. Первой мыслью Фобоса при виде огромного двуручного меча отца, было: <i>«Я всегда знал, что трачу время на ненужное занятие…»</i>. Высокий широкоплечий принц-консорт поднимал это чудовище без особого труда, в то время как юноша осознавал: меч ненамного отличается от него самого по высоте… ширине… и, пожалуй, по весу тоже. Понял это и Эриас, когда сверил свой клинок с «игрушкой» сына – и тут же забраковал последнюю. Также ему было абсолютно ясно, что «правильный» меч Фобос вряд ли сможет поднять над землей. Мимолетно пожалев, что не озаботился этим вопросом еще в столице, консорт все же сумел отыскать для принца меч, воплощающий в себе компромиссное решение. И вскоре после этого Фобос понял, что сны об улетающей еде – вовсе не кошмары по сравнению с тем, что пришло им на смену. Он понял, почему лорд Сатор говорил, что в войне на границе мало чести. Можно было привыкнуть к врывающимся сквозь порталы стихийным бедствиям. Можно было научиться не бояться разнообразных, увиденных в первый и последний раз монстров. Можно было ожесточить сердце при виде иномирных воинственных племен. Однако есть вещи, которые слишком тяжело считать обыденными. Фобос, немного пообвыкнувшись на границе, взялся за изучение пришельцев. Вот уже больше года его занимала теория о создании живых существ, и принц лелеял надежду когда-нибудь осуществить этот проект. Во дворце, разумеется, никто не дал бы ему ставить опыты, да и здесь вечно не хватало времени и сил, которые уходили на борьбу с непривычной реальностью – но зато здесь был материал. И Фобос старался по возможности этот материал использовать. Он провел немало замеров самых разнообразных существ, изучил их физическую и магическую структуру, упорно искал общие для всех созданий закономерности и пытался выявить принципиальные отличия. Юноше даже удалось уговорить лекаря, сопровождавшего их отряд, помочь ему со вскрытием некоторых трупов – сам Фобос был крайне брезглив, и после нескольких «операций» уже не был так твердо уверен, что хочет копаться с существами из костей, мяса и крови – какого бы цвета и консистенции эта кровь не была. После одной из битв, закончившейся до странного быстро, в результате чего принцу удалось сохранить силы для научных изысканий, он решил продолжить свои опыты. Фобос не сразу понял, почему тела прорвавшихся сквозь очередной портал пришельцев столь различаются по размерам: они были от двух третей его собственного роста и меньше. Некоторые – намного меньше. Однако осознание к принцу пришло только когда он увидел пару трупов, сжимавших в руках некие совсем маленькие тельца. Это были дети. <i>Этот</i> отряд не был боевым – собственно, он и отрядом-то не был. Просто существа, бегущие от чего-то… или от кого-то – и спасавшие своих детей. Что же произошло в том, другом мире такого, что они сломя голову сиганули в неизвестность – для того, чтобы умереть, едва переступив магическую границу? От этой догадки Фобосу стало нехорошо. Не то чтобы он как-то по особенному относился к детям – собственно, он вообще к ним никак не относился, ибо единственным ребенком, который был младше него и периодически мельтешил перед глазами, являлся Седрик. Принц, относившийся к маленькому придворному скорее как к ненавязчивому домашнему зверьку, нежели полноценному человеку, вдруг остро осознал, что увидеть вспоротый труп Седрика ему бы не хотелось. Это была даже не жалость и не чувство вины, а некое давящее ощущение неправильности такого расклада дел. Фобос попытался поговорить с отцом, хотя с момента отъезда из столицы давал себе слово не начинать с ним разговоры первым, однако полученный резкий ответ был однозначным: границу не должен пересекать никто, ни под каким видом. <i>«Мало чести»</i>. Мало чести в том, чтобы резать беженцев, даже если ты не испытываешь к ним симпатии. Мало чести в том, чтобы убивать детей – даже если лично тебе они кажутся страшными. И мало чести в том, чтобы просыпаться от кошмаров и знать, что в этот день снова возьмешь меч и будешь наносить удары, не глядя на то, кто перед тобой. - Фобос, кончай строить из себя барышню, - голос принца-консорта слегка заплетался, однако его высокая могучая фигура выглядела весьма внушительно. – Этого больше не требуется. Поздно, конечно, спохватились, но, думаю, я еще сделаю из тебя настоящего мужчину! В маленьком шатре хотя бы не было комаров – из изящной курильницы поднимался дым, от которого слегка кружилась голова, но которого не терпели местные весьма крупные и настырные насекомые. От этих дурманящих паров у Фобоса ежедневно нестерпимо ломило виски, однако он предпочитал головную боль мучительным укусам. Толстая шкура местных жителей была мошкаре не по зубам (или что там у них?), однако на нежную человеческую кожу летающие кровопийцы набрасывались с жадностью. <i>«Кого ж они едят, когда принцы на границу не заглядывают?»</i>, - с отчаянной яростью думал юноша в первые дни, до крови расчесывая мгновенно покрывшееся покрасневшими волдырями тело. - «Настоящим мужчиной» - это значит пьянствовать каждый вечер, лапать баб и махать железякой? – мрачно покосился на отца принц. Тот откровенно расхохотался. Фобос не мог вспомнить, слышал ли он когда-нибудь смех отца во дворце, но здесь, на границе, Эриас, казалось, веселился от души. - Ты говоришь прямо как твоя мать! – отсмеявшись, бросил консорт, отчего принц скривился – сравнений с матерью он не терпел с самых ранних лет. – Она тоже все никак не могла понять, что я нахожу в такой жизни… Внезапно Эриас со стуком поставил свой кубок на стоящий рядом сундук и подался вперед, к сыну. - Ей я не мог этого сказать – она бы не поняла, как бы я не объяснял. Но тебе – скажу. Здесь я свободен… Ты чувствуешь это слово, Фобос? <i>«Свободен!»</i> - в полумраке серебристые глаза принца-консорта мерцали подобно звездам. – От всех их бабских игр, от фальши, от лжи, от ошибок. Хотя от ошибок не так просто уйти – они живучие, заразы. Раз совершишь – и расплачиваешься потом всю жизнь. И другие тоже платят за твои ошибки – а иногда это еще больнее. Фобос постарался отодвинуться от отца подальше. От него явственно несло какой-то местной настойкой – напитком куда крепче привычного вина. Слов Эриаса юноша не понимал, да и не хотел понимать. Больше всего на свете принцу хотелось уехать с границы и больше никогда не возвращаться сюда. Хотелось домой – и Фобос от души старался не думать, сможет ли он через несколько месяцев, если у него все-таки родится сестра, называть столичный замок своим домом. Иногда принца охватывало ледяное отчаянье, ему казалось, что его отправили сюда, чтобы он никогда не вернулся. Что в один прекрасный день королева простит мужа и пришлет приказ ехать обратно во дворец – ехать <i>одному</i>, без сына. Возможно, последнюю фразу юноша произнес вслух, ибо Эриас состроил непередаваемую гримасу. - Во дворец! – он почти выплюнул это слово. – Да гори он синим пламенем! И… корона эта… с ним заодно. Фобос, мальчик мой, ты не понимаешь, как тебе повезло! Нельзя там стать свободным – можно лишь потерять самого себя. Таким ли я был в твоем возрасте? И сам – сам! – продался, как последний дурак… А она… она страдала… Королева-то? Страдала? Фобос посмотрел на отца с недоверием. Свет Меридиана, конечно, любила время от времени строить из себя страдающую особу, но принц никогда не понимал, а с чего бы ей это. Или… неужели консорт говорит о какой-то другой женщине? Эриас тем временем махнул еще кубок и продолжал, еще более страстно, чем раньше. - А он? Ну разве он стоит ее? Так, хлыщ, средство для самоутверждения. Чтобы отомстить мне, чтобы показать, что… Собственно, выбор у нее был небольшой… И все равно – ну не для такого такая, как она… <i>«Это правда… про принца-консорта… и леди Саломею?»</i> - вспомнился Фобосу его собственный вопрос, и юноша почувствовал, что его щеки пылают. Почему-то в воображении легко сложились эти двое: оба высокие, статные, удивительно красивые, лучащиеся силой и здоровьем. Королева, сама по себе миниатюрная и хрупкая, рядом с консортом казалась маленькой девочкой. Лорд Сатор… в принципе, он был достаточно хорош собой – насколько Фобос мог судить о внешности другого мужчины – однако его лицо было скорее приятным, и его ни в коем случае нельзя было сравнивать со скульптурной красотой Эриаса. Голова уже не просто болела, а раскалывалась на части. Принц почувствовал, что согласен даже на укусы вездесущих насекомых, лишь бы избавиться от этого одуряющего запаха, к которому теперь будто примешался тяжелый мускусный аромат. Фобос задыхался, воздуха не хватало. Не в силах совладать с собой, он вскочил на ноги, запнулся о подушку, на которой до этого сидел, и, подобно слепому шаря руками, вырвался из шатра. Воздух снаружи, жаркий и влажный, особого облегчения не принес, но сейчас принцу даже специфический запах болот показался приятным. Юноша жадно дышал, не понимая, почему желудок скручивает в болезненный комок, а глаза отчаянно щиплет. У него было чувство, что он только что с головой окунулся в болотную грязь. И снова был бой. Прошла весна, пролетело лето, осень приближалась к концу. Казалось, только вчера отметили счастливейшее событие в Меридиане за последние невесть сколько лет: из столицы пришло сообщение, что у королевы родилась дочь. У мира теперь была наследница престола. Маленькая принцесса. В тот вечер пили все – на радостях. Консорт произнес пару речей, потом махнул рукой и просто раз за разом поднимал все новые кубки. Фобос под одобрительным взглядом отца потребовал, чтобы ему тоже налили этой местной гадости, от которой его повело буквально после первых же глотков, но юноша все равно с упорством, достойным лучшего применения, подливал себе трясущимися руками забористый напиток, в надежде, что если он и не отравится им, то хоть сможет достичь желанного забытья. На утро принц очнулся от того, что Эриас собственноручно поливал его ледяной водой. Еще бы год назад такие «водные процедуры» закончились бы плохо, но Фобос, в местном климате постоянно чувствовавший себя вечно мокрым мышом, все же перенял привычку отца обливаться по несколько раз за день. Поняв, что сын пришел себя, консорт заставил его проглотить вчерашнюю гадость. Принц, которого замутило от одного запаха этого пойла, попытался увернуться, однако Эриас железной рукой перехватил его покрепче и все-таки влил в горло сына обжигающий напиток. Желудок не принял, и консорту вновь пришлось пустить в дело ведро с водой. Со второго раза влитый алкоголь вроде прижился, и консорт рывком поставил Фобоса на ноги. После этого вложил в руки принца меч. Юноша некоторое время тупо смотрел на оружие, которое в его дрожащих пальцах совершенно небоевым способом тряслось, и не в силах был поверить, что отец в таком состоянии отправит его в сражение. Но это была правда. И, пожалуй, впервые за все время, проведенное на границе, Фобос сражался от души, с опустевшей головой и жаждущими крови руками. Бой настолько захватил юношу, что он не сразу заметил, как справа от него появился зазор в рядах. Битва уже подходила к концу, солдаты добивали прорвавшихся через очередной портал, а принц стоял на коленях возле своего отца. Эриас был мертв – к тому времени, как Фобос осознал, что консорт упал, его сердце уже не билось. Но все еще пребывающий в некоем тумане разум юноши терзала другая мысль: отец был убит ударом в бок. Чей-то клинок прошел между завязок нагрудника, вспоров печень. Это могло ничего не значить, ведь в бою можно повернуться по-всякому, однако Фобоса била крупная дрожь. <i>«У Меридиана есть теперь наследница… И отец стал не нужен»</i>, - ввинчивалась в разгоряченный мозг больная мысль. - <i>«Он разлюбил ее… если любил когда-нибудь – возможно, и она… не осталась в долгу. А если она не пожалела его, то…»</i> Тошнота снова подкатила к горлу, но теперь она не имела ни малейшего отношения к похмелью. Принцу впервые в жизни стало страшно по-настоящему. Он только сейчас осознал, что все смерти вокруг – и своих солдат, и пришельцев – хотя и воспринимались им как нечто неприятное, но не трогали сердца по-настоящему. Они были <i>другими</i>, и Фобос никак не мог провести параллели между ними и собой. Но отец – это совсем другое! Эта смерть подошла к самому порогу и смотрела на юношу своими немигающими глазами. Фобос будто наяву видел следующую битву, в которой чей-то послушный далекой воле меч вонзается в его собственное тело. После богатыря консорта убить хрупкого принца будет смехотворной задачей. И Фобос бежал. Никогда еще его сердце не билось так – испуганно, будто у загнанного зверя. Он почти ничего не взял с собой, не оставил армии никаких распоряжений. В чем был, сжимая в руке обнаженный меч, юноша вскочил на коня и помчался, не разбирая дороги. Он боялся спешиваться, чтобы найти себе хоть какую-нибудь еду или толком поспать – все время за спиной ему чудился топот копыт. Возможно, этот панический ужас свел бы принца в могилу скорее, нежели предполагаемый убийца, если бы не эти полгода, все-таки пошедшие на пользу когда-то изнеженному организму. Бесконечно усталый, едва не теряющий сознание от голода, с сердцем, не имевшим сил бояться, но все еще тревожно сжимающимся от каждого подозрительного шороха, Фобос добрался до столицы. Он не знал, что скажет во дворце, и не представлял, как взглянет в глаза матери. Принц направил коня к дому единственного человека, который проявлял к нему хоть какую-то доброту. Если при дворе и был кто-либо, к кому Фобос решился бы обратиться, то это лорд-казначей.
Седрик: Глава 5 Кровать лорда Сатора была на удивление широкой и низкой, без ножек. Однако принцу не было до этого никакого дела – это была кровать, в доме, в относительной безопасности. Фобос рухнул на нее и прикрыл глаза. Сквозь туман до его сознания доносился негромкий голос казначея: - Седрик, останешься здесь. Если его высочеству что-то понадобится – я буду в твоей комнате. Почти неслышные шаги, потом слегка скрипнула дверь, и все стихло. Казалось бы, можно наконец-то заснуть – но вместо сна подкралась примолкшая было паника. Фобос распахнул глаза, однако в темноте все равно ничего не было видно. Принц начал шарить вокруг себя в поисках меча, потом вспомнил, что оставил его в гостиной, возле камина. Из груди юноши вырвался тихий стон – отец бы с него шкуру спустил за такое отношение к оружию. Конечно, у него есть его магия, но куда ее направлять, если ничего не видно? Мечом можно хотя бы ткнуть наугад… - Ваше высочество? От этого чуть слышного шепота сердце принца едва не остановилось. Ему потребовалась почти минута, чтобы узнать голос Седрика. - Чего тебе? – тоже почему-то шепотом откликнулся Фобос. - Эм… - мальчик замялся. – Вам плохо? Позвать отца? Юноша представил, как Седрик зовет лорда-казначея, и он, принц, признается, что ему страшно оставаться одному в темноте… - Нет! – рявкнул Фобос и услышал, как Седрик попятился от его кровати. – Убирайся и веди себя тихо! Хотя стой! Иди сюда. - Я и так рядом… - рискнул возразить мальчик. - Идиот! Сюда, на кровать. Спустя секунду принц почувствовал, как рядом опустилось чужое тело. Фобос выдернул из-под него одеяло и накинул сверху. От Седрика пахло медом и яблоками. И еще чем-то сладким. А еще он был живым, теплым и мягким, а главное – безобидным. Сердце мальчика билось ровно и спокойно, и юноша почувствовал, как страх, хотя и не уходит окончательно, но отступает в самые дальние уголки комнаты. Усталость взяла свое, и вскоре принц заснул. Правда, не раньше Седрика. А для лорда Сатора день еще не закончился. Он старался не слишком давить на молодого принца, расспрашивая о произошедшем, однако и полученной информации оказалось вполне достаточно, чтобы понять главное: ничего хорошего в будущем не выйдет. Фобосу хватило ума не обвинять королеву напрямую, однако подозрение сквозило в каждом слове, которое юноша неохотно выдавливал из себя. В вину королевы Сатор не верил. Слишком хорошо он знал ее – Свет Меридиана неспособна была придумать такую месть. С другой стороны, королева, легко поддававшаяся чужому влиянию, вполне могла внять чьим-то настойчивым советам. Вот только казначею очень не хотелось, чтобы его подозрения по поводу «советчика» оправдались. В комнате сына Сатор огляделся. Для помещения, в котором обитал семилетний ребенок, она выглядела достаточно прилично. Хоть что-то, кроме внешности, Седрик унаследовал от отца – тот тоже был законченным аккуратистом. Впрочем, относительный порядок мог объясняться и тем, что большую часть своего времени мальчик проводил не здесь. Своего детства Сатор уже не помнил – это было слишком давно и не особо радостно. Помнил только вечное напряжение и постоянный контроль, совсем смутно отца и чуть более отчетливо – мать, которая дергала его до тех пор, пока не родилась младшая сестра, после чего Сатора оставили в покое. Казначей невесело усмехнулся своим воспоминаниям: быть может, именно поэтому юный принц вызывал у него некое сочувствие – он-то прекрасно знал, что такое быть нежеланным старшим сыном в семье. Собственно, Саломея тоже сына не хотела, но Седрику проще, он же младший. А ведь Сатор тоже вырос в этой комнате. И тогда в ней тоже были книги и почти не было игрушек. Книги – чтобы знать и, главное, помнить. А на игрушки не хватало денег… да и желания матери их покупать. У Седрика игрушек не было, потому что его детство прошло при дворе. Он сам стал игрушкой, подаренной принцу – хотя вряд ли это осознавал. Казначей устало прикрыл глаза. Это он тоже запишет на счет королевской семьи – потерянное детство дочери и сына. Правда, теперь, с рождением принцессы, тщательно подготовленный план начал трещать по швам, однако плох тот план, который не предусматривает запасных вариантов. В любом случае, принц Фобос – одна из ключевых фигур в будущей политике. Принцесса только родилась, и до ее совершеннолетия много чего может произойти. А принцу исполнится шестнадцать менее чем через пару месяцев. Надо будет обязательно подготовить его завтра с утра, чтобы он не загубил все сгоряча. Сейчас же, пожалуй, можно и отдохнуть. Сатор стянул с себя придворную накидку – и с досадой хлопнул себя ладонью по лбу. Снотворное осталось в конторе. В доме подобных вещей казначей не держал: во-первых, бывал здесь нечасто, а во-вторых, в последнее время здесь находился Седрик. В целом тот был мальчиком умным и понятливым, но вот объяснить ему, что не все, что <i>можно</i> съесть, <i>нужно</i> отправлять себе в рот, никак не удавалось. Сатору было трудно обвинять сына – второе тело требовало куда больше пищи, чем могло показаться, глядя на человеческую форму. Тем более, что до первой дюжины лет рост второго облика шел с бешенной скоростью. Однако меньше всего лорду-казначею хотелось бы узнать, что его сын отравился чем-либо из его запасов. Кстати, о второй форме. У <i>другого</i> тела были куда более здоровые инстинкты, которые вполне могли бы позволить выспаться. Но и эту мысль Сатор, подумав, с сожалением отмел. Один шанс на миллион, что принц войдет, пока он спит – и все же это было возможно. А он не имеет права так рисковать. Что ж, значит, сон отменяется. От всего есть польза – можно будет тщательно продумать план действий на завтра. Сатор решительно сел за стол, придвинул к себе письменный прибор и достал из-за пазухи очки. Только под утро, отложив в сторону исписанные мелким убористым почерком листы и устало потерев глаза, лорд-казначей снова бросил взгляд на манящую к себе кровать. Пожалуй, еще час можно будет полежать – если не заснуть, то хотя бы дать отдых глазам и затекшей спине. Рассвета не было – только мгла за окном незаметно сменилась почти непрозрачной серой взвесью. Впрочем, как и всегда в это время года, знающем только два вида погоды: ливень и морось вперемешку с густым туманом. Казначей поднялся с тяжелой головой и тоскливой мыслью, почему он не бросил эту проклятую столицу давным-давно и не убрался куда-нибудь, где о королеве знают лишь из сказок. Впрочем, Сатор проделал слишком большую работу, ступенька за ступенькой поднимаясь к самому верху, чтобы слишком долго предаваться подобным размышлениям. Приведя себя в порядок, лорд покинул комнату сына. Предстоит накормить принца, вернуть ему человеческий облик (вчера юноша больше напоминал сильно помятое жизнью растение), тщательно проинструктировать и доставить пред светлые монаршие очи. Чем скорее принц окажется у королевы, тем лучше. Слуг в доме не было – отчасти из экономии, отчасти из осторожности, а значит, первые два пункта господину казначею придется приводить в жизнь собственноручно. Заглянув по пути к кухне в свою спальню, занятую Фобосом, Сатор лишь покачал головой. Принц лежал, крепко, будто мягкую игрушку, прижимая к себе Седрика. Нос мальчика доверчиво уткнулся в ямку у основания шеи юноши. Пепельные волосы на подушке перепутались с золотистыми. <i>«Предпочел бы застать в такой позе дочь, а не сына»</i>, - с грустной усмешкой подумал Сатор. К сожалению, от Сандры Фобос шарахался как от огня, и тайная мечта сосватать дочь за принца не приближалась к осуществлению ни на йоту. Принц проснулся с мыслью, что ему приснился дурной сон. На смену пришло предположение, что он перенес тяжелую болезнь, и это она оставила разбитое усталостью тело, взбудораженный кошмарами разум и горький осадок на сердце. Радостным на этом фоне казалось одно: все позади. Фобос открыл глаза, и его взгляд уперся в золотистую макушку. Вздрогнув, юноша инстинктивно отшатнулся, одновременно обеими руками отталкивая от себя чужое тело. Тело сонно пискнуло и скрылось за краем кровати, едва не утащив за собой одеяло. Принц уже приготовился, не стесняясь выражений, высказать наглой девице все, что он о ней думал, когда из-за края кровати показалась щурящаяся со сна мордашка Седрика. - Седрик? – Фобос приподнялся на локте и чуть не рухнул обратно – тело, впервые за долгое время получившее возможность расслабиться, наотрез отказывалась выполнять даже самую элементарную работу. – Что ты делал в моей постели? - Вы сами приказали… вчера… Мальчик уже поднялся с пола и пытался принять теперь достойную придворного позу. Учитывая, что на нем была только короткая ночная рубашка, не скрывавшая круглых розовых коленок, достоинства набиралось немного. Зато принц слегка успокоился – это не Сандра, как он сперва испугался, а всего лишь маленький безобидный Седрик. - Я не помешаю? – раздался от двери голос королевского казначея. Через мгновение в поле зрения Фобоса появился сам лорд Сатор. Мягко развернув сына и указав ему глазами на одежду, он улыбнулся принцу. - Завтрак готов, ваше высочество. Юноша скривился и сделал попытку зарыться в одеяло поглубже, пробормотав что-то себе под нос. - Прошу прощения? – лорд Сатор возвышался перед ним, одетый с обычной безукоризненной аккуратностью, подтянутый и энергичный. – Ваше высочество, выбор, разумеется, за вами, однако рано или поздно кто-нибудь донесет до королевы печальные известия… И если к тому времени вы сами не предстанете перед ней, могут возникнуть разные странные вопросы… Так, - казначей вроде бы сменил тему, - желаете, чтобы я принес завтрак сюда? - Я встаю, - раздраженно бросил Фобос, начиная выпутываться из одеяла, в которое он только что так старательно кутался. Да уж, все это не сон, это мерзкая, отвратительная действительность. И лорд Сатор прав – в постели от проблем не спрячешься. Скромный завтрак прошел в тишине. К безмерному удивлению Седрика, привыкшего, что три четверти еды принца – его законная доля, Фобос съел все сам, не высказав ни малейшего удивления довольно странным набором продуктов. А Сатор еще раз дал себе слово больше уделять внимания питанию сына: по правде говоря, он был уверен, что тот обедает на дворцовой кухне, и даже не предполагал о сладостях, которыми неожиданно оказался набит их дом. Откуда мальчик их взял и на какие деньги – об этом он тоже должен будет поговорить с Седриком. - Она грязная, - поморщился Фобос, когда после завтрака пришла пора одеваться. - Вы вернулись с границы, - мягко произнес лорд Сатор. – Вы перенесли все тяжести походной жизни и проделали долгий путь. Вы думаете… - здесь он сделал небольшую паузу, - ее величество имеет представление, что вам довелось пережить? Принц скривился. Разумеется, королева наверняка даже и не думала над этим. Казначей невесело усмехнулся. - Так вот, единственный способ хоть как-то это показать – прийти в соответствующем виде. Кто подумает, что вы перенесли столько лишений, если вы появитесь благоухающим розами и в новом наряде? - Она по-любому так не будет думать, - мрачно буркнул Фобос, глядя на Седрика, старательно натягивающего на своего господина высокие сапоги. – Я для нее всегда буду всего лишь негодным мальчишкой… - Ну, не мальчишка вы уже точно, - лорд Сатор улыбнулся. После того, как он перехватил удивленный взгляд принца, его улыбка стала шире. – Ваше высочество, у вас рубашка на плечах трещит по шву. И вы уже… Он помог уже обутому Фобосу подняться и заставил его выпрямиться. Секунду юноша стоял, не понимая, к чему клонит казначей – а потом понял. Он смотрел на лорда Сатора сверху вниз. - Я уже… настолько… - принцу не удалось сдержать удивление. Он был выше многих меридианцев – и уже не первый год, а до отца ему всегда было далеко. На границе больше не с кем было сравнивать, и Фобос даже не подозревал, насколько повзрослел за эти полгода. - Держите спину, ваше высочество, - ободряюще посоветовал Сатор. – Королева отправляла на границу мальчика, а вернулся мужчина – покажите ей это. И не только ей. - Дрянь! Негодяй! Жалкий мальчишка! Из-за неплотно прикрытой двери голос королевы доносился вполне отчетливо – как и резкий, срывающийся голос принца. Он еще не закончил ломаться, и сейчас, когда юноша перестал держать себя в руках, то и дело давал петуха. Впрочем, вставить реплику ему почти не удавалось. - И ты оставил его там! Как ты мог? Родного отца! Нет, у тебя нет отца! Ты зверь, а не человек! - От ехидны-то? Конечно, зверь! – Фобос, казалось, плюнул на остатки приличий. – Если уж вам не жаль ни мужа, ни сына – то кого вы могли вырастить? Ах, прошу прощения – разве вы утруждали себя так! Вы забыли обо мне, стоило мне родиться! - И это был самый кошмарный день в моей жизни! Ты не стоишь и сотой доли тех страданий, что я из-за тебя вытерпела! Немедленно, ты слышишь меня, немедленно возвращайся обратно! Докажи, что хоть на что-то годен! - Нет! – оконные стекла содрогнулись от крика принца. – Если вы хотите, чтобы я сдох – прикажите меня казнить! Здесь, в столице, не откладывая. Я <i>никуда</i> не поеду! Если умирать, то как принц – а не как последняя мразь на окраине! - Это ты об отце так?!. Сатор стоял возле самого входа в приемную королевы. Господин казначей при желании умел едва ли не сливаться с окружающей обстановкой, абсолютно не привлекая к себе внимания. Он собирался дождаться окончания разговора, не вмешиваясь, но сейчас понял, что еще немного – и дело зайдет в необратимую фазу. Незаметно скользнув к супруге, которая, как и прочие дамы и фрейлины королевы с интересом слушала в высшей степени эмоциональный разговор, Сатор подхватил ее под локоть и увлек в угол приемной. - Спасай принца. Лорд Сатор говорил чуть слышно, в самое ухо жены. Со стороны могло показаться, что он нежно целует ее ушко. По лицу Саломеи промелькнула едва заметная недовольная гримаса, однако женщина обвила руками шею мужа, который был бледен и держался почти неестественно прямо, и склонила голову ему на плечо. - Какой смысл? – так же негромко бросила она. – Принцесса родилась. Нормальная здоровая девчонка. С принцем покончено. - Королева чуть не умерла при родах, - Сатор ласкал белокурые локоны одной рукой, второй продолжая сжимать гибкий стан. – Ее здоровье разрушено необратимо. А принцесса, как ты сама заметила, <i>родилась</i>. За шестнадцать лет регентства… Договаривать ему не пришлось. Быстро коснувшись губами губ супруга, Саломея выскользнула из его объятий, а потом и из приемной. Сатор, окинув комнату взглядом, и убедившись, что в его сторону никто не смотрит, снова отошел к портьере. Королева действительно уже готова была вызвать стражу. В ее груди клокотало негодование – смешенное с отчаяньем. Ее злость на мужа давно прошла, она еще летом ждала его покаянного послания. Но писем не было – только редкие сухие отчеты о проделанной работе. Зато у нее самой проблем прибавилось. Звезды говорили, что на этот раз ребенок точно родится, но какой ценой – не предупреждали. Последние два месяца королеве было не до супруга и уж тем более не до сына. Она даже простила и позволила вернуться своей первой статс-даме – леди Саломея всегда знала, что и как делать, всегда умела оказываться в нужное время в нужном месте и… И она была нужна королеве – несмотря на всю ревность и все обиды. Эта женщина вызывала у Света Меридиана смешанные эмоции. Да, когда-то королева отняла у нее жениха – и теперь вот та стала любовницей принца-консорта. Ее величество, возможно, даже сумела бы разглядеть в этом высшую справедливость – если бы Саломея была одинока и несчастна. Но ведь нет! Первая статс-дама была замужем за приятным человеком, горячо ее любящим, матерью двоих детей, из которых старшая – девочка, в конце концов, она до сих пор выглядела молодой и прекрасной – несмотря на то, что на целых три года старше самой королевы. За все это Свету Меридиана следовало бы ненавидеть свою придворную даму, и ей это даже иногда удавалось – но раз за разом королева осознавала, что не может – или не хочет? – окончательно с ней расстаться. Саломея никогда ничего не просила – но принимала подарки с едва ли не королевским величием. Она никогда не начинала сплетен, но умела вести разговор так, что именно с ней королеве хотелось делиться своими мыслями и душевными стремлениями – даже когда они касались <i>их</i> мужчины. Свет Меридиана не могла отказаться от Саломеи, как иные не могут бросить дурную привычку. Вроде, и губит, и боль причиняет, и стыдно потом перед самой собой – но раз за разом королева тянулась к этой не по-женски высокой и статной красавице, раз за разом она вглядывалась в эти глаза, больше похожие на осколки голубого стекла, раз за разом желала слушать этот низкий чарующий голос. Ей самой леди Саломея иногда казалась змеей, свернувшейся у нее на груди – но без ее яда королева уже не могла существовать. И в тот момент, когда Свет Меридиана уже была готова вынести семейный конфликт на государственный масштаб, дверь в ее покои распахнулась, пропуская леди Саломею с маленьким свертком на руках. Непринужденно, будто в этой комнате только что не бушевала гроза, она подошла к принцу и показала ему свою ношу. - Ее высочество желает познакомиться со своим братом. Мой принц, разве она не прелестна? Фобос недоуменно уставился на сморщенное детское личико. С него на юношу в ответ смотрели глаза – точно такие же, как у отца… как у него самого: большие, серебристо-серые, чуть оттянутые к вискам. В следующее мгновение принц едва не подскочил: ему ощутимо отдавили ногу. Вскинувшись, он поймал предостерегающий взгляд первой статс-дамы. Как бы ни был Фобос разозлен, как бы ни трясло его от ярости, инстинкт самосохранения все же оказался сильнее. И хотя морщинистое и даже в чем-то страшноватое лицо ребенка вызвало у него неприязнь, юноша послушно протянул руки и, внутренне содрогаясь, осторожно принял у Саломеи драгоценный сверток. Со стороны королевы донесся приглушенный всхлип. Принц удивленно вскинул голову. Его мать сидела в кресле, прижимая ко рту платок, по ее щекам текли слезы. Плечи королевы судорожно поднимались, казалось, ей не хватает воздуха. - Он… он никогда… никогда не возьмет ее на руки, - выдохнула она. Свет Меридиана, не отрываясь, смотрела на свою дочь. – Никогда… никогда… Фобос стоял, не зная, что ему делать дальше. Пока королева кричала, ругалась, грозила – он отвечал ей тем же. Теперь, когда она рыдала, он оказался в тупике. Его все еще не отпускало чувство жгучей обиды, он сам ощущал, как дрожат от недовыпущенного гнева его руки, сжимающие маленькую сестру – но он уже не мог выплескивать свои эмоции наружу. Леди Саломея смотрела на развернувшуюся перед ней семейную сцену, полуприкрыв глаза. За семнадцать лет службы она прекрасно изучила характер королевы, и сейчас, по ее расчетам, Свет Меридиана должна сказать… - Уходи! Немедленно уходи… мальчишка… Принц открыл рот, чтобы что-то возразить, однако Саломея стремительно отняла у него ребенка и, пользуясь тем, что оказалась между сыном и матерью, пристально посмотрела юноше в глаза – а потом взглядом указала на дверь. <i>«Сейчас. Немедленно. Вон»</i> - это читалось настолько отчетливо, что Фобос сам не понял, как вылетел из покоев королевы, где был подхвачен под руку лордом-казначеем. Только удалившись от королевских покоев на достаточное расстояние, принц сумел сообразить, насколько дешево он отделался. Если мать не совершала какой-нибудь поступок сгоряча, она потом долго не могла на него решиться. Исключения были крайне редки, и если не произойдет ничего экстраординарного, в ближайшее время Фобос в безопасности.
Седрик: Глава 6 - Ваше высочество… - Что? – Фобос резко дернул плечом и вскинул на королевского казначея недовольный взгляд. Королева скончалась чуть больше месяца назад. Лорд Сатор не ошибся: здоровье, и без того подточенное тяжелой беременностью, не выдержало последнего удара. Еще несколько недель Свет Меридиана медленно угасал, пока не померк вовсе. Двор находился в замешательстве. Ни разу при нынешней династии не случалось такого, чтобы мир остался без королевы. Бывало, что ответственность ложилась на плечи тринадцати или четырнадцатилетних девушек, но в двух случаях им помогали добраться до совершеннолетия принцы-консорты, их отцы, и один раз – регентский совет. Юные королевы начинали свой путь рано, но в уже сознательном возрасте. Сейчас же у Меридиана была только одна принцесса – двух месяцев от роду. За обсуждениями и переговорами, основной темой которых был животрепещущий вопрос «что делать», незаметно подошел день рождения принца. Фобосу исполнилось шестнадцать лет. Лорду Сатору пришлось приложить немало сил, однако они оправдали себя: неохотно, с опасениями, принц Фобос был признан регентом Меридиана. А сам юноша теперь уже и не знал, нужна ли ему эта власть. Граница будто что-то сломала в нем, привычный с детства мир казался уже другим. Лица придворных, ранее просто раздражавшие, теперь вызывали отвращение. Те же самые люди, которые год назад его почти не замечали, а недавнее возвращение восприняли как приезд с того света, теперь старались поклониться пониже и обязательно помаячить перед глазами. Принц запирался в своих покоях, вливая бушующие эмоции в опыты, о которых не знал даже Седрик – ибо Фобос его всегда выдворял из своих комнат в такие моменты. Однако лорд Сатор не для того проделал колоссальную работу, чтобы принц избегал открывшихся ему возможностей. Раз за разом он выманивал юношу из запертых покоев и плавно вводил в курс дела. Фобос только сейчас осознал, что ничего толком не знает о государственных делах. Все, что ему преподавали, касалось либо исключительно магии, либо весьма отвлеченных тем. Единственным, в чем принц более-менее толково разбирался, была экономика, и то не практическая ее часть, а сугубо счетная. - Мне этого никогда не показывали… - раздраженно бросил Фобос в разговоре, имевшем место несколько дней назад. – Она что, настолько была уверена, что я никогда не займу трон? - Как вам сказать, ваше высочество… - слегка замялся господин казначей, а потом все-таки ответил, глядя принцу прямо в глаза: - Боюсь, ее величество сама никогда особо не утруждала себя подобными вопросами. Ее желания исполнялись – а для остального есть министры. Все просто, не так ли? - Я так не хочу, - отрезал Фобос и сдался железной хватке лорда Сатора, взявшемуся за его образование, уже по-новому. Они теперь много времени проводили вместе. Принц даже поймал себя как-то на мысли, что его отношение к лорду Сатору выходит за придворные рамки. Фобос уже оказывался в ситуации, когда его будто вытолкнули в другую жизнь – тогда, на границе. И рядом был отец. Сильный, опытный, способный защитить. Да он и защищал – оглядываясь назад, принц это видел. Эриас пытался влиять на него – так, как умел, насколько мог выполнить эту роль. Но принц-консорт, являясь, вне всяких сомнений, хорошим воином и хорошим командиром, вряд ли был хорошим учителем. Фобос не учился у него, а лишь стоял в его тени, зная, что <i>таким</i> ему никогда не стать – не стоит и пытаться. Королевский казначей был другим человеком. Рядом с ним юноша не чувствовал себя идиотом – даже когда действительно чего-то не знал или оказывался неправ. Так пошло с детства, с, как казалось Фобосу, случайной встречи, когда маленький принц не смог разобраться с заданными формулами, а лорд-казначей, не пожалев своего времени, очень просто и наглядно объяснил то, что не удавалось растолковать профессорам. Более того, Сатор даже сумел привить Фобосу интерес к математике, и со временем принц стал заглядывать к нему не за помощью, а просто чтобы поговорить. Ибо с лордом Сатором действительно было интересно разговаривать: он никогда не старался сделать их отношения панибратскими, но и униженно себя не вел; никогда не подчеркивал разницу в возрасте. Фобос быстро понял, что знания этого человека не сводятся к расчетам, что ему известно о мире куда бОльшее. А рассказывать Сатор умел. Его негромкий приятный голос обволакивал слушателя, заставляя не только слышать, но и будто видеть, и едва ли не участвовать в описываемых событиях. Терпения лорду Сатору тоже было не занимать. Он не уставал объяснять все, во что принц не мог вникнуть сразу, он вложил в юношу уверенность, что мало <i>знать</i> – надо <i>понимать</i>. Рядом с королевским казначеем Фобос чувствовал себя защищенным и… почему-то нужным. Однако сегодня настроение принца находилось на весьма низкой отметке. Он в очередной раз не выспался – из-за того, что никак не мог уйти спать, пока ночной эксперимент не подошел к концу. Подняться добровольно он бы согласился только ради того, чтобы перейти к следующей стадии, однако дневные дела не ждали. - В чем дело? – хмуро переспросил Фобос. Лорд Сатор подавил улыбку – ссутулившийся мрачный принц походил на нахохлившуюся птицу – и мягко произнес: - Прошу прощения, однако у вас несколько… неаккуратный вид. Увидев в глазах Фобоса удивление, казначей провел рукой по своему подбородку. Юноша машинально повторил его жест. - Что? – снова вынужден был спросить он, когда не почувствовал ничего особенного. Сатор вздохнул и ответил уже без всяких иносказаний: - У вас борода растет. Фобос никогда не любил рассматривать себя в зеркале долго – еще несколько лет назад он пришел к мнению, что собственная физиономия ему не нравится, и нечего на нее любоваться. Однако сейчас он вскочил и бросился в свою спальню. Вернулся он оттуда несколько обескураженным. Действительно, у него на подбородке, над верхней губой и совсем немного на щеках обнаружилось несколько волосков, более темных, чем волосы на голове, и пока совсем мягких. - И что мне с ними делать? – поинтересовался юноша у лорда Сатора. Тот пожал плечами. - Я так понимаю, сбривать. - Это и я понимаю, - принц привычно скривился. – Но как? Вы мне покажете? Возникла небольшая пауза. - Видите ли… - наконец заговорил казначей, тщательно подбирая слова. – Ваше высочество, вам, наверное, известно, что по-настоящему чистокровных людей при дворе немного? - По-настоящему чистокровных? – Фобос нахмурился. – Что вы хотите этим сказать? - Чистокровных – это значит потомков людей, пришедших когда-то на Меридиан извне, - голос лорда Сатора, как и всегда, когда он начал что-либо рассказывать, зазвучал напевно. – Потомки королевской семьи и их ближайших соратников. Всего их, считая Эсканоров, было десять человек. Уверен, вы понимаете: на протяжении нескольких веков очень трудно удержаться в одних и тех же рамках, имея столь скромные исходные условия. Однажды наступил момент, когда потомки этих семей обратили внимание на местных жителей. Принца передернуло от отвращения. Не то чтобы он считал местное население таким уж омерзительным – по большому счету Фобосу было наплевать на то, как выглядят его подданные, – но вот представлять рядом с собой подобное существо было в высшей степени противно. Сатор заметил его реакцию и сокрушенно развел руками. - Что поделаешь, ваше высочество. Иногда выбора не бывает. Так или иначе, кровь коренных меридианцев смешалась с человеческой кровью, постепенно привнеся в нее… некие изменения. Большинство ваших придворных выглядят… не совсем так, какими кажутся. Фобос, во время этого рассказа расхаживающий по комнате, резко остановился. Его вопросительный взгляд, брошенный на казначея, требовал пояснений. Лорд Сатор снова едва заметно вздохнул. - Все меридианцы умеют менять облик, ваше высочество, - напомнил он принцу всем известную истину. – Королевам неприятно было смотреть на лица простонародья – и потому во дворце находятся только люди. Точнее, только те, кто выглядит подобно людям. Все, кто прислуживал королевской семье, почти вся гвардия – кроме самых высших чинов – все, кто так или иначе попадался на глаза королеве, были обязаны принимать человеческий облик. Что же касается аристократии, то и тут чистокровных осталось немного. В большинстве своем они все-таки люди, однако примешанная кровь нашла свое отражение в их внешности: тут чешуйки, там цвет кожи несколько иной, у кого-то волосы иной структуры… Принц медленно опустился в кресло. - То есть, - медленно произнес он, - никто при дворе не является тем, кем кажется? – он понял, насколько нелепо прозвучала его фраза, и поправился: - я хотел сказать, кем выглядит? Что они все прожженные негодяи – это при любой внешности понятно… - Не все, - пожал плечами Сатор. – Трудно сказать однозначно: ведь все стараются держать свои маски – а иначе какой в них смысл? Впрочем, я думал, что вам это известно. Я позволил себе напомнить вам об этом исключительно ради того, чтобы пояснить: мое отклонение состоит в том, что у меня не растет борода. Я в жизни своей не держал в руках бритву, и потому не могу помочь вам в этом вопросе ни советом, ни примером. Фобосу было трудно перейти к такой приземленной теме после открывшейся ему действительности, и потому он лишь рассеяно кивнул. - Хорошо, - протянул принц, нехорошо щурясь. – Я сам разберусь с этим, благодарю вас. А теперь можете идти, мне надо обдумать один вопрос. * * * Сатор испытывал смутное беспокойство. Впервые принц Фобос высказал желание встретиться с придворными, более того – желание собрать всех в тронном зале. Причем волновался лорд-казначей больше за самого юношу - Фобос был на удивление асоциальным человеком. К чему могли привести его попытки вести общественную жизнь, сразу сообразить было сложно, ибо принц в общество не вписывался совершенно. Его высочество заставлял себя ждать. Впрочем, точность не являлась одним из достоинств и предыдущей королевы – но от нее придворные хотя бы знали, чего ожидать. Мрачный и нелюдимый принц в этом плане пока оставался для людей загадкой. Переговариваясь шепотом, дамы и кавалеры уже успели обсудить всевозможные причины столь поспешного сбора – вплоть до самых фантастических – когда двери распахнулись, и в зал медленно вошел принц. Фобос оглядел склонившихся людей свысока. Ему все еще было непривычно смотреть на подставленные макушки, он даже пока не разобрался в своих эмоциях по этому поводу. С одной стороны, в этом было какое-то моральное удовлетворение – за все те годы, что его не замечали, когда им откровенно пренебрегали; с другой – принц испытывал едва ли не физическое отвращение от такого поведения. Он не изменился, он остался прежним – и эти люди сейчас пресмыкались не перед ним, а перед его статусом. Принц Фобос презрительно поджал губы. Что ж, они все заслуживают неприятного сюрприза, который он для них приготовил. - У меня для вас небольшое сообщение, господа, - начал принц без приветствий и предисловий. По людским рядам пролетел шепоток, который под взглядом серебристых глаз Фобоса быстро смолк. – Мне стало известно, что многие из вас стыдятся облика, данного им от рождения. У меня нет мании окружать себя красавицами и красавцами, однако я очень не люблю, когда мне лгут. Искаженный облик – это ложь. Я не желаю видеть при своем дворе обманщиков – от таких людей можно ожидать любой подлости. - Вот вы, - принц вдруг резко обернулся к ближайшему придворному, крепко сбитому мужчине с темно-русыми волосами. – Это ваш настоящий облик? - Д-да… ваше высочество, - выдавил из себя обескураженный лорд. – Разумеется! Мой род… - Меня это не интересует, - сухо отрезал Фобос, вскидывая руку и прижимая ко лбу собеседника небольшую круглую печать. Лорд отшатнулся, но было поздно. Его кожа приобрела зеленоватый оттенок, под глазами образовались плотные темно-коричневые чешуйки. По губам принца зазмеилась нехорошая усмешка. Фобос не успокоился, пока не обошел весь тронный зал. Перед каждым он застывал на несколько секунд, давая возможность самостоятельно снять личину. Некоторые так и поступали, но большинство продолжали цепляться за нее до последнего. Вскоре уже более двух третей придворных приобрели весьма своеобразный вид. <i>Зато какое разнообразие!</i> - с мрачной веселостью подумал принц. Только сейчас он осознал, насколько похожи были предыдущие лица. У королевы симпатию вызывал определенный тип внешности, и придворные старались подстроить свои личины под нее. Некоторые умудрялись даже «подправлять» свои вполне человеческие лица – лишь бы больше соответствовать королевскому вкусу. Всех, чья внешность изменялась под влиянием магической печати, Фобос отмечал в своей памяти и заставлял перейти на левую сторону тронного зала. Те, кто оставались прежними или добровольно возвращали себе первоначальный облик, перемещались на правую сторону. Принц не знал, радоваться или нет тому, что слева людей набралось раза в два больше. К лорду Сатору Фобос подошел почти в самом конце. Он почему-то чувствовал некое внутреннее сопротивление. Лорд-казначей сам сказал ему, что не все выглядят такими, какими являются. И он не скрывал, что сам имеет отличие… Но сказал ли Сатор <i>всю</i> правду? Успокоив себя тем, что казначей – человек умный, и если что-то не так, он просто признается сам, Фобос сделал последний шаг и произнес: - Лорд Сатор, вы?.. - Это мой настоящий облик, - улыбнулся принцу королевский казначей. Он стоял спокойно, положив правую руку на плечо своего сына. – И у всей моей семьи тоже. Рука Фобоса, державшая печать, чуть вздрогнула, когда нагретый многими лбами кружок коснулся чела лорда Сатора – однако ничего не произошло. Перед принцем стоял все тот же высокий стройный мужчина с длинными медово-золотистыми волосами и гладкой бледно-розовой кожей. У Фобоса с души будто упал камень, и он почти не глядя ткнул печатью в лоб Седрику – тот же результат. Круглая мордашка с голубыми глазами и чуть вздернутым носом не изменилась ни на йоту. Леди Саломея сама подставила лоб под печать, и принц коснулся ее, слегка робея. С белокурой красавицей ничего не случилось, и Фобос уже хотел отойти от семьи королевского казначея, когда Сандра перехватила его руку и сама прижала печать к своему лбу, улыбаясь при этом, как показалось принцу, издевательски. С трудом вырвавшись из ее цепких пальчиков, юный регент постарался отойти как можно дальше. - И что с ними будет, ваше высочество? - Какое мне до этого дело? – Фобос сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Его левая рука была перекинута через подлокотник, на кончиках пальцев покачивалась цепочка, с которой свисала печать. – Пусть убираются с глаз моих долой. У них был шанс – но они им не воспользовались. Ну ладно самые первые, но потом-то? Бараны! Держались за свои личины, прекрасно зная, что я все равно их сниму! - Дело не в глупости, ваше высочество, - мягко произнес лорд Сатор. Он стоял перед принцем, чуть более бледный, нежели обычно. – Люди привыкают к определенному образу жизни. И не только потому, что им так нравится. Вы можете мне не поверить – но подчас к ярму можно привязаться не менее, чем к трону. Однако еще сильнее привычка тогда, когда от нее зависит судьба или даже жизнь. При королеве эта внешность была залогом успешности – и люди просто не успели перестроиться… - Вы их защищаете? – Фобос вскинул на казначея нехорошо прищуренные глаза. - Нет, что вы, - Сатор равнодушно пожал плечами. – Я просто объясняю. - Мне нет дела до их реакции. По мне – так даже лучше, что не успели. Мало того, что лгуны – так еще и глупые лгуны. Что может быть отвратительнее? - Вы правы, ваше высочество, - легкий поклон. – Однако вы создали себе множество врагов. Эти люди привыкли жить при дворе и пользоваться множеством привилегий – а вы их лишили этих удовольствий. Они не простят. - Разве мне нужно их прощение? Фобос вздернул подбородок. Сатор вскользь отметил, что, хотя юноша теперь начал бриться, на подбородке он оставил узкую полоску. Тонкие мягкие волоски выглядели совсем по-мальчишески, однако принц не казался больше ребенком. Дело было не в презрительно кривящихся губах и не в наиграно-вальяжной позе. Лорду Сатору показалось, что серебро в глазах Фобоса превращается в сталь. - Если они забудут, где их место, я получу возможность наказать их по-настоящему, - ворвался в мысли казначея резкий голос принца. – Я считаю, что был весьма снисходителен – но пусть они только дадут мне повод…
Седрик: Глава 7 Огромные серые глаза пристально и очень внимательно следили за ярко раскрашенным шариком на палочке. Шарик двигался то вправо, то влево, и при этом очень интригующе шуршал. Внезапно игрушка остановилась – прямо на против лица мальчика, который ее держал. Взгляд маленькой девочки, лежавшей в колыбели, тоже устремился в эту сторону. - Э-ли-он… - медленно, растягивая слоги, произнес Седрик, убедившись, что внимание полностью посвящено его персоне. Маленький лорд считал, что принцессе надо время от времени напоминать ее имя – а то ведь так и будет думать, что ее зовут «ваше высочество». И начнет путать себя с принцем – а это было бы уже совсем глупо. Принцессу ее имя волновало мало, куда больше ее интересовал вопрос, почему перестал шуршать яркий шарик. Она подняла свою маленькую ручку и постаралась дотянуться до игрушки. Этого ей не удалось, и тогда тоненькие, но очень цепкие пальчики схватили широкий рукав придворной мантии Седрика. От неожиданности его рука дернулась, и игрушка, зажатая в ней, снова издала звук. Элион начала дергать рукав Седрика, не отводя взгляда от шарика. - Нет, так не пойдет! – засопротивлялся мальчик. Он попытался вырвать свою одежду, но принцесса держала очень крепко. Нажимать сильнее Седрик опасался, чтобы не повредить хрупкое создание, поэтому начал пытаться свободной рукой разжимать пальчики по одному, приговаривая: - Ну ваше высочество, отпустите меня… Давайте меняться: вы мне рукав, а я вам погремушку. Конечно, она ваша… но рукав-то тоже мой! - Потрясающая логика! Седрик, ты просто мыслитель! От голоса, раздавшегося за его спиной, мальчик подпрыгнул, и уже почти разжатый пальчик принцессы снова цепко впился в ткань. Осторожно обернувшись – настолько, насколько ему позволяла рука Элион – Седрик посмотрел на вошедшую девушку. Сандра оглядывалась, и с каждой секундой ее лицо, сперва довольно приветливое, становилось все более недовольным. - А где принц? – наконец протянула она. - В лаборатории, - Седрик потупил взгляд – а то мало ли, как сестра сможет истолковать его. - А тебе, значит, сказали не путаться под ногами? – соизволила обратить на него внимание Сандра. Мальчик насупился. Он никогда не мешал принцу – даже когда был совсем маленьким. А теперь вот ему уже целых восемь лет, и он бывает даже полезным. Но так было, когда принц ставил опыты в своих покоях. А в последнее время он отвел под это дело специальную комнату и притащил туда какого-то ученого. Седрик его даже рассмотреть толком не сумел: высокий худощавый человек с растрепанной темной шевелюрой – вот и все, что успел разглядеть мальчик перед тем, как ученый потребовал убрать из лаборатории ребенка. Мол, от детей одни неприятности, они рвут записи, бьют колбы и вообще все путают. Седрик, за свою жизнь не разбивший даже чашки и не представляющий себе как это – разорвать бумагу с текстом, хотел было возмутиться… Но перед его вздернутым носом уже возвышалась запертая дверь, а в ушах стоял отголосок слов принца Фобоса: <i>«До вечера ты мне не понадобишься»</i> Это было очень обидно. Даже хуже, чем в прошлом году: во-первых, тогда стояло лето, а не зима, а во-вторых, даже если бы улицы города располагали к прогулкам, теперь Седрик не имел права покидать дворец. Ведь если он не был нужен принцу сейчас, он мог понадобиться в любой момент. Мальчик пробовал сидеть у отца. Лорд Сатор не гнал его, разрешая расчищать на кушетке свободное местечко и пристраиваться там с книгой, однако сам к разговорам расположен не был. Седрик бы это перенес – принц тоже не любил пустой болтовни, – но у отца был такой усталый вид, что малыш шестым чувством ощущал: он мешается. Пойти к матери Седрику и в голову бы не пришло, а больше никого при дворе он толком и не знал. Впрочем, вернее было бы сказать, что он ни с кем не был знаком, ибо <i>знать</i> про всех маленький лорд знал все. А кроме того, он все равно был младше всех придворных. Единственным человеком во дворце, уступавшим сыну королевского казначея в возрасте, была маленькая принцесса, и именно в ее покои со временем привык приходить Седрик. Ему нравилась будущая королева, и он охотно развлекал ее как мог, не понимая, почему Элион вызывает такое неприятие у своего брата. С другой стороны, глядя на свою обиженно надувшуюся сестру, ему подумалось, что, возможно, у старших в обычае недолюбливать маленьких. Сандра вот всегда старается подчеркнуть, насколько Седрик глупее нее – и это при том, что он уже большой! А принцесса родилась совсем недавно, поэтому, наверное, принцу она кажется еще глупее. Тем временем Сандра подошла поближе и, усмехнувшись, оценила расклад дел. - Скажи еще спасибо, что она не за волосы тебя схватила, - бросила она брату, а потом с сожалением добавила: - У тебя мы мою прядку так и не смогли отобрать – пришлось остричь… Седрик смущенно покраснел, при этом отметив для себя, за что сестра мстила ему все эти годы. Это было вполне в ее духе. - Я тоже был таким маленьким? – неловко поинтересовался маленький лорд. Молчать, глядя на Элион, продолжавшую с потрясающим упорством дергать его рукав, казалось совсем уж глупым. - Не-а… - задумчиво протянула Сандра. – Побольше. Да сам вспомни. Седрик смутился еще больше. Отец хранил по половинке скорлупок от их с Сандрой яиц. Скорлупка сестры мальчику нравилась больше – нежно-голубая со светлыми разводами, будто перистые облака на летнем небе. Но его, светло-зеленая с более темными пятнышками разного размера, тоже была красивой, хотя и поменьше. Так вот, принцесса вполне могла поместиться в одной такой половинке, и еще осталось бы немного места – а ведь ей уже четыре месяца. - Ну сколько можно издавать этот кошмарный звук! – вдруг поморщилась Сандра и, выхватив из руки брата погремушку, запустила ею в угол комнаты. Серые глаза проводили взглядом яркий росчерк, потом маленькая ручка еще раз с надеждой дернула расшитый рукав – но звука не последовало. Еще пару раз – и Элион ударилась в слезы. Сандра тут же будто по волшебству испарилась из покоев принцессы. Седрик пару секунд смотрел на рыдающего ребенка, а потом решительно потянулся вперед. В этом нет ничего сложного: надо просто взять на руки и немного покачать. Он видел, как это делают, и не считал, что это так уж сложно. К тому же Элион вовсе не была тяжелой, и осторожно действовать мальчика заставляло лишь то, что принцесса ни секунды не оставалась неподвижной. Она извивалась и норовила выскользнуть из рук. Седрику вовсе не хотелось выронить этот драгоценный груз, поэтому он был вынужден медлить, в то время пока Элион заходилась в крике. - Что это вы делаете с ее высочеством?! От этого окрика маленький лорд едва не выронил принцессу, которую наконец-то смог подхватить одновременно аккуратно и крепко. В комнату, деловито переваливаясь на коротких лапках, ворвалась нянька будущей королевы. Она бросила на Седрика недовольный взгляд и потребовала: - Немедленно положите ее на место! Нашли с кем хулиганить! После того, как мальчик, который сперва по привычке выполнил указание и только потом задумался, а стоило ли слушаться, вернул Элион на место, няня Галгейта бесцеремонно спихнула его со скамеечки, без которой Седрику было бы непросто дотянуться до принцессы. Без особого труда оттеснив его от колыбели, она уверенно взяла малышку на руки и начала укачивать. В какой-то момент Галгейта отвлеклась от своей почти сразу успокоившейся в ее руках подопечной и шикнула на Седрика: - Нашли место для игр! Идите-ка отсюда! И опять Седрик сперва как ошпаренный вылетел в коридор, и только когда за ним захлопнулась дверь, недовольно нахмурился. Раньше в его жизни все было просто и понятно: принца надо слушаться, потому что он принц; родителей надо слушаться, потому что они родители; Сандре на глаза лучше не попадаться, но если попадешься – надо слушаться, потому что она Сандра. Всем остальным до маленького Седрика до недавнего времени не было никакого дела, поэтому он плохо представлял себе, а надо ли слушаться этих «всех остальных». Что-то подсказывало ему, что нет – особенно в том, что касалось толстой няньки. В конце концов, ну кто она такая? После того, как принц сгоряча разогнал чуть ли не две трети обитающих при дворе аристократов, дворец резко опустел. В опалу угодила и дама, которой была доверена забота о маленькой принцессе. Фобос хотел было поручить это дело леди Саломее, но та дипломатично отказалась от сей высокой чести. Она вообще как-то резко охладела ко двору и в последнее время то и дело пропадала по каким-то своим делам. Галгейта обратилась к принцу сама. На фоне аристократов, даже тех, кто имел не совсем человеческий облик, она выглядела самой что ни на есть коренной меридианкой. Не дотягивая принцу даже до плеча, Галгейта смотрела ему прямо в глаза и попросила, чтобы принцессу Элион доверили ей. Мол, та придворная дама лишь носила почетное звание, а до пеленок ни разу не дотронулась. Она, Галгейта, все это время занималась девочкой, и пусть его высочество позволит ей выполнять эти обязанности официально. Ко всеобщему удивлению, Фобос довольно легко согласился. Принц наглядно продемонстрировал заявленную однажды мысль, что его мало интересует, как выглядит служащий ему человек – лишь бы служил верно. Правда, никто не ожидал, что это относится и к <i>таким</i>… Как бы там ни было, Галгейта получила высочайшее разрешение занять почетную должность няни наследной принцессы. Но Седрик, подумав, решил, что она все равно осталась простолюдинкой, и слушаться ее он больше не будет. Ведь не думает же эта толстая жаба, что она может так просто выставить его из покоев Элион насовсем? * * * - К чему такая спешка? Саломея полулежала на низкой широкой кровати. Ее светлые волосы, избавившись от поддерживающих их шпилек, свободно струились по точеным плечам и спине. Свободный домашний наряд шел ей куда больше придворного платья… впрочем, леди Саломея часто позволяла себе вопиюще нарушать законы дворцовой моды. Для других это закончилось бы плохо, ей – сходило с рук. - Нельзя упускать время, - лорд Сатор, в отличие от супруги, был полностью одет со всей возможной тщательностью. – Пока еще принцу можно навязывать свое мнение, но это ненадолго. - Тогда зачем ты его так усиленно натаскиваешь? – Саломея потянулась, позволяя накидке сползти с плеча, обнажая гладкую молочно-белую кожу. - Фобос не может долго оставаться в пограничном положении, - чуть отвернувшись от нее, несколько более резко, чем это требовалось, ответил Сатор. – Он это хорошо понимает. Либо он ребенок – и тогда его сломают, либо он правитель – и тогда он будет ломать других. Чтобы не потерять его доверия, я должен быть рядом – но время уходит. Лорд-казначей вдруг опустился на край кровати и устало провел по лбу рукой. Уже более спокойно и тихо он произнес: - Я не понимаю, что тебе не нравится. Ты всегда была согласна. - Сандра еще слишком юна, - точеные плечи передернулись равнодушно, будто их хозяйка говорила не о дочери, а о постороннем человеке. – И принц не очень-то ей нравится. Она говорит, - в голосе Саломеи мелькнула усмешка, - что у него прыщи. - Он человеческий подросток, - фыркнул Сатор. – Все они в этом возрасте такие. Прыщи сойдут, нескладность пропадет – а корона останется. Это Сандра понимает? - Понимает, - голос Саломеи снова поскучнел. – Но девочке надоедает биться головой об стенку. Принц не то что не делает ответных шагов – он будто боится ее. Уверена, он еще девственник. Почему бы не подождать пару лет, пока он наконец сам не поймет, что ему предлагают? - Вот этого я и опасаюсь, - проворчал себе под нос господин казначей. – Фобос все-таки далеко не такой дурак, как его родители – и в кого только? Вопрос повис в воздухе, ибо не требовал ответа. Сатор сквозь полуопущенные ресницы наблюдал за супругой, которой, казалось, тема разговора была абсолютно неинтересна. Выдержав паузу, казначей решил зайти с другой стороны. - Чем раньше принц вступит в брак, тем раньше у него сможет появиться ребенок. Довольно большой шанс, что будет девочка. Две принцессы вырастут вместе… И, думаю, через шестнадцать лет никого не будет особо интересовать, которая из них наденет корону. Саломея, ты в двух шагах от того, чтобы твоя внучка стала королевой! Белокурая леди молчала, и Сатор почти безнадежно, будто самому себе бросил: - Я выполнил все свои обязательства… Ты поднялась на самую вершину – выше только корона. Я предлагаю тебе и ее – тем единственным <i>законным</i> способом, что нам доступен, - повисла еще одна пауза, и снова ее нарушил лорд-казначей. – Ну, или ты можешь избавиться от меня. Принц очарован тобой – хотя и отчаянно смущается. Ты сможешь надеть корону на свою голову. Этого ты хочешь? Саломея негромко рассмеялась. Она откинула голову, и легкие волосы цвета бледного золота плавно стекли, открывая лебединую шею. - Ты ревнуешь? – отсмеявшись, спросила Саломея. Протянув руку, она отвела от лица мужа медовую прядку. Тот уже не смотрел на ее, устремив взгляд куда-то вдаль. – Глупо. Я же старше его матери – а он всего лишь мальчишка. Он мальчишка даже для Сандры, а уж для меня тем более. Все так же не глядя на нее, Сатор перехватил изящную кисть и поднес ее к своим губам. - Корона… - негромко начал он, и Саломея резко выдернула руку. - Я не продаюсь, - холодно отрезала леди, запахивая накидку на груди. – Я могу быть либо с тем, кого люблю, либо с тем, кому доверяю. <i>Принц</i> Фобос не относится ни к тем, ни к другим – и будь добр, давай закроем эту тему раз и навсегда. Некоторое время супруги сидели молча. Сатор искоса смотрел на жену, думая, что если бы та приняла его последнее безумное предложение, то лет через семь-восемь никто бы не замечал, что она старше принца. Благодаря тому, что в <i>другом</i> виде кожа каждый год обновлялась, и человеческий облик выглядел моложе. Ему самому никто бы не дал его настоящего возраста – несмотря на то, что тот давал о себе знать. Но Саломея никогда не укладывалась в понятные ему рамки, умудряясь за почти семнадцать лет семейной жизни его то удивлять, то восхищать, то ужасать – но так и не стать привычной. Она знала о планах своего супруга и помогала продвигаться в них. В какой-то степени это касалось и ее, однако Саломея никогда не давала понять, стремится ли она к тому же, что и Сатор, или просто действует с ним в паре. Он давал ей обещания – и неизменно выполнял их, хотя она так и не сказала, чего желает на самом деле. У лорда-казначея были подозрения на этот счет, но он разумно их не озвучивал. Последние события утвердили Сатора в его предположениях – но теперь уже было поздно. Впрочем, его планам это не мешало. Саломея задумчиво перебирала одну прядь золотисто-медовых волос за другой. Ее цепкий взгляд безошибочно выхватывал в этом густом каскаде серебристые нити, и по ним ее чуткие пальцы скользили как-то особенно мягко. - У нас еще есть время, - наконец негромко произнесла она. – Твои планы станут явью – ты ждал так долго, что год-другой не играют здесь никакой роли. - Не только я, - Сатор прикрыл глаза, позволяя себе наслаждаться близостью такого родного тела. Саломея редко первой проявляла инициативу в их отношениях, и это стоило ценить. - Кроме тебя все уже забыли, - в голосе его супруги мелькнула усмешка. – Это только вы, господин казначей, все никак не хотите забыть о старых расписках и живете прошлым. - Пусть так, - помолчав, ответил Сатор. – Возможно, все и правда было слишком давно и уже не имеет никакой ценности, а я хватаюсь лишь за химеру… Но сейчас эта химера столь близка, что я просто не могу упустить этого шанса. Саломея приподнялась и коснулась губами его виска. - У нас еще есть время, - чуть слышно повторила она.
Седрик: Глава 8 Фобос сидел перед зеркалом, стараясь держать глаза раскрытыми как можно шире и моргать как можно реже. Ибо стоило векам смежиться хотя бы на короткое мгновение, принца неумолимо клонило в сон. Утро не было ранним. Строго говоря, на подходе был уже день. Однако учитывая, что Фобос лег уже после позднего мартовского восхода, он все равно не выспался. Даже голос лорда Сатора, обычно приковывающий внимание, не мог встряхнуть отчаянно зевающего принца. Голова юноши была одновременно пустой и тяжелой. Чтобы хоть чем-то себя занять, он рассматривал в зеркале отражение казначея. Тот выглядел до отвращения аккуратным и подтянутым. Даже на чулках не было видно ни единой морщинки – сам-то Фобос чулки терпеть не мог с детства, у него они вечно сползали, собираясь в безобразные складки. Голову принца посетила гениальная идея, что раз сомнительный вкус королевы более не довлеет над ним, от некоторых, самых ненавистных деталей туалета можно и отказаться… Фобос не сразу понял, что в комнате повисло молчание. Тишину нарушало лишь едва слышное шуршание – Седрик старательно раз за разом проводил гребнем по длинным пепельным волосам своего господина. После небольшой паузы принц соизволил поднять взгляд от ног королевского казначея к его лицу. - Что? – недовольно произнес Фобос. - Я прошу прощения, ваше высочество, - абсолютно спокойно, сохраняя благожелательное выражение на лице, произнес лорд Сатор. – Мне следовало понять раньше, что я не вовремя. Бестактно и неуместно с моей стороны отвлекать вас от важных размышлений. Если вы позволите, я вернусь к своим делам, а когда у вас появится время выслушать мой доклад, я буду к вашим услугам. В голосе Сатора не позвучало даже тени иронии, однако принц нахмурился. Фобос весьма болезненно относился к любому, даже самому мимолетному предположению, что он плохо выполняет свои обязанности… Хотя, оставаясь наедине с самим собой, юноша не мог не признавать: да, плохо. Но разве он виноват, что есть вещи, интересующие его куда более, нежели нудное и запутанное управление государством? Система, если она когда-либо существовала, давным-давно развалилась, надо было строить ее заново – но принц не знал, как. Фобос рассчитывал ситуацию, находил оптимальное решение – но почему-то оно оказывалось неприменимым на практике. У него имелось на примете несколько интересных проектов – но все они упирались в равнодушие управленческого аппарата. У принца в голове не укладывалась схема «произойдет – будем решать», а советники – те, что еще оставались, – упорно не желали менять привычный уклад. Впрочем, по сельскому хозяйству что-то удалось предпринять… Однако сиюминутных результатов не было, и, говорят, народ роптал, что их заставили делать лишнюю работу. Фобос и сам хотел бы «сейчас и сразу», и потому злился не меньше. Куда больше радости и удовольствия доставляли ему научные изыскания. Сейчас у юноши появилась возможность применить на практике свои задумки и теоретические наработки. У них с лордом Людмуром в лаборатории подходили к концу несколько весьма любопытных экспериментов – до управления ли тут, если даже времени на сон было не жаль? И еще пара его собственных изобретений – небольших, но, как казалось Фобосу, довольно изящных в своей простоте. Однако, несмотря на все свое раздражение, принц не мог не признавать, что без лорда Сатора ему было бы гораздо сложнее. И дело не в том, что этому человеку Фобос привык доверять с детства – доверять настолько, насколько вообще мог испытывать подобное чувство к кому бы то ни было – а в том, что казначей, казалось, вполне удачно прошел испытание взлетом к вершине власти. Поведение Сатора не изменилось ни на йоту, несмотря на то, что его влияние резко усилилось, и при дворе не было человека, более близкого к принцу-регенту. Лорд-казначей по-прежнему был почтителен и вежлив со своим господином, он брался за выполнение любой работы, даже если она и не имела никакого отношения к его прямым обязанностям, и, раз за разом достигая результатов, не выпрашивал себе никаких наград. Правда, Фобос подозревал, что на одну награду его незаменимый помощник все-таки рассчитывает: очаровательные улыбки и многообещающие взгляды дочери королевского казначея не оставляли места для сомнений. Однако принц за много лет приноровился взгляды игнорировать, улыбки сбивать мрачным видом, а все разговоры сводить к самым что ни на есть скучным для Сандры темам, и уже не слишком опасался посягательств на свою персону. Фобос знал эту девицу с самого детства – не хуже, чем она его – и не сомневался: никаких горячих чувств та к нему не испытывает. А если приложить немного усилий, демонстрируя то, что ей неприятнее всего, никакая родительская воля не вынудит Сандру выйти за него замуж. Фобос прекрасно знал, что свободного времени у лорда Сатора всегда было немного – теперь же, скорее всего, его не осталось вовсе. Принца вдруг посетила запоздалая мысль: сколько времени сегодня досталось на сон господину казначею? Очередной взгляд, брошенный исподлобья, результатов не дал. Лицо Сатора будто скрывала маска – не магическая личина, как у изгнанных придворных, а маска внутренняя, духовная – и по ней ничего нельзя было прочитать. Казначей разве что выглядел несколько более бледным, нежели обычно, да длинный, чуть вздернутый на самом кончике нос казался заостренным. - У меня есть время сейчас, - неохотно буркнул Фобос. Перед обедом должно было состояться заседание совета, и только ради сомнительного удовольствия присутствовать на нем принц соизволил пробудиться. После обеда он снова намеревался нырнуть в недра лаборатории – чтобы не вылезать из них до глубокой ночи, плавно переходящей в утро – и потому желал покончить с любыми «докладами» до этого времени. - В таком случае… Возможно, вам будет лучше лично ознакомиться. Лорд Сатор протянул Фобосу несколько листов из тех, что держал в руках, и юноша, не скрывая вздоха, принял их. Он начал лениво просматривать текст, однако по мере того, как глаза скользили по строчкам, лицо принца все больше вытягивалось и бледнело. Под конец оно выражало странную смесь растерянности и злости. - Как это понимать? – прошипел принц так, что Седрик от испуга подпрыгнул на месте, едва не выдернув прядь волос своего господина. Однако Фобос, обычно довольно трепетно относящийся к своей шевелюре, на сей раз даже не заметил этого, вскинув взгляд на казначея и крепко, до побеления костяшек, сжимая бумаги. <i>«Несоответствие положению регента Меридиана», «Слишком юный возраст», «Недостаточная ответственность», «Неспособность отвечать за воспитание будущей королевы»</i> - все это было самыми мягкими и самыми безобидными обвинениями в его, принца Фобоса, адрес. Завершался сей манифест призывом отдать власть в руки совета, назначив ему звание «регентского», а самому принцу предложить выполнять ту роль, которую всегда исполняли принцы-консорты Меридиана, т.е. принять на себя обязанности по защите родного королевства. Выражаясь простым языком, Фобоса этот документ предлагал отправить на границу к порталам – и от одной этой мысли юношу прошиб ледяной пот. Он даже крамольную мысль о лишении его власти воспринял лишь позже, до этого находясь в плену полузабытого, но внезапно нахлынувшего с новой силой ужаса. - Ваше высочество! Ощутив на своем плече чью-то руку, принц с трудом заставил себя сфокусировать взгляд и увидел прямо перед собой стакан с водой. Фобос сперва хотел оттолкнуть его, однако неожиданно выхватил стакан у лорда Сатора – именно он встревожено склонился над юношей – и залпом выпил содержимое. Это помогло ему немного прийти в себя, и он даже не заметил, как рука казначея незаметно соскользнула с его плеча. Фобос вскочил со своего места и начал мерить комнату широкими шагами. У него на языке вертелся вопрос: <i>«Как они посмели?!»</i>, однако принц и сам понимал, насколько глупо это прозвучит. Лорд Сатор предупреждал его, что он создает себе врагов – но Фобос тогда отмахнулся от этих слов. Со всем доступным ему апломбом принц заявил, что готов к любому повороту событий, но он не думал, что подобная проблема встанет столь рано. При дворе жизнь текла медленно и размеренно, и Фобос все никак не мог принять мысль, что заговор созрел за какой-то жалкий месяц. Или… Или все началось еще раньше, до разоблачения? Принц с отвращением вытер вмиг вспотевшие ладони о мантию и вслух задал другой вопрос: - Как вы узнали об этом заговоре? Неужели и вас хотели в него вовлечь? Юноша сам не узнал своего голоса, настолько хрипло и зло он прозвучал. Лорд Сатор, слегка склонив голову, спокойно ответил: - Разумеется, нет, ваше высочество. Меня слишком хорошо знают как вашего человека, и мне бы не доверился ни один заговорщик. Нет, спасибо надо сказать Сандре. - Сандре?! – Фобос резко остановился и бросил недоверчивый взгляд на казначея. - Да… Видите ли, - мягко начал пояснять Сатор, - не сочите это словами отцовской гордости – но Сандра довольно привлекательная девушка. При дворе у нее есть поклонники… Которые считали ее жертвой честолюбивых замыслов жестоких родителей. Ей предложили вступить в этот заговор… И я посоветовал дочери не отказываться. Это дало нам возможность получить вот это… С этими словами лорд-казначей протянул принцу еще несколько листов. Это были уже не теоретические выкладки на тему «за что мы не любим принца-регента». Новые бумаги содержали четко размеченный план действий: все должно было случиться на заседании совета. Прописаны оказались все детали, вплоть до того, сколько человек охраны поставить у каждой двери и кому именно начинать разговор. Стояла и дата «мероприятия» - сегодняшний день. Но самой большой ценностью данного документа являлись подписи внизу – всех заговорщиков, давших согласие на переворот. - Вы же понимаете, ваше высочество, - сквозь мерзкий туман в мозгу Фобоса пробился плавный голос лорда Сатора, - моя дочь вынуждена была подписать этот план вместе со всеми – чтобы не вызвать подозрений. Зато благодаря этому мы не просто предупреждены – мы знаем имена… Все имена. Принц лишь раздраженно мотнул головой. Да, конечно же, он понимает. Ему не было дела до Сандры, куда более его занимали совершенно другие, более важные лица. Плевать на придворных различных рангов – но увидеть в списке имена практически всех министров… Тут было отчего прийти в ярость. - Начальника охраны ко мне! – злость сжимала горло, и Фобос свой приказ не то прохрипел, не то прошипел. Лорд Сатор развел руками и аккуратно указал на одну из строчек. Принц простонал – начальник дворцовой охраны тоже состоял в заговоре. - Его заместитель?.. Еще одна строчка. Фобос почувствовал, что его трясет – и он уже не знал, от страха, отвращения или ярости. - Хоть кто-то из гвардейских офицеров не находится в этом списке? Или нужно положиться на армию? Казначей слегка пожал плечами. - В заговоре участвуют далеко не все…. В том числе, и не все гвардейцы. И… я бы советовал опереться все-таки на них. Среди армейских вы, ваше высочество, уж извините, не особо популярны, - Сатор помолчал, обдумывая, стоит ли заканчивать фразу, и все-таки договорил: - Они не любят, когда их бросают. Солдаты привыкли к офицерской палке, их нельзя оставлять без командования. Вам придется завоевать доверие и уважение армии, прежде чем доверяться им. Пожалуй, среди дворцовой гвардии проще будет найти нейтральных людей. Прикрыв глаза, Фобос медленно, сквозь зубы произнес: - Лорд Сатор, кто из тех, кто не участвует в заговоре, сейчас старший по званию? - Поручик Альборн, - немедленно ответил казначей. Он уже думал об этом. - Что вы о нем знаете? - Не особенно много, - Сатор едва заметно пожал плечами. – Он весьма молод и до ваших… «чисток» имел звание сержанта. Потом у нас образовалось множество вакансий, штатские в основном так и остались свободными, а вот в гвардии немало людей продвинулось по служебной лестнице. - Он точно не мог принимать участия в… - принц брезгливо встряхнул бумагами, которые все еще держал в руках. - Скорее всего нет, - голос казначея звучал успокаивающе. – Видите ли, это заговор аристократии, а поручик Альборн – из коренных меридианцев. Даже его рота занята лишь во внешней охране дворца, внутри он почти не бывает. Фобос немного помолчал, потом сделал еще несколько шагов и опять остановился. - Как думаете, он честолюбив? – поинтересовался он у своего всезнающего советника. Тот в ответ покачал головой. - Скорее нет, чем да. Служит добросовестно, но звезд с неба не хватает. До своего нынешнего звания он в иных условиях добирался бы не один год – если бы не стечение обстоятельств. Вот супруга у него более пробивная, однако подпоручик Мириадель еще более юна, и у нее все еще впереди. - Что ж, тем лучше. Седрик, поручика Альборна ко мне, сейчас же! Мальчик бегом покинул покои принца, и, как только его шаги стихли, Сатор молча протянул последние листы, что еще продолжал держать у себя. - А это еще что? – Фобос медлил брать эти бумаги, лишь сверля их подозрительным взглядом. - Не беспокойтесь, это не дополнение к заговору… Это, я бы сказал, его последствия – одна из самых неприятных обязанностей монарха, - лорд-казначей смотрел принцу прямо в лицо, и его темно-синие глаза были холодны. Неохотно, преодолевая себя, принц взял новые бумаги и просмотрел их. - Смертные приговоры? Всем? – голос Фобоса почти не изменился, однако Сатор заметил, как руки, сжимавшие безобидные с виду бумаги, слегка дрогнули. - Я понимаю, ваше величество, - негромко произнес лорд. – Начинать правление с казней – не самое приятное дело. Но в данном случае проявить милосердие будет себе дороже. Можно пощадить даже самого злостного негодяя, убивающего за золото, но нельзя жалеть политических преступников, убивающих за идею. От идей не отказываются, за них сражаются до конца. Идеи умирают лишь со своими носителями. Из ссылок возвращаются, из тюрем выходят – есть только один путь, по которому можно пройти лишь единожды, и всех заговорщиков надо отправлять по нему. Принц с удивлением посмотрел на своего собеседника. Губы королевского казначея сжались в единую плотную линию, совершенно побелев, приятное, обычно, пожалуй, даже излишне мягкое лицо приобрело едва ли не отталкивающее выражение, а в глазах, всегда таких спокойных, мелькнуло хищный огонек. Но все это длилось столь краткое мгновение, что Фобос, глядя на усталое, осунувшееся лицо лорда Сатора уже не был уверен, что действительно имело место то, что он видел. Отвернувшись от казначея, принц прошелся по комнате и присел на край стола, все еще не в силах выпустить из рук страшные бумаги. - Если бы <i>это</i> попало ко мне год назад, - медленно произнес юноша, - я подписал, не задумываясь. Я помню, я грозил кое-кому из своих учителей, что однажды прикажу отрубить им головы… Но… - Фобос помолчал, то ли собираясь с духом, то ли подыскивая правильные слова. – Смерть – это отвратительно. Я видел ее близко, на моих руках была кровь. Я убивал – и мне… не понравилось. Он раздраженно хлопнул уже изрядно помятыми листами по столешнице. Его слова прозвучали по-детски. Это же надо было такое ляпнуть: <i>«не понравилось»</i>! Как будто такое может нравится… - Я понимаю, ваше высочество, - лорд Сатор незаметно оказался рядом и положил руку на плечо принца. – Для меня граница когда-то тоже стала далеко не самым приятным опытом. Я согласен с вами, что это тяжелое испытание, но подумайте вот о чем: там вы убивали, чтобы не быть убитым, здесь… то же самое. Если вы не назначите должного наказания – попытка повториться. Вы защищаете свою жизнь, и рядом с этим мерзость убийства – да, я признаю, что казнь это тоже убийство, – отходит на задний план. Ну а с тем, что в смерти нет красоты, придется смириться. - Нет красоты? – Фобос о чем-то задумался, и до появления вызванного офицера тишина в комнате более не нарушалась. Поручик Альборн был невысок и, по меркам местного населения, довольно худощав. С первого взгляда становилось ясно, что с подобной комплекцией изображать человека ему было несложно. Длинные уши, чуть свисающие вниз, в другое время могли бы выглядеть забавно, однако офицер так старательно вытянулся в струнку, а принц настолько был занят другими мыслями, что даже не обратил на них внимания. - <i>Капитан</i> Альборн, - Фобос специально выделил новое звание, - я желаю, чтобы вы и ваша рота сегодня предприняли следующие действия… До зала заседаний не дошел ни один из заговорщиков. Те из них, что не входили в состав совета, также были перехвачены в разных концах дворца и доставлены в сад, туда, где ждал Фобос. Принц встречал прибывающих одного за другим с равнодушным выражением лица, не произнося ни слова. Игра на опережение оправдалась – люди, пребывавшие в уверенности, что и количество, и сила на их стороне, не успели адаптироваться к круто изменившейся ситуации. Наконец все были в сборе. Фобосу даже не пришлось сверяться со списком – за пару часов, прошедших с того момента, как принц взял в руки план действий заговорщиков, он выучил их имена наизусть. Каждое из них вызывало в его груди темную ярость. Юноша лелеял ее, не желая успокаивать, и подкармливал сперва чтением врученных ему документов, а теперь – вглядываясь в ненавистные лица. - Господа, - голос Фобоса прозвучал негромко, но в тишине его услышали все. – Я оглашаю ваше преступление: вы посягнули на верховную власть Меридиана. Вот ваши смертные приговоры. Принц взмахнул измятыми листами. Кто-то побледнел, одна из дам едва не потеряла сознание, некоторые подались вперед, но были остановлены гвардейцами под руководством новоиспеченного капитана. Фобос выдержал паузу, наблюдая за реакцией. Ярость, кипевшая в нем, уже подступала к горлу, затрудняя дыхание, однако внешне юноша выглядел абсолютно спокойным, казалось даже, что его серые глаза покрыты инеем. - Но я милосерден, - холодный тон принца плохо вязался с его словами, и люди снова замерли. – Я не буду отнимать у вас жизни. Той жизни, что большинство из вас проводило без пользы, кичась своим происхождением, гордясь своим положением, красуясь и потребляя блага извне. Именно ее я вам и оставлю. Фобос вскинул правую руку, и из нее наконец заструился поток той темной ярости, что он старательно копил в себе. Придворные не успели даже отшатнуться – менее, чем через минуту, на месте, где стояли люди, теперь росли черные розы. Двадцать восемь первых черных роз Меридиана.
Седрик: Глава 9 Мириадель прислушалась, не раздадутся ли в коридоре торопливые шаги, и лишь убедившись, что маленький лорд Седрик не ворвется в опочивальню принцессы в следующую минуту, сама осторожно подошла к колыбели и склонилась над ней. Принцесса Элион на взгляд молодой женщины смотрелась очень необычно – такая миниатюрная, с тонкой гладкой кожей и пушистыми ресницами. В первый момент, когда поручик Мириадель только увидела свою будущую королеву, она ощутила смятение, однако очень скоро привыкла к ее странному облику. Даже сочла, что по-своему принцесса очень хорошенькая, и привязалась к ней всей душой. У самой Мириадель детей не было, хотя их брак с Альборном длился уже не первый год. Они рано поженились – еще бы, их детство прошло бок о бок, и Мириадель всегда знала, что так оно все и будет. И поступить в дворцовую гвардию – это тоже была ее идея. Правда, для осуществления этого плана пришлось обратиться за помощью к дальней родственнице, ибо никто из молодых супругов не обладал способностью изменять облик, а без человеческой личины во дворце нечего было делать. Но Галгейта с пониманием отнеслась к ее мечте и помогла создать нужные образы. А потом к власти пришел принц, и личины стали не нужны. Сперва Мириадель почувствовала радость: она наконец-то смогла смотреть в лицо своему мужу, тому, кого любила, а не на чуждую человеческую физиономию. Конечно, она понимала, что главное находится внутри, и Альборн – все равно ее Альборн, независимо от того, как он выглядит, и все равно превозмогать себя было трудно. А еще эти повышения… Альборн теперь капитан, да и ее повысили в звании. Жизнь совершила головокружительный поворот и, казалось бы, вершина счастья близка. Тем больнее было узнать, что абсолютного счастья не существует. Теперь, когда у них устойчивое положение и вполне неплохое жалование, самое время подумать о семье… Однако семье, похоже, придется так и остаться всего из них двоих. На днях она была у госпожи Септимы, и та подтвердила: детей у нее не будет. Как сказать об этом Альборну, Мириадель не представляла. Он-то бы с радостью завел малышей и раньше, невзирая на карьеру, а уж теперь… Молодая женщина стерла со щеки предательскую слезу – офицеры дворцовой гвардии не плачут! – и, протянув вперед вторую руку, осторожно погладила Элион, ловя себя на неприязни к принцу. Маленькая принцесса была его сестрой, однако Фобос если и появлялся в этих покоях, то всегда мимолетно, походя. Он даже ни разу не взял малышку на руки. А ведь родителей у них нет, бедная девочка будет расти сиротой. Если… если бы только ей, Мириадель, позволили оставаться рядом! Если не своим детям, то хотя бы ей можно было бы отдать нежность и любовь. Затаив дыхание, Мириадель снова прислушалась: тишина. Осторожно, стараясь не делать резких движений, она склонилась еще ниже и, подхватив принцессу на руки, прижала к груди. - <i>Доченька</i>, - прошептала Мириадель так тихо, что сама почти не расслышала своих слов. - Слышали, что случилось на торфяных разработках? Мириадель зачаровано следила, как руки Галгейты перепеленывают маленькую принцессу. Маленькие лапки с толстыми когтистыми пальцами, как ни странно, очень ловко управлялись с этим занятием и, хотя молодой женщине казалось, что ее куда более изящные руки подошли бы для этого лучше, она не решалась предложить свои услуги. В конце концов, Галгейте сам принц разрешил ухаживать за будущей королевой, а она сама всего лишь охраняет покои. - А что там случилось? – встрепенулся Альборн, зашедший перекинуться парой слов с супругой. Он тоже любовался Элион, однако реплика няньки его встревожила. – У меня двоюродный брат работает на торфяниках! - Вряд ли они работают там сейчас, - покачала головой Галгейта. – Около месяца назад принц прислал туда какую-то магическую штуковину, которая работает за пару дюжин рук, да еще и без перерыва на еду и сон. - Но это же хорошо? – вернувшись к реальности, неуверенно произнесла Мириадель. – Ночи холодные, да и еду надо на чем-то готовить… Торф всегда нужен. - Плохо принц время выбрал, - нянька закончила заворачивать принцессу в чистую пеленку и бережно уложила девочку в колыбель. – Сезон дождей подходит к концу, скоро для обогрева торф не будет нужен. Однако даже до самых первых урожаев еще далеко, еда в цене, а добытчикам торфа теперь не на что ее покупать. Прибыль от работы магической штуки идет прямо в казну, затраты на нее меньше, и цены на торф ниже. Твой кузен, - кивнула она Альборну, - и прочие оказались не у дел. Капитан стражи сосредоточено нахмурился. - Не понимаю, - наконец произнес он. – Что работать стало легче – хорошо. Что принц продает торф дешевле – тоже хорошо… - Но деньги-то идут не добытчикам, а принцу! – перебила его Галгейта. – А те не могут брать за свою работу меньше, ибо труд у них тяжелый, и дома дети хотят есть. Но по дорогой цене у них теперь никто не покупает. - Ох… - лицо Альборна стало несчастным. – И как же они сейчас? Нянька, убедившись, что принцесса заснула, поманила офицеров в уголок комнаты. Когда они наклонились к ней, Галгейта чуть слышно прошептала: - Недели три добытчики промучились, а потом взбунтовались. И четвертого дня бунт подавили – из столицы войска направили! Кого-то убили на месте – говорят, случайно – зачинщиков забрали в тюрьму. Что с остальными будет – неизвестно. - Но… Почему мы ничего об этом не знаем? – глаза Мириадель удивленно округлились. – Мы же стража и есть! - Вы дворцовая гвардия, - наставительно произнесла Галгейта. – А принц посылал армейцев. И, говорят, это была какая-то новая, только недавно набранная рота. Он не хочет, чтобы были беспорядки, и не предает дела огласке, - снова понизив голос, она добавила совсем уж тихо: - Помяните мои слова, молодежь: для Меридиана наступают тяжелые годы. * * * Лорд Сатор плотнее запахнул мантию, попутно потерев руки. Ладони были ледяными. Летний сезон на носу, а все равно дрожь пробирает. Еще эта не отступающая усталость. Господин казначей уже, кажется, забыл, что это такое – высыпаться. Чтобы днем перед принцем выглядеть собранным и бодрым, приходилось прикладывать немало усилий, а это тоже даром не проходило. Вздохнув, Сатор провел рукой возле декоративной части стола. Изукрашенная планка отошла в сторону, открывая небольшое отделение. Из него казначей вынул небольшой флакон, однако, встряхнув, убедился, что он пуст. <i>«Проклятье…»</i> - мелькнула раздраженная мысль. И ведь знал, что заканчивается, еще на прошлой неделе говорил себе, что надо бы пополнить запасы – но, как всегда, не смог выкроить времени на личные нужды. Однако времени нет и сейчас. К завтрашнему дню лорду-казначею нужно подготовить несколько важных отчетов, причем, к сожалению, не по своему профилю. Сатор неплохо разбирался в работе государственного аппарата в целом, однако частности требовали к себе определенного внимания. С другой стороны, всё усиливающаяся головная боль грозила свести все старания к нулю. Лорд Сатор поверх бумаг посмотрел на сына, уютно устроившегося в уголке кушетки, заваленной рабочими папками. Седрик сидел, подтянув под себя ноги и уткнув нос в очередную книгу. Световой шарик, висящий в воздухе рядом, почти потух – мальчик так увлекся чтением, что практически перестал его контролировать. - Седрик! – окликнул сына казначей. Тот вздрогнул и едва не выронил толстый том. Сатор снял очки и устало потер переносицу. – Сколько раз тебе говорить, чтобы ты следил за светом? К моим годам совсем ослепнешь… Физиономия мальчика тут же приобрела виноватое выражение. Черты Седрика вообще обладали удивительной подвижностью и способны были изобразить любую эмоцию, так что Сатор уже сейчас не был уверен, настоящие ли чувства высказывает его сын или же наигранные. Внезапно голову королевского казначея посетила идея. - Седрик, подойди сюда, - позвал он мальчика. Тот, немедленно поднявшись и положив книгу на освободившееся место, с готовностью подошел к отцу. Когда он остановился – его глаза как раз оказались напротив глаз сидящего Сатора – тот мягко поинтересовался: - Скажи мне, пожалуйста, не бывал ли ты в городе прошлым летом? Малыш обреченно кивнул. Последнее дело врать на прямо поставленный вопрос, и еще глупее это делать, если ответ, скорее всего, известен и без реплик с его стороны. Лорд едва заметно вздохнул. - В таком виде? - Нет! – Седрик замотал головой. Уж на это-то ему ума хватило! – И… и не в <i>том</i>, - добавил он поспешно, чтобы отец не успел подумать самого худшего. – Я… К удивлению мальчика, лорд Сатор улыбнулся, не дожидаясь окончания фразы. - Ты очень умный ребенок, Седрик, - похвалил он сына. – У меня не было времени обсудить с тобой этот вопрос, но ты сам обо всем догадался. Как я понимаю, в городе ты провел не один день? Седрик уже понял, что ругать его не собираются – если отец и сердился на него, что бывало довольно редко, то всегда высказывал это сразу, а не ходил вокруг да около. - Да… Я побывал почти везде. - Это хорошо… - Сатор соединил ладони и, подышав на них, снова потер – пальцы плохо слушались. – Где Старая Гать находится, знаешь? Это на север отсюда. Седрик, сперва нахмурившийся, кивнул. Он бывал там, хотя и всего пару раз – скучное унылое место, удаленное и от центра, и от доков. - Тогда слушай, - продолжил казначей. – Принц до ночи… точнее, до утра из лаборатории вряд ли выйдет, ты ему все равно пока не нужен, так что будь добр, сходи по моему поручению. Мальчик едва не подпрыгнул на месте от радости, и глаза его ярко засияли. Он и сам бы отдал что угодно, лишь бы высунуть нос из дворца. Но Седрик прекрасно знал, что его место рядом с принцем, и потому терпел. Однако если отец сам хочет, чтобы он вышел в город… Сатор, видя радость сына, едва заметно усмехнулся. Пожалуй, он и сам бы с удовольствием прошелся – но, в отличие от Седрика, не может себе этого позволить. Достав из стола несколько монет, казначей вложил их в детскую ладошку. - Тебе нужен самый крайний дом. Не ошибешься, он там самый маленький. До дома дойдешь в таком виде, чтобы не привлекать внимание. В первую комнату – тоже. Но ты в ней не останавливайся, проходи дальше. Как только переступишь порог второй комнаты, тут же принимай нынешний облик. Это обязательно, Седрик, не забудь! Хозяйка знает, что мне нужно. И постарайся нигде не задерживаться, я тебя буду ждать. Седрик, преисполненный возбуждения от важности данного ему поручения (это не «дай кубок», «причеши» и «не путайся под ногами»!), кивнул и поспешно покинул комнату. Он бы припустил бегом, если бы его давным-давно не приучили, что по королевскому дворцу не бегают. До Старой Гати Седрик добрался без приключений, хотя та и находилась едва ли не другом конце города. Насчет «самого крайнего дома» мальчик уверенности не испытывал, пока не увидел его – отец был прав, ошибиться невозможно. Дом стоял на отшибе, будто собирался сбежать от своих соседей по улице в болото. Он выглядел маленьким, ветхим и практически необитаемым, однако поднявшись на высокое расшатанное крыльцо, Седрик явственно почувствовал букет резких пряных запахов. Едва маленький лорд переступил порог, как этот же самый запах едва не сбил его с ног. Однако наставление отца Седрик помнил твердо, поэтому, не задерживаясь, он устремился к противоположной стене, в которой виднелась еще одна дверь. Едва переступив порог, он вернул себе человеческий облик и замер – о том, что должно произойти дальше, отец не сказал. Комната озарилась светом, и Седрик с перепуга едва не вылетел обратно: прямо перед собой он увидел безобразную старуху из местных. Несколько секунд хозяйка и ее маленький гость молча смотрели друг на друга, а потом старуха внезапно выросла. Теперь перед Седриком стояла человеческая женщина. Высокая – выше отца, выше даже, чем покойный принц-консорт – она выглядела на удивление пропорционально сложенной. Ее длинные абсолютно седые волосы были сплетены в одну толстую косу. Женщина наклонилась к мальчику – для этого ей пришлось согнуться едва ли не в три погибели – и цепко схватила его за подбородок своей узкой рукой с прохладной и неожиданно гладкой кожей. Несмотря на то, что лицо женщины выглядело довольно моложавым, Седрику она показалась очень старой. - Седрик, - хозяйка не спрашивала, она утверждала. Тщательно осмотрев мальчика, она отпустила его и выпрямилась, взирая теперь на гостя с высоты своего роста. – Папеньке теперь не до визитов? - Отец очень занят! – запальчиво бросил мальчик, и только потом, осознав, что его назвали по имени, поинтересовался: - А откуда вы меня знаете? - В зеркало посмотри, - фыркнула загадочная знакомая отца и смерила его еще одним подозрительным взглядом. Еще пара минут прошла в тишине. Седрик уже начал испытывать неловкость, когда наконец вспомнил о монетках, старательно сжимаемых в ладошке. Он решительно протянул их женщине, прибавив: - Отец сказал, что вы знаете, что ему нужно. Хозяйка закатила глаза. - Никогда не предлагай денег, пока не увидишь товар, - бросила она мальчику, потом указала на кресло возле очага. – Я ждала твоего отца еще неделю назад, но он так и не пришел. Так что посиди тут и подожди, пока я соберу все заново. Книги любишь? – вдруг без всякого перехода поинтересовалась она. Седрик растеряно кивнул. – Тогда можешь пока полистать. Женщина мотнула головой в сторону небольшой полки с несколькими книгами и вышла из комнаты – но не в ту, через которую проходил Седрик, а куда-то вглубь дома. Мальчик еще успел удивиться, что дом, казавшийся снаружи таким маленьким, на самом деле оказался гораздо больше, но в следующий момент он открыл наугад одну из книг – и забыл обо всем. В книге кроме текста было также много картинок – страшноватых, на взгляд Седрика. Они изображали самых разнообразных существ, но не целиком, а половинчато. Мальчик даже ощупал себя: неужели все эти странные штуки находятся и в нем? Ничего особо ужасного не прощупывалось, и Седрик успокоился. Не всем книгам можно верить – это он уже знал. Существуют, например, сказки. Или, как объяснил ему когда-то отец, есть книги, которые писались специально для того, чтобы вводить в заблуждение. Но читать надо все, иначе как можно научиться отличать одно от другого? Седрик настолько увлекся, что не заметил, как хозяйка вернулась. Та некоторое время не привлекала его внимания и, недовольно поджав губы, наблюдала, как жадно мальчик глотает страницы. Наконец она тронула его за плечо. Ребенок посмотрел на таинственную женщину, прижав том к груди обеими руками. Седрик слишком хорошо знал, насколько редки и дороги книги, и ему даже в голову не пришло попросить взять эту хотя бы на время. Однако он горячо надеялся, что ему позволят посидеть здесь и почитать еще немного. - Твой отец ждет тебя, - правильно истолковав выражение его лица, ответила отказом на молчаливую просьбу хозяйка. Седрик тут же вскочил на ноги, чувствуя себя виноватым. Действительно, отец же просил не задерживаться… Женщина тем временем впихнула ему в руки пузырек с какой-то густой жидкостью, а потом вложила туда же пару монет. - Снотворного я ему больше не дам, - отрезала она в ответ на удивленный взгляд мальчика. – Можешь так и передать: пусть учится спать, как все нормальные существа, иначе рискует не проснуться. Седрик передал отцу сказанные ему слова. - А кто это была? – поинтересовался мальчик. – У нее тоже есть книги, только не такие, как у тебя… - Это госпожа Септима, - лорд Сатор, хмурясь, покачивал в руках врученный пузырек. Оказавшиеся лишними монетки он позволил сыну оставить себе. Что ж, придется все-таки выкроить время и наведаться к ней самому. - А кто она? – не отставал от отца Седрик. – Она знахарка, да? А что там? Он кивнул на флакон, и Сатору пришлось отвлечься от посторонних мыслей. - Это нужная мне вещь, - ответил он честно, однако не то, что желал бы услышать мальчик. – А госпожа Септима в первую очередь моя тетка. Вредности ей не занимать, и я бы не сказал, чтобы она так уж любила нашу семью, но… - повинуясь внезапному порыву, казначей добавил: - Но если когда-нибудь случится такое, что нас не окажется рядом, ты сможешь к ней обратиться. Не обольщайся, она тебе не обрадуется – но бросить не бросит. * * * - У вас здесь ошибка, ваше высочество, - Людмор оторвал взгляд от листов, исписанных почти нечитаемым почерком принца, и покачал головой. - Там нет ошибки, - холодно отрезал Фобос. Его расчеты всегда были безупречны, и он это прекрасно знал. - Ошибка не в выкладках, - ученый вздохнул: спорить с принцем казалось ему ужасно утомительным делом. – Ошибка у вас, ваше высочество, смысловая. - И что же вам не нравится? – Фобос упрямо вскинул голову, готовый отмести любые претензии. Людмор разложил перед ним листы с теоретическими выкладками. - Ну, смотрите, - начал он. – Здесь ведутся расчеты по созданию артефакта, чьей задачей будет высасывание позитивной магической энергии. Формулы выведены правильно: созданный по ним артефакт <i>будет</i> высасывать ее. Вот только любое орудие подобного типа всегда идет по пути наименьшего сопротивления. Где у нас в столице самое большое скопление позитивной магической энергии? - Сеть, - устало бросил принц. – Я это прекрасно знаю и без вас. Но так уж случилось, что я мужчина, и могу оперировать только своей собственной магией. Или – уже готовой, сформированной. Это женщины умеют преобразовывать мировую субстанцию, и оттого обладают неимоверной силой, - Фобос сжал кулаки с такой злостью, что ногти впились в ладони. – Мне управлять страной до совершеннолетия сестры, и одной моей энергии не хватит. Я <i>имею</i> право использовать наследство моих предков! - Но в Сети образуются дыры… Порталы, так сказать. - И что? – принц пожал плечами. – Во-первых, если не тянуть энергию целенаправленно из одной точки, то Сеть не прорвется, а лишь истончится. Во-вторых, даже если появится несколько порталов – то ведь надо же знать, что они находятся именно в этом месте. Не думаю, что последствия будут такими уж катастрофическими, чтобы стоило из-за этого беспокоиться. - Вам, конечно, виднее, - Людмору до Сети дела не было, ему просто не хотелось, чтобы постфактум принц обвинил его в безалаберности. Но раз его высочество и сам все прекрасно знает и настроен сделать по-своему, то это уже исключительно его проблемы.
Седрик: Глава 10 Лорду Сатору казалось, что время идет слишком быстро. Нет, времени королевскому казначею всегда не хватало, но сейчас оно будто текло меж пальцев. Мир вокруг несся вперед с ужасающей скоростью – а он, Сатор, казалось, застыл на месте. В те редкие моменты, когда ему все же удавалось забыться сном, его преследовали кошмары, в которых он пытался спешить, но вместо этого стоял на месте. Даже не стоял – тонул в болоте, которое медленно втягивало его в свою трясину. Медленно… ибо болоту точно торопиться некуда. Королевский казначей рефлекторно вцепился в перила мраморной лестницы, так как мир наяву поплыл у него перед глазами. Воздуха отчаянно не хватало, и пальцы, так внезапно ослабев, соскальзывали с гладкой поверхности. Все прошло так же внезапно, как началось. Приступ оставил лишь странно пустую голову и подгибающиеся колени. Сатор почувствовал, как к горлу подкатывает ком старой злости. Он еще поговорит с этой ведьмой – не так уж много он просит. Никто не собирается жить вечно, ему ведь нужно совсем немного. Выдать Сандру замуж за Фобоса – и пусть принц обходится дальше без него. Прочь из столицы, как он уже хотел когда-то. С Саломеей или без нее – Сатор понятия не имел, что она выберет. Он спокойно читал в чужих душах – будь то люди или коренные меридианцы – однако узнать, что таится за холодным равнодушным взглядом собственной супруги, он был не в силах. Она добилась, чего хотела, и он близок к выполнению своего плана. Нужен ли ей теперь навязанный когда-то союз? Сатор в глубине души лелеял надежду, что семнадцать лет брака не прошли впустую, однако разум призывал не обольщаться. Надежды – это глупо, чудес не бывает. Все «чудеса» создаются лишь долгим и упорным трудом. Лестница закончилась, и лорд остановился на верхней площадке, чтобы перевести дыхание и пригладить слегка растрепавшиеся волосы. Ему невольно вспомнилось, о чем немногие оставшиеся придворные шептались за его спиной: королевский казначей дорвался до власти. Нехорошая улыбка скользнула по бледным губам Сатора. Если бы они только знали, насколько лично ему безразлична эта власть – и с какой радостью он сбросит с себя ее оковы. Да, пожалуй, они бы удивились… А если бы узнали, какие именно цели он преследовал – ужаснулись бы. Но так будет правильно. Так… справедливо. По счетам <i>надо</i> платить – и Эсканоры заплатят. Лорд Сатор вошел в рабочий кабинет принца уверенной и легкой походкой. Он улыбнулся Фобосу в ответ на хмурый сонный взгляд и положил перед юношей папку с документами. - Где вы их только берете? – с отвращением протянул принц, оценивая размеры предстоящей работы. - Это дела, которые вы поручили вести мне, - казначей позволил себе едва заметно повести плечами. – Вы же не желаете назначать новых министров на освободившиеся вакансии. - Не желаю, - буркнул Фобос, решительно придвигая к себе первый сверху лист. – Не хочу видеть эти лживые рожи. С вами… - принц едва не произнес, что с Сатором ему работать даже приятно, однако смутился, и изменил фразу: - С вами я хотя бы знаю, что работа проделана хорошо. - Благодарю за доверие, - лорд-казначей поклонился – и вынужден был схватиться за высокую спинку кресла, в котором сидел Фобос, ибо в глазах снова потемнело. Принц вскинулся, но Сатор уже снова стоял прямо, лишь едва заметно опираясь на спинку в чуть небрежной, но от этого не менее изящной позе. Пока Фобос заставлял себя вчитываться в принесенные ему отчеты, лорд пытался настроиться на работу. Взгляд рассеянно скользил по строчкам, выведенным его собственной рукой. Сатор ни при принце, ни тем более при королеве никогда не пользовался очками, и потому только с такого расстояния мог читать документы. Фобос, обычно раздражавшийся, когда кто-либо стоял у него за спиной, с таким поведением своего казначея смирился, хотя о причинах и не знал. Юноша задавал вопросы, и Сатор отвечал, поясняя все тонкости. Головокружение отпустило, однако лорд старался более не наклоняться слишком низко. Минуты превращались в часы. Сатор, давным-давно привыкший выстаивать перед августейшими особами столько, сколько потребуется, чувствовал, что ноги будто наливаются свинцом. Наконец от стопки с документами осталось всего несколько листов. Как только принц решит их судьбу, лорд-казначей сможет покинуть этот душный кабинет. Душный… Как странно, Фобос никогда не страдал особой мерзлявостью. Напротив, это Сатор вечно косился на окно, которое принц в любое время года держал раскрытым, и поплотнее запахивал придворную мантию. Лорд машинально вскинул руку, будто собираясь сорвать с горла шейный платок. Одновременно Сатор оглянулся, желая убедиться, что окно открыто, однако не увидел ничего, ибо мир вновь потерял свои краски, завертелся перед глазами и погрузился во тьму. Фобос ощущал усталое покалывание в пальцах. На среднем перо уже натерло небольшую, но от этого не менее раздражающую мозоль. Еще немного, уговаривал себя юноша. Всего несколько листов – и можно быть свободным от этой проклятой, ненавистной рутины. Можно будет вернуться в лабораторию, опытный образец Печати, как он назвал свое последнее изобретение, уже почти готов. Несколько последних штрихов – и можно испробовать его в действии! Принц рассержено посмотрел на лист, который уже собирался отложить. Он замечтался, и оттого абсолютно не помнил, что же содержалось в этом документе. Придется перечитывать все заново! Глухой звук упавшего тела вывел Фобоса из мрачной задумчивости. Юноша обернулся – и тут же вскочил на ноги. Лорд Сатор лежал на ковре в шаге от его кресла. Синие глаза были широко распахнуты и смотрели в потолок стеклянным взглядом. Принц застыл, не в силах пошевелиться. Где-то в уголке сознания металась мысль, что надо броситься к дверям, позвать… хоть кого-нибудь, но та часть разума, что хорошо – слишком хорошо – помнила военные месяцы, говорила, что это бесполезно. Медленно, против воли, Фобос опустился на колени. Его охватило дикое чувство де жа вю, в ушах даже зазвенел металл клинков – юноша будто перенесся на поле боя, в тот самый момент, когда потерял отца. Принц заставил себя коснуться тонкой, удивительно гладкой и светлой кожи на шее лорда Сатора. Мучительно долго тянулись мгновения, а Фобос все считал и считал. Наконец он опустил руку и все так же медленно поднялся. Принц коротко дернул за шнур колокольчика, и ему самому показалось, что тот прозвенел тревожно и зло. Однако появившийся на звук Седрик, похоже, так не считал. Широкий стол закрывал собой значительную часть комнаты, да и мальчик смотрел только в глаза своего принца, готовый выполнить любой приказ. Глядя на его по-детски округлую физиономию, Фобос вдруг ощутил себя слишком старым – намного старше своих шестнадцати лет. - Седрик, позови леди Саломею. Сейчас же, - глухо прозвучал голос принца. Мальчик помедлил лишь секунду, выжидая, не добавит ли его высочество еще чего-нибудь, и, поклонившись, вышел из кабинета. Фобос устало опустился в кресло и положил тяжелую голову на скрещенные руки. * * * Взгляд у светло-голубых, похожих на прозрачные стеклышки глаз холодный и равнодушный. Радостные или печальные события происходили вокруг, взгляд леди Саломеи всегда сохранял спокойную отстраненность. Фобос смотрел в эти глаза и видел в них, как в зеркале, отражение собственного бледного лица. Из ее груди не вырвалось ни звука, когда она вошла в кабинет принца и увидела своего супруга. Сандра, увязавшаяся за матерью, прикрыла ладонью рот, сдерживая вскрик – как полурассеяно отметил Фобос, более удивленный, нежели отчаянный. Седрик разревелся. Мальчишка умел изображать на своем лице любую эмоцию – от безграничного счастья до вселенского горя, и принц не раз имел сомнительное удовольствие наблюдать, как он играет на публику: старательно выдавленные слезки смотрелись весьма трогательно. Но по-настоящему Седрик не плакал никогда, даже когда был совсем маленьким. В тот день из его глаз впервые потекли искренние слезы, и это отнюдь не выглядело красивым. Сандра свободной рукой дала младшему брату подзатыльник, и Фобос сорвался. Он резко дернул Седрика на себя, наорал на Сандру – так, что та, смерив его диким взглядом, бегом покинула кабинет. Принц осекся, он сам не знал, что на него нашло: с этой девицей он предпочитал не пересекаться вовсе, но если уж она и вовлекала его в разговор, то Фобос лишь цедил сквозь зубы, никогда не считая Сандру достойной скандала. Юноша попытался извиниться перед леди Саломеей, но та, казалось, даже не заметила произошедшей сцены. Она стояла неподвижно, всматриваясь в лицо мужа, и Фобос не смог бы точно сказать, у кого в этот момент взгляд был более пустым. Но стоило шуму стихнуть, Саломея плавно взяла дело в свои руки. Холодным тоном она отдавала распоряжения, и принцу даже в голову не пришло вмешаться. Сутки спустя леди Саломея снова стояла перед Фобосом, а он не знал, как начать разговор. Черный цвет ей не шел – это стало для принца открытием. Он из упрямства не стал объявлять траур по королеве, продолжая появляться в светлых одеждах и подавая тем самым пример придворным. Фобос раньше не мог себе представить, что такой красивой женщине как леди Саломея может что-либо не идти, однако черный явно не был ее цветом. Он делал белоснежную кожу бледной, а точеным изящным чертам придавал непривычную ломкость. Однако красноты возле больших, широко распахнутых глаз не было, и принц не знал: то ли это благодаря косметическому искусству, то ли леди не плакала вовсе. - Мне очень жаль… - Фобос запнулся. Он понятия не имел, как надо высказывать соболезнования. Тех, кто попытался принести их ему, принц обрывал в самом начале, и от него вскоре отстали. С удивлением Фобос осознал, что смерть лорда Сатора нанесла ему куда больший удар, нежели утрата собственных родителей. Ах, если бы только эта холодная женщина вдруг разрыдалась! Тогда принц, пожалуй, осмелился бы взять ее за руку… или даже обнять. Может, ему самому стало бы легче, и разжались бы сжимающие грудь тиски. Но слез в прозрачно-голубых глазах не было. Леди Саломея смотрела неподвижным, почти немигающим взглядом, и принц под ним чувствовал себя неуютно. - Если я смогу чем-либо помочь, - Фобос попытался зайти с другой стороны, однако леди покачала головой. - Благодарю, ваше высочество, однако ничего не требуется, - слишком мягкий голос для столь каменного выражения лица. – Как я понимаю, от Седрика вы избавляться не собираетесь, а Сандра достаточно взрослая, чтобы сама позаботиться о себе. Я же прошу лишь позволения покинуть двор. - Покинуть… двор? – наверное, с самых ранних лет на лице принца не появлялось настолько обескураженного выражения, которое вскоре сменилось ужасом: - Леди Саломея, вы же не собираетесь… - Не собираюсь?.. – светлая бровь чуть изогнулась в легком удивлении. Потом по бледным, не подведенным губам скользнула усмешка. – Нет, что вы, я вовсе не собираюсь кончать с собой в лучших традициях романтических историй. Однако при дворе меня больше ничего не держит. Я совершила когда-то ошибку, приехав сюда, и буду только рада вырваться из этой клетки. Я теряю здесь саму себя – и раньше хотя бы было, ради кого. Теперь же я хочу просто свободы. <i>«Нельзя там стать свободным – можно лишь потерять самого себя»</i>, - прозвучал в голове Фобоса голос отца. Леди Саломея не могла слышать этих слов, однако она произнесла почти то же самое. Не задумываясь о последствиях, принц выпалил: - Вы любили его? - Его? – Саломея снова скривила губы, и юноша, осознав, насколько двусмысленно прозвучал его вопрос, почувствовал, что его уши горят. Как сквозь густой туман до его слуха доносилось: - Скажем так: был мужчина, которого я любила, и был мужчина, которому я полностью доверяла. Как видите, я предельно откровенна… ибо их обоих уже нет в живых. Я могу, наконец, быть предоставлена самой себе? Ее слова могли бы прозвучать бесстыдно, если бы пронзительно-голубые глаза не смотрели настолько прямо. Леди Саломея выглядела столь же спокойно, как, например, по вечерам, когда она приходила от имени ее величества пожелать ему спокойной ночи – <i>когда-то давно</i>, будто в прошлой жизни. С тех пор она, казалось, ничуть не постарела – хотя сам Фобос вырос. Когда-то Саломея наклонялась, чтобы коснуться губами его лба, а теперь принцу пришлось слегка нагнуться, чтобы его губы встретились с плотно сжатым ртом. Леди не сделала попытки отстраниться, однако и не ответила на легкий, почти детский поцелуй. Фобос отшатнулся от нее, чувствуя себя совсем мальчишкой. - Я… - начал было он, задыхаясь, но Саломея позволила себе его перебить: - Так я могу уехать… ваше высочество? - Да! – громче, чем следовало, крикнул принц. – Делайте, что хотите! Он отвернулся, пытаясь скрыть нахлынувшие эмоции. Саломея, поколебавшись мгновение, сделала к нему шаг. - Я умею только брать, - произнесла она, и в ее голосе не было даже тени извинения. – Я никогда не дам вам того, чего вы хотите, мой принц. Отпустите и забудьте. Леди Саломея приподнялась на носках и сумела коснуться губами разгоряченного лба Фобоса. * * * У королевской семьи была усыпальница. Прочих ожидал другой путь: через Старую Гать к Мертвому болоту. Трясина принимала в себя всех, чей жизненный срок подошел к концу. Улочки Старой Гати, узкие и грязные даже в летние дни, были пусты. Торговля сосредоточилась в южных частях города, возле Дворцовой площади и, менее благопристойно, однако более пышно, в районе доков. Здесь, по соседству с Мертвым болотом, жили самые бедные меридианцы, и их хлипкие хибарки боязливо жались друг к другу. Лишь самый крайний, самый маленький домишко стоял чуть в стороне, будто ничуть не стесняясь мрачного соседства. Возле этой самой развалюхи стояла старуха, отвратительная даже на взгляд местных жителей. Она почти сливалась со стеной своего дома и потому осталась незамеченной никем из траурной процессии. Принц-регент оказал честь семье, присутствуя на погребении, и оттого Старую Гать посетили все, кто еще оставался при меридианском дворе. Старуха смотрела на носилки, не отрываясь – до тех пор, пока процессия не скрылась из виду. Вернувшись во дворец, Фобос сразу бросился в свой кабинет. С Печатью он закончил еще прошлой ночью, когда так и не смог уснуть. Ничего нового ему на ум не приходило – слишком много чересчур сложных эмоций охватывало его душу. Со злостью схватив первую попавшуюся папку, принц с внезапно острой болью подумал, что теперь все эти дела предстоит вести исключительно ему. Больше никто никогда не склонится за его плечом, не предупредит, не подскажет. Фобос стиснул зубы и решительно раскрыл папку, однако не успел прочитать ни строчки. За дверью раздался топот чьих-то ног, и в кабинет, даже забыв постучаться, влетел растрепанный Седрик. Глаза мальчика покраснели, а нос, так забавно вздернутый на самом кончике, распух. Однако сейчас на лице Седрика было написано не горе, а бескрайнее удивление. - Ваше высочество… - начал было он и тут же смутился. Маленький придворный метнулся было обратно, чтобы войти, как положено – и все же остался на месте, едва ли не подпрыгивая, будто спеша сообщить что-то важное. Фобос заставил себя мысленно сосчитать до десяти. Обычно это не помогало, но именно сегодня кричать на мальчишку принцу очень не хотелось. - Чего тебе, Седрик? – собрав по сусекам остатки терпения, как можно спокойнее спросил Фобос. Седрик открыл рот, закрыл, а потом внезапно выпалил: - Принцесса… Ее нет. Юноша несколько секунд смотрел в широко распахнутые глаза мальчика – голубые, как у леди Саломеи. - То есть как это нет? – переспросил он, не в силах отвести взгляда от этих прозрачных стеклышек. Седрик лишь развел руками, неспособный объяснить ситуацию, и принц вскочил на ноги. Едва не сметя с пути зазевавшегося малыша, он быстрым шагом дошел до покоев наследницы. Дверь была распахнута – Седрик не закрыл ее за собой, когда убегал. В комнатах никого не обнаружилось. Колыбель оказалась пуста. Фобос обернулся к еле нагнавшему его мальчику. - Где стража? – рявкнул принц. Седрик замотал головой. На его глаза снова наворачивались слезы. - Стражи не было, когда я заглянул к Эли… к ее высочеству. - А нянька? – голос Фобоса не предвещал ничего хорошего. Мальчик бросился на поиски, а принц еще раз огляделся. Возле колыбели лежал предмет, который показался ему знакомым. Нагнувшись, юноша поднял с пола раскрытую шкатулку. Ту самую шкатулку, в которую не далее как вчера вечером уложил свою Печать. Этот предмет должен был находиться в лаборатории, однако почему-то оказался в покоях принцессы. И – без содержимого. Фобос опустился на ближайший стул. Он уже знал, что Седрик не найдет ни няньки, ни стражи, ни, тем более, Элион.
Седрик: Часть 2 Глава 11 Светло-русые волосы под солнечными лучами, льющимися сквозь высокие окна, казались золотистыми. Светлые ресницы почти не отбрасывали теней на по-детски гладкие щеки, непривычно бледные. Длинный нос, едва вздернутый на кончике, чем будто выдающий врожденное любопытство – такой знакомо забавный. Искусанные, и оттого слегка припухшие губы приоткрыты. Такая мирная картина – ребенок, спящий на низенькой кушетке. Неестественными смотрелись лишь ржавые пятна на белоснежной рубашке – пятна застывшей крови. Фобос сидел в кресле напротив, сгорбившись и опустив голову на скрещенные руки. Он считал, что жизнь подкинула ему уже все подлости, какие только могла – однако удар настиг его с неожиданной стороны. Тюрьма находилась недалеко от старого королевского дворца – старого, ибо принц строил себе новый замок, стоящий чуть в стороне от города. Пока же строительство не было закончено, Фобосу приходилось оставаться в доме своих предков, что в некоторых случаях выходило удобным. В тот день принцу нужно было посетить темницы, и он отправился туда в сопровождении Седрика. В народе молодого правителя не любили – никогда Фобос не был симпатичен меридианцам, а после исчезновения принцессы Элион нелюбовь переросла в глухое неприятие. Однако неприязнь была молчаливой. Единственная попытка разбить окна первого этажа дворца закончилась жестоким подавлениями, и после этого народ предпочитал не любить принца на расстоянии. При редких появлениях Фобоса в городе улицы резко пустели, и молодой человек шел по ним столь же одиноко, как и по коридорам избавившегося от остатка придворных дворца. Кто были те сумасшедшие, набросившиеся на принца в квартале от тюрьмы – об этом он теперь никогда не узнает. Фобос даже не успел заметить летящий в него сгусток энергии – он лишь краем глаза увидел, как перед ним мелькнуло нечто маленькое, вдруг выросшее до огромных размеров. Заклинание ударило в эту внезапно возникшую преграду, которая, едва заметно пошатнувшись, бросилась в ответную атаку. Нападавших оказалось всего двое – и оба остались лежать на том злосчастном перекрестке. А «преграда» замерла, и принц смог ее рассмотреть… Огромный – в полтора раза больше самого Фобоса, и это если не считать хвоста – змей с могучими руками. Широкая грудная клетка с левой стороны была слегка рассечена, и по ней стекал тонкий ручеек крови. Принц как-то отстраненно подумал, что если бы тот удар пришелся по нему, его грудь пробило бы насквозь. Однако куда актуальнее был вопрос, что это за чудовище, и откуда оно взялось. А еще больше Фобоса беспокоило, что же будет дальше. Змей, только что решительно бросившийся на защиту принца, вдруг замер и будто попытался съежиться. Его длинное сильное тело изогнулось, и Фобос осознал, что неожиданный защитник пытается заглянуть ему в глаза снизу вверх. Каким-то чудом змею это удалось, и на принца виновато и испуганно уставились большие голубые глаза. Несмотря на вертикальный зрачок, их взгляд был на удивление знаком. Седрик… Кто бы мог подумать – Седрик! Маленький, забавный… В зависимости от необходимости тихо уткнувшийся в книгу где-нибудь в уголке или развивающий бурную деятельность. Мальчишка с до смешного доверчивым взглядом, преданный зверек, ловящий каждое слово своего господина. Вот, значит, какое его истинное лицо? Фобос был лишен расовых предрассудков: все так называемые разумные существа (которым он в глубине души отказывал в этом чересчур лестном наименовании) вызывали у принца примерно одинаковую неприязнь. Но в данном случае речь шла отнюдь не о привлекательности физиономии. Змееоборотни далеко не первое поколение служили излюбленной «пугалкой» для непослушных детей Меридиана. Детей – ибо взрослые твердо знали, что их не существует. Ныне не существует. Фобос никогда не был силен в гуманитарных науках, и потому ему пришлось напрячь память, чтобы вспомнить про то, что произошедшие задолго до его рождения – дела давно минувших дней. Почему-то лучше событий вспоминалась книга из дворцовой библиотеки: большая, тяжелая, с обложкой из тисненой кожи и золотыми застежками. В ней еще такие картинки были… натуралистические. Принцу даже отчетливо вспомнилось, как он читал сию книгу. Это пришлось делать прямо там, в библиотеке – книга оказалась слишком массивной для того, чтобы таскать ее по коридорам. Ему нужно было написать обзорную работу по народным волнениям прошлого. В настоящее время считалось, что народ Меридиана в восторге от своих правителей, но Фобос, не слишком-то доверял официальной версии. Поэтому он в кои-то веки с энтузиазмом взялся за заданную тему – подозревая, что, когда придет его черед взойти на престол, такие знания пригодятся на практике. Строго говоря, восстание змееоборотней народным волнением не являлось: это был самый настоящий мятеж, попытка свергнуть королевскую династию. Но бунт окончился неудачно, и последовала жестокая расправа. С завидной дотошностью автор описывал казни, однако иллюстрации получились еще более красноречивыми. Со змеелюдами нельзя было поступить по-иному – так доказывала книга. Их нельзя простить – ибо они жестоки, коварны и мстительны; их нельзя держать под наблюдением, даже в тюрьме – ибо они лукавы и хитры, и нет такой личины, которая не пришлась бы им впору; их нельзя даже просто казнить – ибо они сильны и живучи. Их надо уничтожать – и уничтожать так, чтобы не осталось ни малейшего шанса на восстановление. И змееоборотней уничтожали. Не всех даже доводили до эшафота: многих забивали прямо в их домах, на улицах. И, можно сказать, им повезло – на главную площадь волокли лишь их трупы; тех, кого захватили официальные власти, сжигали живьем. Автор уверял, что заслуженного наказания за предательства не удалось избежать никому. Полыхавшие две недели костры очистили город и его окрестности от той заразы – и с тех пор никто никогда не слышал о змеелюдах. Память о них стерлась со страниц истории и жила лишь в детских сказках. Так же Фобос отчетливо помнил, что Седрик читал это всего у него из-за плеча. Седрик вообще читал все, что попадалось ему на глаза; казалось, он родился, умея читать. Принцу осталось лишь смириться с этой неуемной любознательностью… Фобос крепко зажмурился. Сколько лет тогда было этому чуду? Пять, шесть? Широко распахнутые голубые глаза, светлые ресницы растеряно хлопают, губы чуть шевелятся – маленький мальчик неслышно проговаривает читаемое. Принц тогда хотел поддеть, спросить, все ли тому понятно, ибо текст, изобиловавший устаревшими словами, оказался слишком сложен даже для него самого. Но время поджимало, и Фобос решил не тратить его на Седрика. А теперь Фобос гадал, знал ли Седрик уже тогда, что в той книге говорилось про его сородичей. Если бы четыре года назад кто-нибудь сказал бы принцу, что его будет волновать душевное состояние маленького придворного, слуги, занимающего промежуточное место между забавной игрушкой и домашним зверьком – тогда бы он рассмеялся своим коротким сухим смехом. Но момент боли на короткое время объединил двух мальчишек. В день смерти собственного отца Фобос ощутил лишь страх за собственную жизнь – в день смерти лорда Сатора он осознал, что потерял действительно важного для себя человека. Тот нужен был принцу, и не только для того, чтобы взвалить на свои плечи львиную долю бесконечной бумажной работы. Еще долго принцу казалось, что где-то на краю зрения мелькает отблеск на медово-золотистых волосах, в тишине ему мерещился глубокий голос с мягкими, почти вкрадчивыми интонациями, плечо чувствовало уверенную руку… Руку, которая, оказывается, в любой момент могла обратиться мощной когтистой лапой, способной небрежным взмахом рассечь человеческое тело. Фобос рефлекторно прижал ладонь ко рту, ощутив приступ тошноты. Будто наяву он видел, как бледное лицо вытягивается и зеленеет, насмешливые синие глаза суживаются, становясь опасными… очень опасными. Нет, нет! Принц помотал головой, прогоняя морок. Лорд Сатор мертв, он умер четыре года назад, его тело при Фобосе опустили в болотную трясину. Оттуда не выбраться и живому, не то что мертвому. Поднявшись на ноги молодой правитель Меридиана начал мерить комнату нервными шагами, сосредоточенно размышляя. А с чего он вообще взял, что лорд Сатор был змееоборотнем? Наследственность передается через мать. Разумеется, если поколение за поколением разные расы скрещиваются, то признаки другого вида будут отражаться на внешности, но на основу это не влияет. То, что чертами лица Седрик пошел в отца, ничего не значит – он не был бы змеелюдом, если бы такой же не являлась его мать. Значит, леди Саломея? Высокая, статная, с плавными движениями и неподвижным взглядом холодных голубых глаз. Фобос вспомнил, как поцеловал ее – прохладные сухие губы, никак не отреагировавшие на неумелый мальчишеский поцелуй. Вот ее, эту надменную красавицу, в виде змеи представить оказалось проще. <i>«Она была любовницей отца, </i> - подумал Фобос. – <i>Королева прощала ему многие измены, но эту, последнюю, простить не смогла. Принц-консорт погиб в бою на границе – все это время я подозревал, что по приказу королевы… Но предательский кинжал могла направить и другая рука…»</i>. От этой мысли юношу прошиб холодный пот. Да и с матерью не все так просто. Конечно, она была измотана тяжелыми родами, она испытала отчаянье при известии о гибели мужа… Но ей было лишь слегка за тридцать – действительно ли королева покинула этот мир сама, без посторонней помощи? Месть? Столько поколений спустя? А почему она тогда не коснулась ни его, ни маленькой Элион? Впрочем, Элион-то пропала – и кто знает, вследствие каких интриг. Что же касается его самого – то разве, уходя, леди Саломея не оставила Сандру, скорее всего, с наказом выйти замуж за принца? Правда, Сандра этому завету не последовала. Еще года полтора она пожила при дворе, действуя на Фобосу на нервы каждый раз, как попадалась ему на глаза, после чего неожиданно исчезла без всяких объяснений. Поняла ли она, что пытаться добиться от принца предложения руки и сердца дело безнадежное, или сама, оставшись без родительского надзора, решила, что вовсе не горит связывать свою жизнь с мрачным и нелюдимым юношей – этого он не знал, да и знать не хотел. Фобос, не сразу осознавший, что его больше никто не преследует, несколько месяцев не мог поверить своему счастью, но, поверив, вздохнул с облегчением. Это облегчение лишь возросло сегодня – как только принц сообразил, на <i>ком</i> его могли бы женить, если бы матримониальные планы господина казначея осуществились. Мысли Фобоса вернулись к лорду Сатору. Знал ли он, кем являлась его супруга? Господин казначей был не просто умен: его отличали проницательность, знание людской натуры, наблюдательность, умение анализировать увиденное и услышанное… Принц не мог поверить, что такой человек не разглядел бы истинного лица своей собственной жены. Получалось, что знал. Отчего же молчал? Из страха потерять должность? В беспокойстве из-за детей? Или и правда любил свою супругу настолько, что покрывал изо всех сил? Или они оба, и Саломея, и Сатор, все-таки принадлежали к одному виду? Фобос прижал ладони к вискам, будто опасаясь, что голова расколется от всех этих беспорядочных и мучительных мыслей. По большому счету его мало беспокоили змееоборотни как вид: насчет любви подданных принц отнюдь не заблуждался и не видел принципиальной разницы между открытым выступлением и глухой неприязнью. Куда больше Фобоса волновало предательство. Сатор как никто знал, сколь сильно принц ненавидит придворное лицемерие. Еще в детстве Фобос обмолвился об этом, а позже, когда он получил власть, выражал свое презрение, не скрываясь. А та проверка, учиненная им в самом начале правления? Он ведь дал шанс каждому признаться – и почти все смолчали… Промолчала и семья королевского казначея – но и амулет не выявил их вранья. Выходит, недаром их называли змеелюдами и истинными оборотнями: для них оба облика являлись настоящими, «родными». И тем не менее, полуправда – это полуложь, а принцу хватало и этого. Как можно верить тому, кто уже раз обманул? Какую цель преследовали лорд Сатор с супругой, когда приставляли к нему Седрика? Он уже сейчас, как выяснилось, огромен и опасен – а ведь ему всего двенадцать лет! Что же будет, когда он вырастет еще больше? Как можно будет поворачиваться спиной к лживому, двуличному созданию? Фобос перевел дыхание и попытался взять себя в руки, призывая анализировать ситуацию как можно бесстрастнее. Собравшись с духом, принц решил обратиться к самому невинному варианту. Это было несвойственно ему, но данный вопрос хотелось разрешить как можно спокойнее. Самый невинный вариант – это то, что леди Саломея банально очаровала своего супруга. Он был старше ее – старше намного, хотя по его гладкому лицу возраст читался плохо. А она – молода и очень красива. Фобос сам испытал на себе магическое обаяние этой женщины, хотя в его случае та явно не собиралась использовать свои способности. Помимо этого нельзя сбрасывать со счетов то, что лорд Сатор, вне всяких сомнений, любил своих детей. Принц не очень-то хорошо разбирался в семейной любви, но даже он видел, что и дочь, и сын для королевского казначея не просто «отпрыски и наследники», а действительно желанные дети. Даже если он сам и не имел отношения к змееоборотням, несомненно, что он готов был бы пойти на все, лишь бы уберечь свою семью от расправы – ибо старого закона никто не отменял, и любого чудом выжившего змеелюда ожидала смертная казнь. Значит, вполне возможно, он приставил сына к наследнику престола без всякой задней мысли… Фобос снова начал мерить комнату шагами. Даже если так – то почему лорд Сатор никогда не затрагивал этой темы? На справедливость давить бесполезно – принц не признавал этого слова, – но можно было бы сделать ставку на разумность. После того, как власть оказалась в руках у Фобоса, лорд Сатор мог бы без опасений поговорить с ним. Он так хорошо знал юного принца, так хорошо умел уговаривать… Вне всяких сомнений, королевскому казначею удалось бы убедить своего господина в том, что за давностью лет тот закон можно и отменить. Фобос не стал бы настаивать на смене облика – в конце концов, дворец просто не предназначен для существ подобного размера, но он бы знал и не опасался… <i>«А не опасался ли бы?</i> - шепнул мерзкий голосок где-то в глубине души. – <i>Попробуй не опасаться такого создания! С ним и в открытую сражаться один на один практически невозможно, а уж если он нападет неожиданно, то тут вообще ни малейшего шанса не останется!»</i> Принц так ни до чего толком и не додумался. Он не знал даже самого простого: был ли сам лорд Сатор змеелюдом; не говоря уж про мысли и планы господина казначея. С этого, пожалуй, и надо было начинать. Лорд Сатор являлся аккуратистом в крайней степени: одетый с неизменной тщательностью, хозяин забитого под завязку, но при этом на удивление упорядоченного кабинета, все его дела всегда пребывали в состоянии идеального порядка. <i>«Он наверняка планировал каждый свой шаг</i> - подумал юноша. – <i>И наверняка где-то это все отражено.»</i> Фобос помнил, как исследовал кабинет Сатора в казначействе. Единственное потайное место удалось обнаружить внутри стола: там нашлись все старые тетради с двойной бухгалтерии (все, что Сатор написал за прошлое царствование – не пропала ни одна!), несколько монет, пара полупустых пузырьков, странные стекла в золотистой оправе… И все. Больше во дворце ничего не хранилось. Но, возможно… Принц медленно перевел взгляд на все еще спящего мальчика. Седрик поправился довольно быстро. Правда, рана, казавшаяся на теле змееоборотня царапиной, на куда более хрупком человеческом теле выглядела более внушительно, но на деле являлась не такой уж глубокой и зажила в кратчайшие сроки. Все это время Фобос старался не встречаться со своим маленьким придворным. Если бы его спросили, он и сам не смог бы сказать, чего в этом самоотстранении было больше: недоверия к опасному существу или нежелания видеть потерянный и умоляющий взгляд брошенного зверька. Седрик необычайно притих, будто всеми силами стараясь выглядеть как можно меньше и безобиднее – но это лишь еще больше раздражало принца, ибо теперь попытки Седрика казаться обычным маленьким мальчиком им воспринимались как страшное лицемерие. Но настал день, когда Фобос все-таки призвал его к себе и заговорил, стараясь игнорировать надежду, вспыхнувшую в широко распахнутых голубых глазах. Очень сухо, глядя чуть в сторону, принц объявил, что хочет побывать в доме Седрика. На самом деле он уже пытался туда проникнуть – но незнакомая, чуждая магия не пропустила его. С досадой Фобос осознал, что он может разрушить это старинное, изрядно потрепанное здание, однако не в состоянии открыть для себя его входную дверь. Похоже, войти вовнутрь можно исключительно с согласия хозяев – что ж, значит, Седрику придется пригласить своего господина в гости. Если же он откажется… Седрик не отказался, с готовностью дойдя с принцем до дома и распахнув перед ним дверь. Фобос был здесь всего раз, и тогда его меньше всего занимало место, куда он устремился, вернувшись с окраин королевства. Принца волновало лишь то, что если ему и окажут помощь, то только здесь. Теперь же он оглядывался со всем возможным вниманием. Небольшой двухэтажный особнячок, не знавший ремонта не один год. Старинные половицы скрипели под ногами, но проваливаться явно не собирались <i>«На другой вес были рассчитаны»</i>, - с внезапным раздражением подумал Фобос – и понял, что нервничает. В доме все было старым. Мебель, утварь, книги… Когда-то, возможно, они имели свой блеск – принца это мало интересовало, как и любые предметы роскоши. Куда более важным ему казался тот факт, что все это старательно и любовно сохранили. С другой стороны, новых вещей не было заметно вовсе. Принц криво усмехнулся, вспоминая слухи о деньгах, которые так просто взять из казны тому, кто находится рядом с нею. Может, и просто – да только не видно по этому дому, что их брали. Для своих постов королевский казначей и первая статс-дама ее величества жили более чем скромно. На подвальный этаж Фобос решил не спускаться – его весь занимал большой бассейн. Там стоит что-то искать, только если наверху вообще ничего не обнаружится. На первом этаже расположились кухня, гостиная (интересно, там после мятежа хоть раз бывали гости?), супружеская спальня и кабинет. Спальню принц миновал, на мгновение почувствовав смущение. Да, он как-то проспал на этой широченной кровати целую ночь – но тогда он вымотался так, что заснул бы и на голых камнях, если бы знал, что ему не грозит опасность. А вот сегодня в голову лезли лишь непрошенные картины про то, чем лорд Сатор и леди Саломея здесь занимались… в смысле – Седрик с Сандрой откуда-то взялись. О том, как именно размножаются змееоборотни, Фобос мучительно старался не думать. Вот и кабинет. Фобос прошел вдоль стеллажей, разглядывая книги. Многовато для такого небогатого дома, хотя и, конечно, с дворцовой библиотекой не сравнить. И тем не менее, чтобы просмотреть их все, уйдет немало времени. Правда, интуиция подсказывала, что среди книг, стоящих открыто, искомого не найдется. Конечно, дом хорошо охраняется – но мало ли кого впустят не самые сознательные члены семьи. Принц вздохнул и начал поиски.
Седрик: Глава 12 «хх.хх.хх Сегодня ушел Ульрих. Не один, конечно – ушел с остатками своего рода… Но я знаю, что он был рад этому решению. Зашел попрощаться и как бы мимоходом спросил, когда в путь тронемся мы… Сколько раз мы с ним это обсуждали! Его род пришел сюда когда-то, пусть и очень давно – и ему есть, куда уходить. А мы плоть от плоти, кровь от крови этих мест. Здесь наши предки начали собирать кланы под свою руку… Здесь же потом люди основали свою столицу. Столица, может, и их – а земля-то наша! Испокон веков наша! Я знаю, я – ученик летописца… Боги, ну кому я вру? Какой «наш род»? Мои родители, мои сестры и братья – убиты; мой наставник – убит; наши главы рода – убиты… На было несколько десятков, а остались лишь четверо. Только четверо спаслись от той резни и того огня, что преподнесли нам люди: Садара, младшая дочь старейшины, княжна, Самила – целительница, это она меня выходила после ран, нанесенных людьми, и мы с Соной. Это чудо какое-то, я до сих пор не могу в него поверить. Мы оба выжили в этом пекле, не потеряли друг друга… Видимо, нам и правда суждено быть вместе: в той, уже прошлой жизни мы свадьбы сыграть не успели, но раз уж нам, одним из многих, повезло выжить, сыграем еще. Да, а из столицы мы никуда не уйдем. Ты прав, Ульрих: бороться глупо. Раз мы проиграли, когда были многочисленны и сильны, то сейчас, когда от каждого рода осталось лишь по жалкой горстке, и вовсе нет шансов. Но это ведь не значит, что мы сдадимся. Мы задавим свою гордость – но не смиримся; мы склоним головы – но не склоним сердца; мы будем улыбаться – но не простим. Мы уползем, забьемся в щели, размножимся вновь, накопим силы – и нанесем свой удар. Пусть не мы, пусть не наши дети, пусть не дети наших детей – но однажды родится поколение, которое заставит Эсканоров зарыдать кровавыми слезами.» «хх.хх.хх Каким же я был наивным! Впрочем, это не от глупости, а от того, что совсем недавно я и представить себе такого не мог. В каждом поколении мужчин рождалось больше, чем женщин. Гораздо больше – по три-четыре на каждую. И, разумеется, женщина всегда имела возможность выбирать. Сперва – дочери главы рода, далее по старшинству. Но даже самая скромная девушка имела выбор из приличного количества юношей. Совсем недавно я считал, что мне повезло. Семья Соны занимала в нашем роде не самую высшую ступень, но то же самое можно было сказать и обо мне. Я – скромный ученик летописца и по силе уступал многим сверстникам – но Сонна говорила, что ей нравится меня слушать; что мои рассказы доставляют ей радость. Что ж, а мне доставляет радость говорить – и писать – так что мы с ней нашли друг друга. В той, прошлой жизни, княжна не замечала меня. Несколько раз она проходила мимо, и ее взгляд скользил по мне, будто я часть обстановки. Да я, собственно, и не претендовал: у княжон, даже младших, ухажеров хватало и без меня… А у меня была Сонна. Но теперь-то все изменилось! Нас осталось всего четверо: трое женщин – и я… Где-то находились выжившие и из других родов, но род Ульриха ушел. А сейчас, всего несколько месяцев спустя после бойни, искать в отравленном ненавистью городе кого-то из наших было бы самоубийством. К тому же в сложившихся условиях Садара хотела максимально сохранить чистоту нашего рода… Княжна объявила, что берет меня в мужья. Услышь я это пару лет назад – и моей радость не было бы предела, но сейчас… Какое-то нехорошее предчувствие зародилось во мне, но не успел я его осознать и сформулировать, как вмешалась Самила. Целительница сказала, что, как бы это ни было унизительно, но они все трое могли бы… гхм… претендовать на меня. Что, когда все они обзаведутся потомством, мы получим настоящий шанс на восстановление рода. В следующее мгновение Самила была мертва. Мы с Соной замерли неподвижно. Из всех народов, населяющих Меридиан, наш по праву считается – считался – одним из самых жестоких, но моментальное убийство себе подобного, тем более после таких страшных потерь – это потрясло даже нас. Садара же улыбнулась и, взглянув на Сону, заговорила очень мягко и вкрадчиво: - Ты тоже надеешься разделить со мною жениха? - Нет, княжна, - моя умница согнулась в низком поклоне, давя в себе протест. - Хорошо, - та удовлетворенно кивнула. – Самила – дура. О каком восстановлении рода может идти речь, если нас любой в этом городе готов перерезать глотку?.. Если дотянется, конечно. Глупая тварь… Мы вынуждены скрываться – как бы мы сумели сберечь дюжину детей? Нет… Мы все будем охранять <b>мое</b> дитя. Она удалилась, предоставляя нам самим разбираться с трупом.» «хх.хх.хх Я несколько дней не мог сесть за записи, ибо охватывали столь сильные эмоции, что я просто не мог совладать с собой. Меня и сейчас трясет – я почти не чувствую этого, однако вижу, как скачут выводимые мною буквы. Мне… да, пожалуй, мне страшно – от того, что случилось, и от того, что чем дальше, тем больше понимаю я этот поступок. Понимаю разумом – но не принимаю сердцем. На днях Садара отложила свою первую кладку. <i>Нашу</i> первую кладку, как называю ее я, когда княжна не слышит. Пять превосходных крупных яиц, среди которых – чудо! – целых два женских. Обычно на кладку бывает одно, а иногда – ни одного вообще… Но два сразу – это редкость. Мое счастье оказалось недолгим. Садара настаивала на полнейшей тайне нашего существования, да мы и не спорили, ведь и я, и Сонна понимали, что выдать себя хоть чем-нибудь – это верная гибель. Но разве же мог я предположить, что это будет касаться и детей? Сегодня княжна соизволила объяснить свой поступок (хотя, если честно, я не надеялся на это вовсе). Во-первых, и у людей, и у тех меридианцев, что ходят на двух ногах, детеныши рождаются без яиц и по одному. А во-вторых, пока дети не подрастут, очень трудно – почти невозможно! – контролировать их внешний вид. С одной Садара была уверена, что справится. С пятью – нет. Я понял ее аргументы. Но этим вечером впервые подумал: как жаль, что мы не уехали вслед за Ульрихом.» «хх.хх.хх Сегодня появилась на свет вторая наша дочь. И опять – одна. Я не могу, не имею права ненавидеть княжну, поэтому ненавижу себя. PS Но еще больше я ненавижу Эсканоров. Пусть однажды настанет день, когда их дети перегрызутся за место под солнцем, пусть рвут друг другу глотки, в надежде оказаться именно тем, кто выживет. И все равно потом сдохнут.» «хх.хх.хх В эту ночь Сонна бежала. У нее не было выбора – мы не утерпели. У нас не принято лишать женщину пары – любая их них всегда могла выбирать… Сонна однажды вскользь, не глядя на меня, обронила, что завидует Самиле. Она не уточнила, но я понял. Мертвые не страдают. Надо быть честным: не страдал и я. Садара, когда она не в гневе, прекрасна, а наших дочек я обожаю. Вот только боль проскальзывает где-то в груди, когда я вижу Сону. Однажды она позвала меня. Это было неправильно: женщины не унижаются до того, чтобы претендовать на чужого мужчину, но так было в прошлом, в благословенном, но навсегда оставшемся позади прошлом. Обманывать Садару было опасно, но мы пошли на риск. Когда же оказалось, что и у Соны скоро будут дети, опасность приняла вид прямой угрозы. Княжну, несомненно, оскорбило бы нарушение ее прав, но теперь, когда рождение новых детей могло подвергнуть риску ее собственных дочерей, оскорбленность превратилась бы в ярость. Мы попрощались поспешно и как-то вскользь. У меня было странное чувство: будто все происходило во сне – какое-то нереальное ощущение… А Сона была собрана и сосредоточена. Мне даже показалось, что она хотела уйти, давно хотела – вот только ждала чего-то. Но чего? Уж не того ли, что она сейчас носит в себе? Быть может, я тщеславно льщу себе, но… Но, Сона, если это так, и если ты сумеешь найти безопасное место – пожалуйста, сохрани их всех.» Фобос с облегчением отложил пухлую тетрадь. Сентиментальный и приниженный тон автора его раздражал, и если сперва принц хотя бы с интересом следил за воспоминаниями о восстании и о взаимосвязях между родами змееоборотней, то чем дальше, тем больше повествовании скатывалось к бытовой лирике. Фобоса абсолютно не волновали терзания ученика летописца, которого никак не могли поделить две женщины. Вообще, продираться через текст оказалось очень сложно. Мало того, что прежде, чем взяться за чтение, принцу пришлось значительно подправить свои познания в старомеридианском: язык, как и прочие гуманитарные науки, давался ему с трудом, да вдобавок никто особо и не настаивал. «Язык народа» был своего рода реверансом в сторону коренного населения, но так как те уже давным-давно переняло язык знати, лишь слегка подправив под свои нужды, использовалось прежнее наречие лишь теми, кто возился со старыми книгами. Чем, собственно, Фобос сейчас и занимался. Ему удалось найти в кабинете тайник, который, в свою очередь, хранил целую кипу старинных документов. Все было аккуратно помечено, подписано, датировано. Принц сразу отложил в сторону рукописи документального характера: исследования по истории, географии, народам, энергии в целом и магии в частности… Все это представляло немалый интерес, и Фобос собирался изучить их подробно – после того, как найдет ответы на свои личные вопросы. Осталось шесть тетрадей: объемных, с вклейками и пометками на полях. На каждой из них стояло имя и две даты, причем вторую проставляла явно не та же рука, что и первую. Заглянув в самую раннюю и увидев там очередные даты, Фобос сообразил, что перед ним дневники. Его руки сами собой потянулись к той тетради, на которой стояло имя лорда Сатора, но усилием воли принц заставил себя обратиться к первой. Тем более, что начальные ее даты, более чем четырехсотлетней давности, приходились на год мятежа змеелюдов. Значит, уничтожили тогда не всех. Кому-то удалось бежать из столицы, а кто-то даже имел наглость прятаться прямо здесь, под самым носом у Эсканоров – в двух шагах от королевского дворца! Фобос твердо решил прочитать все шесть дневников, но перед вторым же спасовал. Его вела старшая дочь княжны и ученика летописца – Селена – и ее повествование отличалось многословностью и при этом крайней бессодержательностью. Селена, казалось, коллекционировала все слухи, сплетни и разговоры, ее интересовало все – от трущоб до дворца. Ее муж, взятый из другого рода, занимал в этом словесном потоке одно из самых скромных мест. Как, впрочем, и дети. Детей в третьем поколении семьи змеелюдов, как и в предыдущем, было двое, но на сей раз они оказались разнополыми. Этим воспользовались для «поддержания чистоты рода» (что, как с удивлением понял принц, у змееоборотней не являлось редкостью и в годы благоденствия). Третий дневник велся мужем и братом своей жены и сестры и был несколько сдержаннее, нежели у их матери, но ненамного информативнее. Про змеелюдов потихоньку забывали, и те, хотя и осторожничали, но перестали совсем уж хорониться. С другой стороны, число змееоборотней все равно сокращалось: кто-то запоздало решал все же покинуть столицу и найти себе другой, новый дом, а те, кто оставались, строго контролировали свою рождаемость. У сестры и брата, Саджеи и Сигизмунда, была только одна дочь – Сайнара. Примечательно, что дневник вела не она, а ее супруг, и вот он-то заставил принца наконец оживиться, ибо как раз при нем произошли коренные изменения в судьбе рода. У Сайнары и ее мужа Миранта уже подрастали две дочери, когда столицу захватило волной тяжелой болезни. Мирант с горечью писал, что на человеческие тела пришельцев зараза не имеет влияния – в то время как местные жители жестоко страдают и умирают в страшных мучениях. Потому-то во дворце не слишком-то торопились помогать. Кто-то да выживет, а выжившие наплодятся вновь – вот и вся политика. Выход для своей собственной семьи Мирант углядел только один: рискнуть вернуться в иной слой общества. Выползти из тайника, запрятанного в трущобах, и принять человеческий облик. Тот – не личина, а сама вторая суть, и, как следствие, должен даровать защиту от болезни. Возвращаться пришлось в дом Миранта, точнее, в ту его часть, что еще стояла. Большая часть дома разрушилась и обветшала, так и оставшись миниатюрными развалинами в центре города. Дом семьи Сайнары не уцелел вовсе: он был сожжен дотла, и на его месте ныне раскинулась площадь. Человеческая семья на Меридиане не могла появиться из ниоткуда: происходивший от немногих основателей людской род в каком-то смысле объединял всех. Мирант сочинил душещипательную, но при этом, как ни странно, довольно убедительную историю про влюбленных и исследователей, несколько поколений назад ушедших вглубь Меридиана; выслушали его скептически, но достоверность за историей признали. То ли соврать удалось убедительно, то ли сыграло свою роль природное обаяние змеелюда, но к поселившемуся в заброшенном доме семейству больше никаких вопросов не возникало. Вскоре после смены места жительства Мирант решился навестить свою прежнюю семью В живых он не застал никого, кроме двухлетнего племянника, сына своей сестры. Мальчик был голоден – и явно уже не первые сутки, – хотя и, на взгляд Миранта, совершенно здоров. С тоской оглядев свой прежний дом, змееоборотень, решивший окончательно стать человеком, поджег его вместе с трупами сестры, зятя и племянницы. Племенника же, Месфеля, предчувствуя крупную ссору с супругой, убедил принять людской вид и унес с собой. Разговор с Сайнарой и правда выдался весьма бурным: глава семьи возмущалась всем, от самого факта появления в доме «лишнего» ребенка до возможной угрозы заразы. Уговорить оставить малыша удалось, лишь когда Мирант напомнил своей жене, что их становится все меньше и меньше, а так хотя бы у одной из их дочерей будет гарантированная пара. Оправдывать возложенные на него надежды Месфелю пришлось только через четверть века, ибо, пока жив был Мирант, вопрос брака не поднимался. Когда же мужа не стало, Сайнара ясно дала понять: либо Месфель становится мужем одной из ее дочерей, либо его никто в этом доме не задерживает. Ультиматум хозяйки не обрадовал никого из троих представителей младшего поколения. В детстве сестры, будучи гораздо старше своего кузена, видели в нем лишь подаренную им игрушку, а став старше, просто перестали обращать на него внимание – что, впрочем, юношу вполне устраивало. Однако теперь у него не оставалось выбора. Месфель совершенно не представлял, куда может пойти. У него не было своего дома, не было никого, к кому можно обратиться. Да и жить не среди подобных себе… как? Сперва Месфель попробовал обратиться к Септиме – та была старше его всего на семь лет. Но та лишь отрицательно покачала головой и заявила, что вообще не собирается заводить семью. Мол, они и так уже вырождаются и вымирают – так что нечего продлевать агонию. Тогда Месфель поинтересовался мнением Самиры. Та, будучи старше его на пятнадцать лет, перешагнула уже сорокалетний рубеж. Не критичный возраст с точки зрения змеелюдов, однако даже по их меркам уже далеко не юность. Самира долго молчала и тянула с ответом – ей не нравились ни свадьба с бывшей «игрушкой», ни одинокое будущее; но все же она решилась. Как Фобос уже понял, змеелюды откладывали яйца, числом от трех до шести. Большинство яиц в кладке были мужскими (как именно змееоборотни это определяли, принц так и не узнал – да и знать не хотел, разве что с чисто научной точки зрения). Женское – обычно одно, крайне редко два. Однако первая кладка у Самиры с Месфелем отличилась тем, что из пяти яиц женским не оказалось ни одно. Разгневанная госпожа хотела было уничтожить все – но мужу каким-то чудом удалось ее отговорить. Быстро, пока супруга снова не изменила своего решения, он забрал яйцо, так неохотно выбранное ею. Детеныш еще не вылупился, но Месфель уже записал в дневник имя, выбранное для него: Сатор. Столь же «безрезультатной» оказалась и вторая кладка – и здесь уже Самира не стала слушать мужа. Лишь несколько лет спустя, в очень маленькой кладке всего на три яйца, в семье появилась долгожданная дочь. Казалось, жизнь пошла на лад. Месфель смог получить скромное место при дворцовой канцелярии, и беспокоило его разве только то, что Самира, если вообще отвлекалась от самой себя, занималась исключительно дочерью. Успокаивал он себя лишь тем, что сын его – спокойный и, вроде бы, умный и рассудительный подросток, равнодушный к уличным забавам и куда более склонный к изучению семейных архивов. Помедлив немного, принц решительно потянулся за последней тетрадью.
Седрик: Глава 13.1 Дневник лорда Сатора. Часть 1 «хх.хх.хх Вчера умер отец. Вернулся со службы – и все. Ни от чего, просто так… Мать предположила, что его отравили – но кому и на что это сдалось? Сегодня я взял его одежду – у меня самого не имелось ничего, в чем прилично было бы явиться ко двору. Мне почему-то казалось, что будет велико – но зря казалось. Мне семнадцать, и я сравнялся с отцом и ростом, и шириной плеч… мои, пожалуй, даже пошире: камзол слегка жмет. Я уже давно просил отца подыскать и мне место – ибо чем еще можно заняться, я не представлял, – но тот неизменно отвечал, что вакансий нет. Теперь, увы, есть. Это я и объяснил, с трудом найдя дорогу в извилистых лабиринтах дворца, пожилому господину сурового вида. Он посмотрел на метя таким тяжелым взглядом, будто это я виноват, что отца нет на службе. Однако я не дал этому взгляду сбить меня с толку. Мне знакомы все обязанности, уверял я мрачного господина, я аккуратный, исполнительный, готов немедленно… Ни этом он, поморщившись, прервал меня и велел написать несколько строк, после чего неохотно кивнул. Меня берут переписывать документы, и первым, что мне дали переписать, это страница в гроссбухе, которая раньше содержала имя отца, а отныне будет содержать мое» «хх.хх.хх Это весьма рутинная работа, и настраивает она на меланхоличный лад, не требуя ни ума, ни инициативы. Мне иногда кажется, что перо вот-вот прирастет к моей руке, что я – всего лишь голем, созданный, чтобы оно двигалось. Мучительная мысль, и чтобы не быть раздавленным ею, я ищу моральный выход. Мой разум мечется, ударяясь о стены этой полутемной комнатенки, теряется среди серых и безликих людей. Впрочем, эти – даже не люди, их внешность – всего лишь личина. Это знал еще мой отец: люди не занимаются такой мелкой работой. Если бы мы могли привязать свое происхождение к какому-нибудь человеческому роду, ни ему, ни мне не пришлось бы заниматься этой ерундой. Но мы – никто. Мы не можем предъявить цепочку наших предков… Вернее, можем, конечно – но тогда это станет нашим смертным приговором. А ведь мы тщательно сберегли все наши архивы, а что не смогли сберечь, то скрупулезно восстановили. В моих жилах течет кровь трех княжеских родов – а я сижу и переписываю приказы в этой каморке! Впрочем, свою плюсы можно найти и в этой бесполезной работе. У меня теперь есть доступ к людским архивам, реестрам, регламентам и прочим документам. Все окружающие к ним до странного равнодушны, а я читаю их взахлеб, все самое интересное и важное переписывая для себя – я теперь умею очень быстро писать. А интересного там много. Я почти не бываю при дворе как таковом (для служащих есть отдельный вход, чтобы не путались под ногами у сиятельных господ), но двор уже передо мною как на ладони. Я знаю все семьи, их состояния, должности, связи… Я знаю, кто с кем в родстве, дружбе или вражде. Знаю их замятые преступления, знаю, кто какими орденами награжден и за что. Очень немногие известны мне в лицо – но стоит мне видеть или услышать имя, как память поднимает досье на этих людей. Именно потому, что моя работа состояла в переписывании приказов, я одним из первых узнал о грядущей войне. Периодически ситуация на границе – у порталов – обострялась, и королева направляла войска для обновления заклятий на старых порталах, опечатывания новых и, разумеется, для отлова и уничтожения тех, кто успел сквозь все эти порталы прорваться в наш мир. Часть войск – меньшая – составляла наша регулярная армия, часть набирала королева (точнее, набирали от ее имени) из коренных меридианцев… а магов-офицеров должны были предоставить дворянские семьи. Нашей семьи в списках не было. То ли не внесли до сих пор (верю, вижу, как тут работают), то ли так и не определились, за кого нас считать. То ли – и это мне кажется наиболее достоверным – про нас забыли в тот же самый момент, как узнали. Бардак тут полнейший… Мне бы радоваться этому факту: ни покидать столицу, ни рисковать своей жизнью мне не хотелось. Однако… Однако. Я уже понял, что никакой «карьерный рост» меня не ждет. Место таких, как я – без имени, родственников, связей и денег – здесь, на самой низшей ступени. Как и отец, я буду год за годом переписывать приказы, и умру на этом дне дворцовой жизни. А мне не давали покоя семейные архивы. Я знал их наизусть – изучил от и до, сидя дома в одиночестве, ибо отец был занят, а у матери была Сабрина. Я понимал, что отец… а может, и дед или даже уже прадед смирились со своей историей, с тем, что никакого «возрождения» не будет. Наш род, как и прочие, угаснет, исчезнет – и спустя четыреста лет безжалостное время завершит начатое Эсканорами – уничтожит нас. Я не знаю, что могу противопоставить… не Эсканорам даже, но всему миру. Но я очень хочу попробовать. Хочу не бояться за себя и своих детей – конечно, <s>когда</s>… <s>если</s>… когда они у меня будут. Я хочу не скрывать своего второго лица, которое – я это чувствую! – на самом деле первое. Я хочу, чтобы моя семья заняла место, положенное ей по праву – и если прежние права отменили, пусть это будет право сильного» «хх.хх.хх Время сборов стремительно приближается, и сегодня я решился. Я выбрал для своих планов госпожу Анаиту: она вдова, и из мужчин подходящих для службы по возрасту, у нее только один сын. Человеческие женщины не служат в армии – в смысле, чистокровные. Полукровки или те, кто носит личины, и в гвардии, и в армии встречаются, хотя большинство все же предпочитают оставлять грязную работу мужчинам. Но человеческие женщины гораздо более хрупкие, нежели мужчины, так что у них это не только дело вкуса, но и физических возможностей. Итак, я обратился к госпоже Анаите. Я повел разговор осторожно, но все же так, чтобы она смогла понять. У такого знатного господина, как ее сын, наверняка есть более важные дела – в столице – нежели бессмысленное торчание на болотах. А я, столь неприметный, что меня даже не внесли в списки, столь беден, что с трудом могу содержать мать и малолетнюю сестру…. Сперва госпожа Анаита не поверила, что я действительно человек и обладаю необходимыми магическими навыками. Я убедил ее, продемонстрировав свои умения, после чего она посмотрела на меня уже более заинтересовано. Предложила сесть на диван и сама устроилась рядом, снова посмотрела, а потом начала гладить мое лицо. Внезапно лукаво улыбнулась (она была довольно привлекательна, хотя и не столь хороша, как моя мать) и вдруг ущипнула меня за щеку. Я вздрогнул и, кажется, покраснел – а она рассмеялась каким-то странным глубоким смехом. Похоже, моя реакция развеселила ее еще больше, потому что она продолжала смеяться. Со временем успокоившись, она поинтересовалась, зачем такой <i>милый мальчик</i> желает служить, раз уж ему выпало счастье этого не делать. Я понял, что ей нравится мое смущение, поэтому, изменив намеченной тактике, я отбросил заготовленный деловой тон и снова пробормотал про мать и сестру. На вопрос же, почему я выбрал именно ее для предложения своих услуг, я старательно покраснел и потупил взор, бросив перед этим на нее короткий взгляд из-под ресниц. <i>На подумать: это идиотское поведение повлияло лучше, чем то, что я планировал. Просто удивительно, насколько быстро она согласилась со всем, что я предложил, совершенно не торгуясь (Хотя я специально завысил свою цену, с тем, чтобы было, куда сбавлять). Да и вообще была до крайности мила. Надо выяснить, как так получилось, и нельзя ли использовать подобное в дальнейшем – затраты сил на порядок меньше.</i> Мы сходили вместе в комиссию по офицерскому учету и вписали мое имя в военные списки. Госпожа Анаита отдала мне форму и доспехи, уже приготовленные для ее сына (придется слегка ушить одно и подогнать другое – я явно стройнее отпрыска этой странной мамаши), а также вручила оговоренную сумму. В этот же день я уволился из канцелярии. Деньги я оставил матери, рассчитывая на жалование, в то время как им с Сабриной нужно будет на что-то жить. Дневник, подумав, решил оставить дома: не знаю, будут ли у меня там время и возможность писать, но уверен, что прятать его будет крайне затруднительно» «хх.хх.хх Глядя на эти страницы, понимаю, что не брать дневник было хорошей мыслью. Пусть иногда весьма и весьма не хватало письменного анализа – но, с другой стороны, эти четыре года вовсе не то, что мне хотелось бы вспоминать. Четыре года… Мне уже двадцать три – и четыре года моей жизни вылетели в трубу. Мои надежды не оправдались. Большинство из тех, знакомство с кем могло бы быть полезно, под любыми предлогами сбегали обратно в столицу, кого-то убили, а кто-то так вошел во вкус бойни, что более ни про что не желал и разговаривать. Жалование выплачивали с задержками, по частям, а кое-что мне корона до сих пор должна. А что же получил я? «Драгоценный» опыт, что война – это грязь и кровь (хотя второе и отвратительнее, но первого несравнимо больше); да подточенное здоровье. За полгода до комиссования меня угораздило заполучить неприятную рану в бедро. Конечно, любая рана неприятна, но эта отличилась тем, что никак не хотела заживать. Тяжелый воздух болот с их гниением вызвал воспаление; вдобавок ко всему я подхватил лихорадку. Мечась в жару, больше всего я боялся впасть в забытье: мое тело умнее меня, оно знает, что в той, другой форме будет легче и рано заживить, и с болезнью справиться… Но в то же время оно и глупее меня – ибо на что мне здоровье на том-то свете? Дома первым делом посмотрелся в зеркало – там-то негде было, особенно во втором теле. Оно, как оказалось, почти не изменилось, все того же приятного зеленого цвета… А вот человеческий облик… Лицо желтое, глаза запавшие, щеки ввалились, губы обветренные… С усмешкой подумал, что вряд ли кому-нибудь придет в голову назвать меня «милым мальчиком». Усмешка, кстати, у меня теперь тоже нехорошая: мрачная и злая. Единственное, что можно отнести к дебету, это два ордена, врученные мне почти к самому завершению службы, причем лично мне кажется, что они мне выпали не за заслуги, а потому, что наштамповали – а вручать-то особо и некому. Ладно, на самый крайний случай, хоть будет, что заложить. Дома меня опять-таки не ждало ничего хорошего. Сабрина с горечью сообщила, что маменька растранжирила все оставленные деньги в считанные недели – и вскоре после этого скончалась. «С досады, не иначе», - бросила Сабрина. Откуда столько ехидства в двенадцатилетней девчонке? Впрочем, ей за эти годы тоже пришлось нелегко. Тело у нее тоненькое, совершенно еще детское, плоское – а глаза совсем взрослые и, пожалуй, еще злее моих. Сабрине надоело смотреть на мое изжелта-бледное лицо и прихрамывающую походку на третий же день, и она резко спросила, почему я не лечусь. Услышав в ответ, что последние полгода я только этим и занимаюсь, передернула плечиками и потребовала – именно потребовала – чтобы я сходил к тетке Септиме. - Правда, она предпочитает, чтобы ее называли «госпожа Септима», - добавила Сабрина. В ответ на мой недоуменный взгляд, она соизволила пояснить: - Тетка Септима. Сестра нашей матери. Ты ее должен помнить – она еще жила когда-то с нами. Я напряг память и где-то на ее задворках откопал смутный образ какой-то женщины. Впрочем, та ушла от нас давно, мне было много меньше, нежели Сабрине сейчас, и я не смог припомнить ни единой черты лица» «хх.хх.хх В общем, мне стало интересно. Не то чтобы я особо надеялся на ее помощь, но учитывая, как мало нас осталось (собственно, в столице только мы с Сабриной, да, вроде, еще где-то в доках проживал старик Дортон с сыном), мне захотелось взглянуть на свою тетку. Тащиться пришлось к самой северной окраине, к Старой Гати, туда, где заканчивались уже поселения и начинались бескрайние топи. К концу пути нога отчаянно разболелась, и я успел пожалеть о своем любопытстве. Но поворачивать назад было бы глупо, и я дотащился до самого крайнего домишки, ветхого и покосившегося. Казалось, дунь посильнее – и он развалится. И здесь когда-то жили несколько поколений наших предков! Наш нынешний дом, конечно, тоже не дворец, но эта неказистая, полувросшая в землю лачуга… Меня передернуло, но я все-таки сделал последние шаги и переступил заветный порог. Мне сложно вспоминать дальнейшее. Пожилая дама из местных, вскинувшая голову, когда я вошел, кивнула мне и поманила за собой в другую комнату. Там она сменила облик – и я был ошарашен тем, как молодо она выглядела. Не девчонка, конечно, не ровесница Сабрине – но знать, что она всего на восемь лет старше нашей матери, а увидеть перед собой женщину в расцвете лет… Я попытался сказать что-то ненавязчиво-вежливое, но она перебила меня и сразу настроила разговор на деловой лад. Мне вообще не пришлось много говорить – она видела все сама. От нее я ушел с парой склянок, дотошным указанием, как применять содержимое и наказом вернуться через неделю. Кстати, она взяла с меня семь монет» «хх.хх.хх Удивительно, но ведьмины зелья помогли. Сперва с моего лица сползла желтизна, вернув место прежней свежей белизне; прекратились и терзавшие меня время от времени приступы жара. Нога, правда, заживала медленнее – но тем не менее заживала. Когда я в третий раз направлялся к Старой Гати, бедро ныло после долгой ходьбы, но уже не болело так отчаянно. Убедившись, что я все делаю правильно, тетка Септима выдала мне сразу три банки с мазью и заявила, что я могу сюда больше не мотаться. Перед уходом я не удержался и спросил, что со мною было бы, не имей я денег. Она пожала плечами и непередаваемо хмыкнула, после чего недовольно бросила: - Пришлось бы латать тебя бесплатно, раз уж меня угораздило иметь столь беспокойного родственничка. Но так как ты имеешь возможность со мною рассчитаться, не вижу причин вешать тебя на мою шею. Что ж, это было интересное заявление. Учту.» «хх.хх.хх Понимая, что остатки своего жалования я проживу очень быстро (значительная его доля и так уже осела у тетки Септимы), я задумался о работе. С полученным опытом можно было пробовать претендовать на офицерское звание в постоянной армии – сейчас она тоже вернулась и квартировалась в столице. Но помня, что ее могут сорвать с места в любой момент, я вовсе не горел желанием припасть к этой кормушке разного рода авантюристов. Хватит с меня войны – я на нее на всю оставшуюся жизнь насмотрелся. В канцелярию тоже не хотелось возвращаться – это значило бы, что четыре года и правда прожиты впустую. Хотя, если не сработает одна моя задумка, то идти-то мне больше и некуда… А пока я направился в казначейство. С цифрами я всегда ладил лучше, чем с буквами, да и, говорят, шансов на карьеру в данном ведомстве больше… И правда, больше, подтвердил мне в казначействе толстый господин, к которому я в конце концов попал на прием. Время от времени кого-нибудь за растрату убирают (он так и сказал «убирают», не пояснив), и те, кого он не потянул за собой в опалу, имеют шанс продвинуться вперед. Однако моя кандидатура толстого господина не впечатлила. Он сразу понял, что я бывший военный (<i>Уточнить, что выдает, использовать по обстоятельствам</i>) – и это ему не понравилось. Не смягчили его и слова про канцелярию. - Там мозгов не надо, - буркнул господин. – Знай себе, что видишь, то и пишешь. - Я почти полгода был армейским счетоводом, - выложил я свой последний и самый главный козырь. Это было правдой. Раненная, плохо заживающая нога и последствия перенесенной лихорадки не давали возможности вернуться в строй, и так получилось, что меня направили помощником к армейскому казначею. Тому очень не хватало рук, ибо один из двух его подчиненных оказался настолько глуп, что попал под заклятье своих же, а второй – настолько умен, что удрал с нашим месячным жалованием. У меня в глазах казначея имелся огромный плюс: я со своей ногой никуда не мог сбежать и потому из всех предложенных ему кандидатур приглянулся особо. После этого глаза толстого господина немного – самую малость – потеплели. Он порылся в бумагах на своем столе и наконец извлек из его недр замусоленный листок. - Пристройтесь где-нибудь и решите-ка вот это, - и бумажка оказалась перед моим носом. – Не уложитесь в двадцать минут – можете сразу выметаться. - А зачем двадцать минут? – поинтересовался я, просматривая данные. Задача была простенькой, про закупку фуража и проведение операции; а считать в уме я всегда умел хорошо, даже многозначные цифры. – Я могу вам и сейчас дать ответ… В общем, мне назначили испытательный срок и велели завтра же быть на службе» «хх.хх.хх Жалование в казначействе было побольше, чем в канцелярии, хотя и меньше армейского. С другой стороны, здесь меня никто не пытался убить или покалечить. При этом мои личные потребности оставались скромными, у Сабрины – на удивление – тоже, кроме того, за время моего отсутствия она как-то приучилась обеспечивать себя сама. Как – не говорила, а я вежливо не спрашивал. Поэтому у меня медленно, понемногу, но начал накапливаться небольшой капитал. <i>«На свадьбу»</i> то и дело мелькала у меня глупая мысль, но я ее постоянно давил. Жениться я был бы рад – мне шел двадцать четвертый год, казалось бы, самое время… Но на ком? В столице из нашего вида оставались лишь сестра да тетка Септима. Ну, та еще отцу высказала свое мнение о браке, а Сабрина… Она еще слишком мала. Да и, пожалуй, я уже слишком врос в людское общество: боюсь, у меня не повернется язык сделать предложение сестре»
Седрик: Глава 13.2 Дневник лорда Сатора. Часть 2 «хх.хх.хх Я не могу сказать, что лишен женского внимания. Я умею быть обаятельным и – в силу двойственности своей натуры – умею видеть красоту в женщинах различных видов. Важно не то, какого цвета у них кожа или какого типа волосы – важна сама женская сущность: прекрасная, загадочная и непостижимая. Я не писал ни об одной из своих пассий – мне всегда казалось, что в подобном дневнике нет места для фривольностей (а ведь именно к ним я пришел бы рано или поздно). Но об <i>этой</i> женщине я хочу, я должен рассказать – ибо эмоции переполняют меня. Народов, населяющих Меридиан много. Даже среди коренных жителей велико разнообразие, а уж сколько к нам в свое время забрело пришельцев – и не сосчитать. Принято полагать, что вид ребенок наследует от матери (что не мешает ему иметь черты, схожие с отцом), однако некоторые смешанные типы (и наш в том числе) заставляют задуматься над этим вопросом глубже. Из-за случайности ли, из-за того ли, что разные виды слишком часто пересекаются, то и дело появляются на свет так называемые «полукровки». Они несут в себе признаки разных видов, и оттого их жизнь сложнее вдвойне. Насколько мне известно, таких, как мы – имеющих два облика – более не существует (хотя, конечно, я не поручусь за это головой: на границе я повидал такого и таких, что уже ни в чем не могу быть твердо уверен). Но вот, например, людей с не совсем людскими лицами я наблюдал. Правда, обычно они хватаются за любую возможность скрыть свою «недочеловечность» за личиной – при дворе таких полно, даже среди лучших семей. Все-таки людей мало, а жить-то полной жизнью хочется всем… Но есть среди множества народов один особенный, гордящийся тем, что состоит из полукровок. «Дети любви» - так называют они себя… А как их подчас называют некоторые другие, я лучше писать не буду. У них нет своей земли – ни квартала в столице, ни деревеньки. Всю свою жизнь они кочуют по Меридиану из одного конец в другой, не страшась ни болот, ни порталов. В сезон дождей они уходят на юг, к дальним горам, где нет топей, а во время летнего парного зноя перебираются к северным морям, где свежий ветер разгоняет тяжкий дух трясин. Кто-то идет через столицу, кто-то мелкими поселениями, а кто-то и вовсе лесами и болотами. Их лица похожи на маски – похожие и одновременно непохожие на людские; их одежды пестры, а украшения замысловаты. Они веселы и беспечны, живут днем сегодняшним и не задумываются о завтрашнем. Идут группами по нескольку десятков человек – то не останавливаясь, а то разбивая шатры на пару недель. Иногда кто-то срывается с ними: то очередной полукровка, польстившийся вольной жизнь, а то парень или девушка, привлеченные яркими и самобытными натурами. А еще они танцуют и поют, рассказывают легенды с разных концов Меридиана и даже басни «из-за порталов». Верят им мало, но слушают охотно. Особо не ждут, но когда приезжают, приходят к ним в стоянку. Пришел однажды и я. Вернее, бывал я у них и раньше – не у этих… а, может, и у них. Их пестрота удивительным образом делает одних похожими на других – в лоскутном одеяле сложно определить, где какой фрагмент. Это все неважно. Я пришел в тот раз – и встретил ее. Она танцевала, а я смотрел на ее гибкое тело – смуглое, похоже по цвету на спелый орех. У нее были зеленые глаза и зеленые полоски на скулах, ее пышные темные волосы то тут, то там были схвачены яркими лентами, а на висках переплетены с мелкими монетками. Мы провели вместе ту ночь… и следующую, и потом – снова и снова. Днем на службе я спал наяву – и не мог дождаться ночи. Сперва я боялся, что за мой рабочий день вольный народ успеет собраться и двинуться в путь – и оттого, не заходя домой, спешил туда, к ним. Райнара встречала меня улыбкой и танцем, а потом вела к одному из костров и кормила из общего котла. Сама она готовила или кто еще – не знаю, да я и не спрашивал; но мне врезался в память этот вкус: обжигающе пряный, тающий во рту и взрывающийся горячими брызгами где-то внутри. Такой же была и моя страсть к этой такой необычной женщине. Стояли они у нас долго – почти три недели. К ним нельзя было привыкнуть, как нельзя привыкнуть к пламени, постоянно меняющему свою форму, но я все больше и больше начал надеяться, что они так и останутся… Но однажды Райнара объявила мне, что завтра они снимаются с места. Менее, чем через месяц, должен был наступить сезон дождей, и вольный народ уходил на юг. У меня перехватило горло. Райнара ласкалась ко мне, и мои руки гладили ее обнаженную спину. У нее по ребрам и бедрам проходили такие же травянисто-зеленые полоски, как и на скулах, и мне нравилось проводить по ним пальцами: медленно, поглаживая, лаская… - Останься со мною, - произнес я, с каким-то даже удивлением слыша свой собственный голос. Она покачала головой. Я, уже несколько собравшись, повторил настойчивее: - Райнара, я серьезно… Оставайся! Я… люблю тебя. Я хочу, чтобы мы были вместе. Тихий, низкий, соблазнительный смех. - Ну тогда лучше ты отправляйся с нами! – Райнара откинула голову, заглядывая мне в глаза. – И я тоже серьезно, Сатор. Что тебя держит в столице? Бумажки с маленькими, никому не нужными циферками? Ее голос вдруг стал жарче, убедительнее: - Пойдем с нами! Ты, конечно, «аристо», но я скажу, что выбрала тебя в мужья – и наши примут. Я покажу тебе горы и море… даже не знаю, что люблю больше, я люблю все! И я знаю, ты их тоже полюбишь. Там хорошо, там такое высокое небо… Я прикрыл глаза. Действительно, что меня держит здесь? Сестра? Но я уже понял, что не нужен ей, у нее своя маленькая, чуждая мне жизнь. Работа? Но я – лишь маленькая деталь в огромном и сложном механизме государственного аппарата. Друзей у меня нет – я так ни с кем и не сошелся близко, хотя со многими имел прекрасные отношения. А любовь – вот она, в моих объятиях… до завтрашнего дня, до того, как она уйдет куда-то вдаль. - Я не могу, - прошептал я в ее пышные волосы. – Здесь – мой дом. У меня нет другого дома. - Дом – весь мир, - мягко возразила Райнара. – Мир – большой, и дом наш большой. Он принимает нас в свои объятия. Но… Она слегка отстранилась и снова вгляделась в мое лицо. - Я не буду тебя убеждать, - перебила она вдруг сама себя. – Ты не хочешь, а меньше всего мне бы хотелось заставлять тебя. - Ты… - начал было говорить я, но ее горячая ладошка коснулась моих губ. - Не надо, - улыбка луком изогнула ее чувственные губы. – Мы живем для счастья. Я понимаю, что счастье у каждого свое – и другому его не навяжешь. Прощай, Сатор, и будь счастлив. Они уехали. Вчера. А я схожу с ума от боли. У меня был шанс найти свое счастье – я уже держал его в своих руках. А я выпустил его, сам, добровольно разжал объятия. Она забудет меня, забудет легко и просто, как, скорее всего, забыла многих до меня. Она летит по миру вольной птицей… Я мог бы отрастить себе крылья и помчаться за ней – но у меня нет крылатой души» Еще один лист, явно вклеенный гораздо позже. «хх.хх.хх Прошло уже столько лет. Не скажу, что все забыто – но сгладилось, притерлось, отболело. Я даже не отказывал себе в удовольствии ходить к стоянкам вольного народа – не часто и не в каждый приезд, но все же я бывал там. С другой стороны, мне повезло, и моя карьера потихоньку ползла вверх, свободного времени оставалось все меньше, а вкусы с возрастом меняются… И все равно, попадая в эту атмосферу ночных праздников, я ощущал, как возвращается что-то из моей юности: что-то неизбывно яркое и волшебно привлекательное. Вот и в этот вечер я решил просто отдохнуть и получить удовольствие от «другой жизни». Той, которую я не принял, которая не влекла меня сама по себе – но которая вносила приятное разнообразие в будни. Я не брал с собой много денег: то, что вольный народ продает, стоит гроши, а вот разнообразная детвора любит на спор срезать кошельки у зазевавшихся гостей. Я уже выпил кубок пряного напитка – горячего, но почему-то уместного даже в нашу жару – и раздумывал, к какому бы костру направиться. За прошедшие шестнадцать лет я так больше и не видел Райнару – то ли она со своими спутниками больше не заезжала в столицу, то ли я не приходил тогда, когда были они… то ли она сторонилась меня. Впрочем, последнее сомнительно – на нее это не похоже. Я медленно шел среди таких же праздно гуляющих. Здесь было много людей: на словах относясь к полукровкам довольно презрительно, ночами они стекались сюда, привлеченные странной, непривычной красотой и свободой. Я был одним из многих. Она танцевала у одного из костров. Я сразу узнал эти пышные тугие волосы, мне бросились в глаза эти зеленые полоски на скулах и – высшие силы! – на бедрах, которые то и дело открывала взметающаяся в танце юбка. Я смотрел на нее завороженно, с удивлением осознавая, что за эти года она помолодела, поразительно помолодела, став будто даже младше, чем во времена наших встреч. И ее танец – если раньше он был страстным и порывистым, то теперь в нем преобладала потрясающая гибкость и даже томность. - Прекрасна, ты согласен? Я вздрогнул от голоса, прозвучавшего у меня над ухом, и, будто пробудившись ото сна, обернулся. Передо мною стояла Райнара – теперь уже точно она, я узнал веселые искорки в ее изумрудных глазах. Правда, в уголках этих глаз уже залегли тонкие морщинки – как и в уголках губ – но она все еще была очень хороша. Я перевел взгляд на танцующую девушку – и только тут до меня дошло. - Дочь? – запоздало сообразил я. - Шиита! – окликнула девушку Райнара вместо ответа. Та прекратила танец и легко, будто влекомая ветром, подбежала к нам. Не глядя на мать, вскинула на меня заинтересованный взгляд. А у нее-то глаза не зеленые, а синие. Глубокого, насыщенного цвета – такие глаза были у моей сестры и матери… Такие у меня самого. Райнара обнимала девушку за плечи и что-то говорила, Шиита смеялась, то и дело бросая на меня взгляд из-под своих густых темных ресниц. Потом сделала какой-то пируэт и умчалась обратно к костру. - Ты… знала? – после небольшой паузы спросил я. Райнара поняла меня. - Когда уходила? – все же уточнив, она пожала плечами. – Знала. Думала, если согласишься идти со мною – скажу. А нет… то и не нужно тебе было знать. Ушел бы я с нею, если бы знал, что она носит моего ребенка? Или пошел бы против традиций и настаивал на том, чтобы осталась она? Мне давно хотелось иметь детей – очень хотелось… Но какой-то противный голосок внутри меня спрашивал: таких ли детей? Ведь малышка Шиита – человек… ну, почти человек, как и ее мать. А мой род, значит, был бы обречен на вымирание… С другой стороны, здесь, в городе, никто не может составить мне пару, а отправиться на поиски вглубь Меридиана я так и не решился. Мне сорок – и я одинок. Молчание затянулось, и я, чтобы хоть как-то его нарушить, потянулся к поясу. - Полагаю, я все-таки должен был внести и свой вклад… - начал было я и тут же мысленно обругал себя. – Проклятье! Прости, я не беру с собою в город золота… Райнара расхохоталась. - В твоей голове остались одни лишь монеты, мой господин из казначейства! – покачала она головой. – Если в твоем уме есть хоть немного места на что-то, кроме цифр, то запомни: дети не считаются на деньги, даже на золото. А за танец довольно и меди. И она задорно подкинула на ладони мой кошель, который неизвестно когда успела срезать. А потом она, как и шестнадцать лет назад, взяла меня за руку и увела к дальним шатрам, в их загадочную и неспокойную тьму. Я шел к выходу из разбитого на окраине столицы лагеря, рассеянно прикидывая, к которому часу я буду дома и как бы не проспать завтра на службу. Райнара весьма задержала меня… хотя и не могу сказать, что я оказался внакладе. За прошедшие годы она не растеряла ни своего пыла, ни своей фантазии. Я миновал последний костер, когда меня вдруг окликнули. Я обернулся и увидел подлетающую ко мне Шииту. Девчонка передвигалась стремительно и в то же время на удивление грациозно. Мне подумалось, что она унаследовала от меня гибкость, не отягощенную моей массой (я-то и в людском облике был тяжелее любого человека, схожего со мною ростом и комплекцией) Шиита подбежала ко мне и тут же одарила лукавым взглядом из-под ресниц. - Господин уже уходит? – напевную речь несколько портило неправильное произношение. У Райнары голос резче, и ей идет странный говор ее народа, а тут… - Надеюсь, господин не скучал у нас? И снова смеющийся взгляд. Все-то она понимает: здесь взрослеют рано. - У вас невозможно скучать, - я стараюсь быть вежливым, не вступая в навязываемую мне игру. – Но увы, мне пора. - Господин служит в казначействе? – Шиита приблизилась так, что почти касалась меня. – Казначейство будет стоять вечно, а мы скоро уедем… Ее руки легли мне на плечи, и тонкие пальчики нежно погладили камзол. На шее я ощутил ее горячее дыхание. - Господин может пойти со мною. Нам будет хорошо, обещаю! Эта их дурная привычка говорить о собеседнике в третьем лице меня всегда выводила из себя. В этом «господине» не было ничего почтительного, напротив, слово произносилось с чуть насмешливыми интонациями… Я запоздало – слишком запоздало по моим меркам – осознал смысл ее слов, а девчонка уже настойчиво теснила меня обратно. Я аккуратно убрал ее ладошки со своих плеч. - Девочка, - как можно мягче произнес я, - я же тебе в отцы гожусь! - Разве? – Шиита придирчиво осмотрела меня с головы до ног. Я неплохо сохранился, а на человеческий взгляд мне не дали бы больше тридцати.. Хотя, разумеется, для пятнадцатилетней девчонки и этого должно быть много. Однако она сама явно так не считала, продолжая осуществлять задуманное. Мне вновь пришлось перехватить ее запястья. - Нет, - уже тверже произнес я. Не хватало еще оказаться в одной постели с собственной дочерью! – Юность – для юности. - А вы – для моей мамы? – уже без кривляния, но с явным сожалением протянула она. И, сдаваясь, сделала шаг назад. – Ладно… Глядя на ее огорченное личико и понимая, что, возможно, вижу его в последний раз, мне захотелось дать ей что-нибудь на память. Деньги мои остались у Райнары – да и не в деньгах было дело… Подумав, я отколол от плаща фибулу и протянул ее Шиите. Она бросила на меня быстрый взгляд, в котором снова сверкнули лукавые огоньки, пристроила фибулу в свою прическу и, смеясь, убежала. Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, а потом медленно и устало побрел домой. Да, а на службу утром я опоздал – впервые за семнадцать лет» «хх.хх.хх Сабрина исчезла. Оставила коротенькую записку, что ей все это надоело и она покидает столицу. Подождал пару дней, потом зашел к тетке Септиме. Та Сабрину не видала уже несколько лет. Что ж, она уже взрослая, а я кто такой, чтобы вмешиваться в ее решения? Надеюсь только, что она не наделает глупостей и останется в живых… где бы ни находилась.» «хх.хх.хх Она появилась внезапно – я даже не поверил сперва своим глазам. Вообще фрейлины не разгуливают по дворцу, но эта выскочила поболтать с начальником стражи… А я просто проходил мимо. Мой шаг замедлился машинально, в силу привычки – за столько лет я привык все про всех знать. При этом у меня всегда такой сосредоточенный, <i>занятой</i> вид, что меня умудряются даже видя не замечать. Да и то правда: ну какое дело второму помощнику королевского казначея до влюбленной парочки? Абсолютно никакого, сказал я себе и почти уже прошел дальше, как мой взгляд невольно скользнул по очередной пассии нашего начальника стражи. Я слышал, что у него новенькая, что он откопал этот самоцвет чуть ли не в трущобах и сумел пристроить фрейлиной к принцессе (впрочем, это ему было несложно: принцесса от него без ума, об этом знают все, кроме королевы); так вот, слышал – но пока не видел. Поэтому я решил, что раз уж представился такой случай, надо им воспользоваться. Помнится, первой моей мыслью было, что я всецело одобряю вкус Эриаса: девушка и правда была хороша, а вместе они смотрелись просто восхитительно. Оба высокие, прекрасно сложенные, он смуглее, ее белокурые локоны чуть ярче его пепельных волос… А какая у нее гордая, величественная осанка! Я задержался неприлично долго, но молодые люди, как это часто бывает, ничего не замечали. В тот момент, когда я, опомнившись, отвернулся, чтобы идти дальше, девушка порывисто поцеловала Эриаса и стремительно выбежала из ниши. На ее устах сияла счастливая улыбка. Девушка так спешила, что даже не заметила меня, пронесшись мимо. А моего обоняния коснулся странный запах. Не духи и не цветы – запах телесный… Но не неприятный… отнюдь. Он был ярким и влекущим, рождающим в мозгу специфические образы. Я чуть не выронил папки, которые нес в казначейство – и осознал, что мои руки дрожат. Я никогда раньше не ощущал этого запаха, но я понял, что он несет в себе. Понял – ибо понимание это было заложено во мне самой природой. Это взрослая свободная женщина моего вида, желающая вступить в близкие отношения с мужчиной. Женщина юная и неопытная – ибо не направляет сигнал в сторону избранника, как это положено делать, а бездумно рассылает его во все стороны. На ее беду, люди все равно этого запаха не ощущают…. На этом мои мысли прервались, и я снова остановился. Женщина. Моего вида. Здесь, в столице – более того, во дворце! Сейчас, когда я уже перестал на что-либо надеяться!.. И эта женщина уже влюблена» «хх.хх.хх Вскоре я знал о ней все… По крайней мере, все, что реально было узнать. Провинциалка, прибыла в столицу несколько месяцев назад, служила в городской страже – правда, очень недолго. Познакомилась с Эриасом, и тот забрал ее во дворец. Решив, что для стражи – даже королевской гвардии – она слишком хороша, он умудрился устроить ее фрейлиной к принцессе. Бурный роман был в самом разгаре, причем, кажется, на этот раз Эриас, известный своими любовными похождениями, решился все же связать себя узами брака. Что ж, логично. Нашим девушкам «нет» не говорят. Так почему я не могу отстраниться от мыслей о ней? Она не была ко мне благосклонна ни секунды, она даже не знает о моем существовании. Кому какое дело, что она – такой неосуществимый, столь нелепо выскочивший так не вовремя мой шанс продолжить наш род? Что до того, что ее сигнал, предназначавшийся вовсе не мне, будоражит мою уже устоявшуюся было кровь? Она чужая, Сатор, чужая, запомни это – говорю я себе постоянно. Она улыбается этому надутому солдафону, и от нее волнами исходит счастье – чужое счастье, от которого одновременно тепло и горько. А про меня она даже не знает, что я есть… И пусть никогда не узнает, ей это ненужно. К тому же у них скоро свадьба: это секрет – и об этом знает весь дворец» «хх.хх.хх Сюрприз: сегодня умерла старая королева. Скоро задует ветер перемен. PS Больше всех, похоже, расстроена прекрасная Саломея: из-за траура ее свадьба откладывается» «хх.хх.хх Траур подходит к концу, и при дворе царит оживление. Но не простое – все говорят, что принцесса собирается под венец» «хх.хх.хх Кто бы мог подумать, что принцесса – прошу прощения, уже новая королева – способна иметь хоть какие-то секреты… Не просто так наш начальник стражи в последнее время без конца вызывался для докладов. Кажется, только сама Саломея еще ничего не понимает… Ей не нравится, что Эриас постоянно пропадает у королевы, но она и мысли не может допустить, что помолвка вот-вот будет расторгнута – и при этом не ею. У нас так не принято, но у людей все столь сложно, не правда ли?» «хх.хх.хх Официально объявлено о помолвке королевы и Эриаса. Двор радостно шумит, предвкушая череду празднеств после длительного траура. Я вижу только одно бледное лицо, на котором нет и следа улыбки… На нем злость и ненависть… Саломея, ты ходишь по краю!» «хх.хх.хх У меня не будет иного шанса. Либо Саломея совершит какую-либо глупость – и это будет последнее, что она сделает в этой жизни; либо ее «устроит» королева, либо она сама из «мести» выскочит за кого-нибудь. Первых двух вариантов допустить нельзя, а «кем-нибудь» должен стать я сам. Я смотрюсь в зеркало, придирчиво разглядывая собственное отражение. Я не столь красив, как Эриас… И, конечно, мои сорок три против ее восемнадцати слишком тяжеловесны… Но в моих волосах нет и следа седины, а мой опыт пойдет нам обоим только на пользу. Я говорю себе, что судьба просто не могла предоставить мне такой случай исключительно для того, чтобы посмеяться надо мною. Род Эсканоров вырождается: это уже третья королева, которую я вижу на троне, и, честное слово, каждая из них оказывается хуже предыдущей. У меня есть шанс не только исправить свое семейное положение – но и исполнить все старинные замыслы нашей семьи. Я должен сделать так, чтобы Саломея стала моей женой» «хх.хх.хх Это был тяжелый разговор. Нам трудно понимать друг друга – наши семьи поколениями жили в отдалении, не имея ничего общего. К тому же Саломея так юна – она младше моей дочери! – и при этом охвачена горем и злостью, отчаяньем и ненавистью… Мне больно смотреть в ее глаза: сияющие некогда самоцветы обратились тусклыми бледно-голубыми стеклышками. Пустой взгляд – это всегда страшно, но на столь юном лице он страшен вдвойне. Я рассказал ей все. Про себя, про наш род. Она слушала, не высказывая ни заинтересованности, ни скуки. Я сделал комплимент ее ловкости и уму – ее красота настолько бесспорна, что мне казалось пошлостью упоминать про это; Саломея осталась равнодушна. Я осторожно высказал сочувствие ее… потере – в пустых глазах так ничего и не дрогнуло. Тогда я оставил окольные пути и прямо сказал, чего хочу от нее и что готов предложить я сам. Она не ответила мне тем же, но предложение приняла. Сразу, без раздумий и условий» «хх.хх.хх Я даю Саломее уроки придворной жизни. Занятно, за полтора года службы у принцессы она так ничему толком и не научилась – голова была занята иным. Однако сейчас схватывала все налету. Саломея умна, в этом я уже убедился, и безмерно артистична. Правда, я никак не могу понять, о чем она думает: ее холодный взгляд неизменно стоит между нами стеной. Пусть так. Она согласна стать моей женой и подарить мне дитя. Она готова учиться и совершенствоваться. Она не любит меня и вряд ли полюбит когда-нибудь. Но она станет моим союзником» «хх.хх.хх Королева чувствует себя виноватой перед своей фрейлиной. Это так забавно и так глупо – но в этом весь ее характер. По моему совету Саломея пока не говорит, что уже помолвлена с другим. Она с печальным видом принимает все подарки от своей смущенной госпожи, и получает новую должность. Правильно, моя хорошая, правильно: главное твердо встать на первую ступеньку…» «хх.хх.хх Королева ждет первенца! Она стала плаксива и раздражительна, все боятся попасть к ней под горячую руку. Саломея не боится. Она с отстраненным и при этом полным достоинства видом выполняет свои обязанности – и это успокаивает нашу юную истеричку. Королева требует, чтобы Саломея находилась при ней неотлучно» «хх.хх.хх Роды были длинными и тяжелыми. Как все-таки глупо устроен человеческий организм – Саломея рассказывала об этом с брезгливостью, которая, впрочем, лишь самую малость изменила фарфоровую неподвижность ее лица. А еще мы остались без наследницы. У королевы родился мальчик» «хх.хх.хх Наша с Саломеей свадьба была скромной. Собственно, свадьбы-то как таковой и не было: мы просто расписались в книге регистраций магистрата и вернулись каждый к своим делам, она к королеве, я в казначейство. Не о таком когда-то мечтал я, и явно не такого ожидала она, но сейчас мы оба были согласны, что все иное будет неуместно. Мы не «влюбленная пара», у нас «боевой союз». Это прекрасно, не правда ли? Я улыбаюсь. Я хорошо умею улыбаться: моя улыбка приятна и обаятельна. Саломея тоже улыбается – я научил ее. Улыбка заставляет ее гордую красоту расцветать с новой силой. Да, говорит мне ее восхитительная (и, как я знаю, насквозь лживая) улыбка, у нас все прекрасно» «хх.хх.хх «Первая брачная ночь» у нас случилась не сразу. Далеко не так просто улучить время, свободное для нас обоих. Мы, конечно, могли провести время в одном из помещений дворца – но тогда пришлось бы ограничиться человеческим обликом. Это было бы… неправильно. <i>Наш</i> первый раз должен был быть иным. Это действительно был… первый раз. У нее – вообще, у меня – в истинном виде. Ибо в глубине души я все-таки всегда считал человеческий облик вторичным. Высшие силы! Это… совершенно иное. Как же я был счастлив, что не поддался когда-то искушению «иметь хоть что-то», ибо все прошлое не шло ни в какое сравнение с тем, что предназначалось мне самой моей сутью. Интересно, а Саломея осознавала, что, выйди она замуж за Эриаса, этих ощущений она была бы лишена?» «хх.хх.хх Саломея в бешенстве. Очень скоро выяснилось, что беременность не дает возможности менять облик. Яйца слишком велики и тяжелы для человеческого образа, и потому бедная Саломея заперта в стенах нашего дома. Мне же пришлось оправдываться перед королевой. Та, сама тяжело переносившая беременность, отнеслась с пониманием к положению моей супруги – хотя и не сдержала удивления, ибо Саломея всегда казалась воплощением здоровья и физической силы» «хх.хх.хх Саломея хорошо изучила наш семейный архив. Я опоздал к кладке и потому, вернувшись вечером из казначейства, обнаружил лишь одно яйцо. Голубое. Саломея так и не сказала мне, сколько их было всего… Впрочем, я не уверен, что хочу это знать. Я заставляю себя смотреть на яйцо и говорю себе, что в нем – наша девочка. Моя девочка. Моя дочь. Моя <i>настоящая</i> дочь» «хх.хх.хх Мне пятьдесят – и я королевский казначей. Двадцать семь лет карьеры – это долго. С другой стороны, сколько людей сошло с дистанции? А я добрался. В каком-то смысле это моя вершина. Или – приговор?» «хх.хх.хх У королевы опять выкидыш. Уже третий. По двору ползут нехорошие слухи, что больше детей у нее не будет – и в то же время им не очень-то хотят верить. Принцу Фобосу уже семь лет, но к нему никто толком не знает, как относиться. Вроде как он единственный наследник, но у мальчишки слишком уж скверный характер (что, впрочем, обусловлено полнейшим родительским невниманием и крайне безответственным подходом к воспитанию) Осторожно навожу дочку на мысль, что быть принцессой – это здорово» «хх.хх.хх На сей раз Саломея не в бешенстве. Она просто рвет и мечет. У нее уже есть одна дочь, кричит она и чуть ли не лезет на стену. Она не хочет больше детей… А у меня сердце замирает где-то в горле…» «хх.хх.хх Четыре яйца – и все зеленые. Ни одной девочки. Я сбежал со службы – впервые в жизни! – и я успел. Я уговаривал, я умолял, я отвлекал… Я украл одно яйцо. Я украл яйцо из собственной кладки – и выпрыгнул за дверь за секунду до того, как Саломея в своем истинном облике налетела на нее всем корпусом. Стена дрогнула, но выдержала. В дверь Саломея пройти не могла – та рассчитана на человеческий рост, – а значит, у меня есть несколько дней, чтобы подготовиться к разговору с супругой» «хх.хх.хх К счастью, за эти несколько дней Саломея остыла. Правда, она не удостоила меня ни единым словом – даже не поинтересовалась, куда я дел яйцо. Когда же я, спустя некоторое время сам осторожно завел разговор на эту тему, то холодно ответила, что это не ее проблемы. Что ж, мальчик мой, похоже, в этой маленькой битве мы победили. Будешь полководцем, <i>Седрик</i>» Фобос вчитывался в страницу за страницей. Он уже приноровился и без особого труда разбирал слова на чужом языке – а уж почерк господина казначея принц давно знал. Много интересного прочел он и о себе, и о своих родителях, с какой-то странной горечью осознавая, что именно на его, принца Фобоса, счет лорд Сатор так толком и не прохаживался. Некоторые характеристики выглядели не очень-то лестными, однако употреблялись они строго по делу – да, собственно, принц не слишком обольщался на собственный счет. Об отношениях с супругой лорд Сатор писал весьма скупо. Кроме самых первых, довольно восторженных записей, все прочие содержали исключительно деловые впечатления и оценки. К детям отношение было куда теплее, похоже, с удивлением отметил Фобос, те значили для казначея куда больше, нежели тот показывал. Что же касалось политических взглядов лорда Сатора, то о них принц считал необходимым поразмыслить тщательно и в иной обстановке.
Седрик: Глава 14 Принц Фобос весьма внимательно изучил дневник лорда Сатора, перечитав его несколько раз. В одном он убедился точно: королевский казначей не причастен ни к гибели принца-консорта, ни к кончине королевы. Лорд Сатор в своих записях был более чем откровенен, не скрывая ни своих оценок, ни своего отношения, ни планов на будущее. Кстати, среди размышлений по поводу нелепой смерти Эриаса имелось и предположение о виновности собственной супруги. Что леди Саломея мечтала отомстить – в этом ее муж не сомневался. Но вот направила ли она предательский клинок сама или же просто сделала все возможное, чтобы это сделал некто иной – этого Сатор не знал. В лорде Саторе оказалось куда меньше добродушия и куда больше цинизма, нежели Фобос думал когда-то. Принц, не склонный искать в других людях хорошие черты, никогда особо не обольщался на счет господина казначея, однако и он попал под ненавязчивое обаяние змееоборотня. И несмотря на то, что даже в дневнике о самом Фобосе Сатор отзывался довольно мягко (особенно на фоне прочих, гораздо более нелестных оценок), принц ощущал пробиравшую его дрожь. Дрожь, возникавшую всякий раз, когда ему вспоминался глубокий взгляд или слышался приятный, на удивление располагающий к себе голос. Фобос всегда был убежден, что не верит никому – однако сейчас с ужасом осознавал, то лорду казначею он верил. Тот умел обращаться с угрюмым и упрямым принцем: не надавливая, но плавно и ненавязчиво поворачивая в нужную сторону. Спустя столько лет, взглянув на прошедшее со стороны, Фобос видел это отчетливо… и пугающе. Впрочем, лорд Сатор мертв. Его планы остались незавершенными, его месть не сбылась. Однако у него остались дети – дети рода, из поколения в поколение тщательно передававшего взлелеянную ненависть. Сандра, лишившись родительской направляющей руки, сбежала, но Седрик остался. И – он читал это все. Читал, как и все, что попадалось ему на глаза – а оно попалось, ибо дата смерти лорда Сатора на дневнике была проставлена знакомым по-детски округлым почерком Седрика. Надо было решаться. Спустя несколько дней после мучительных раздумий, принц вновь призвал к себе своего последнего придворного. Седрик явился на зов моментально, безукоризненно одетый и с преданным выражением на мордашке. Первое время Фобос рассматривал его молча. Он по привычке звал Седрика ребенком, но перед ним стоял уже довольно высокий паренек – пожалуй, уже повыше большинства коренных меридианцев. Фобос привык к Седрику, как дети привыкают к своим игрушкам – и точно так же, как дети вырастают из игр, вырос из этой привязанности. Да, мальчишка находится при нем вот уже восемь лет – но кто знает, в какой момент вновь проснется монстр? От него надо избавляться, как избавляются от любой угрозы. Не стоит обманываться невинным и безобидным видом – сквозь него уже успел проступить звериный оскал. Закон об уничтожении змееоборотней все еще в силе. Не надо выискивать никаких обвинений: сама сущность Седрика уже была его виной. Однако, несмотря на то, что принц всегда считал, будто такое нелепое чувство как благодарность, ему чуждо, он не мог решиться применить старый закон. В сказки о чести, которые отец полюбил вспоминать у границы, особенно вечером, после бутылки-другой, Фобос не верил, но, как и любой чародей знал о незримых узах, связывающих спасенного и спасителя. Он не просил Седрика встать между ним и тем сгустком энергии – но мальчишка сам кинулся наперерез, рискуя своей жизнью и одновременно делая принца своим должником. Зачем? Почему? Фобос не понимал этого, да и не хотел понимать. Он сам вздрогнул, услышав свой собственный голос – холодный, лишенный эмоций: - Уходи, Седрик. Ты свободен. Уходи и никогда не возвращайся. Не добавив больше ничего, принц развернулся и покинул зал, где дал последнюю краткую аудиенцию последнему придворному. Если Седрику достанет ума, то он не будет разыгрывать из себя ничего не понимающего ребенка и уберется из дворца, воспользовавшись подаренным судьбой чудом. <i>«Возможно, однажды я пожалею, что отпускаю на волю монстра. Но в этот миг, пока можешь – беги. Беги, пока я тебе это позволяю»</i> - Седрик! Сколько раз тебе напоминать, что у тебя есть не только руки, но и хвост?! <i>«Ага, а еще нет ног…»</i> - мальчик со вздохом подчинился приказу и, помогая себе хвостом, наконец-то извлек требуемый ящик из подвала. Из нижнего. Предстояло поднять еще и из верхнего. Когда пару недель назад принц Фобос объявил, что больше не нуждается в услугах Седрика, тот сперва никак не мог в это поверить. Принц всегда был в его жизни – ну, кроме тех нескольких месяцев, когда Фобос нес службу на границе, но ведь и тогда никто не сомневался: это лишь временно. Но сейчас в голове у мальчика звучало набатом: <i>«Уходи и никогда не возвращайся»</i>. Никогда – это очень долго и почти нереально, но принц не шутил. Фобос частенько бросался фразами из разряда «не показывайся мне на глаза», но сейчас – и Седрик ощущал это всем своим существом, до кончиков пальцев – это был не эмоциональный всплеск, а обдуманный приказ. Приказ, который нельзя не выполнить. С неделю мальчик прожил в своем доме. Он даже старался никуда не выходить – вдруг принц передумает и пришлет за ним? Но в доме оказалось слишком много пустоты. Не как тем летом, когда Седрик уже был предоставлен лишь самому себе: тогда пустота была ожидающей. Вещи, запахи… будто даже обрывки мыслей, витавшие в воздухе – все говорило о том, что дом обитаем. Надо просто подождать – и хозяева вернутся. Ныне же возвращаться некому. Мать и Сандра покинули Меридиан, и, признаться, Седрик ничуть об этом не сожалел. А отец… Если бы он был жив, разочаровался бы в своем бестолковом сыне? Или же, устало вздохнув, только лишь взъерошил бы медовые прядки и улыбнулся такой знакомой улыбкой – сладкой и с капельками горечи в уголках рта? От этих мыслей, казалось бы, оставалось забиться в самый дальний угол и сжаться в комок от жалости к самому себе – но слишком уж это противоречило характеру Седрика. Запасы еды, чудом сохранившиеся в доме, быстро подошли к концу, и голод выгнал мальчика на улицу. Сперва Седрик шел медленно, глядя себе под ноги, однако солнце, повсюду разбрасывавшее свои лучи, играло такими яркими и веселыми бликами, что вскоре любопытные глаза уже вовсю смотрели по сторонам. Выйдя к докам, Седрик глубоко вдохнул густой речной запах. Принцу бы он точно не понравился: с нотками тины, рыбы, соли, старого дерева, кожи и смолы… Однако именно сейчас мальчик почему-то совершенно не думал о своем господине. Он вдохнул еще раз воздух, в котором смешались, казалось, все запахи, кроме одного – аромата цветов. А потом вдруг побежал. Грязь, в районе доков никогда не подсыхающая, весело хлюпала под босыми ногами, и брызги разлетались, во все стороны. <i>«Уходи, Седрик. Ты свободен»</i> Он бежал долго, пока наконец не запыхался. Тогда, остановившись, Седрик раскинул руки в стороны – и внезапно они уперлись в стены стоящих по обе стороны узенького переулка домов. Такого узенького, что мальчишка из коренных меридианцев (а именно такой облик был сейчас у Седрика) мог, стоя посередине, упираться ладонями и в один дом, и в другой. Во дворце даже самые узкие коридоры и то были шире. Вот она, твоя свобода, Седрик. От этой несуразности почему-то стало очень смешно. Смешинки рождались где-то глубоко в животе, поднимались, булькая, в горло, рассыпались по губам и поблескивали в прозрачно-голубых глаза, в которых отражалось высокое безоблачное небо. Вот твоя свобода. Смех оборвался столь же внезапно, как и возник. Очень хотелось есть. Не так, как обычно – ибо Седрик, чье <i>истинное</i> тело росло бешенными темпами, всегда был не прочь перекусить; нет, сейчас это был уже настоящий голод. Деньги в доме имелись – но не так много, чтобы тратить их, не задумываясь. А с тех пор, как Седрик беззаботно хватал еду с чужих лотков, утекло много воды. Мальчик успел побывать в здании тюрьмы и заглянуть в казематы. А еще прекрасно знал, что у принца, в отличие от королевы, помилований не бывает – даже для мелких воришек. Седрику очень не хотелось оказаться в мрачном подземелье, тем более из-за ерунды вроде лепешки. Есть от этих законопослушных мыслей, однако, меньше не хотелось. Но кто его будет кормить? Чисто теоретически Седрик знал, что большинство – те, кому не выпало счастье иметь средства от рождения – вынуждено работать. Проблема состояла в том, что бывший маленький придворный решительно ничего не умел делать и понятия не имел, каким образом он смог бы заработать себе на жизнь. Прошлявшись по улицам весь день, но так ничего и не придумав, мальчик вернулся домой голодным и тут же лег спать. Проснулся он на рассвете, резко сев в кровати и уставившись в годами не мытое окно. В ушах все еще звучал голос отца: <i>«А госпожа Септима в первую очередь моя тетка. Вредности ей не занимать, и я бы не сказал, чтобы она так уж любила нашу семью, но… Но если когда-нибудь случится такое, что нас не окажется рядом, ты сможешь к ней обратиться. Не обольщайся, она тебе не обрадуется – но бросить не бросит»</i> Она и правда не обрадовалась. Посмотрев на внучатого племянника так, будто на его месте оказалось какое-либо особенно неприятное насекомое, она фыркнула и заявила, что если тут чему и удивляться, так это тому, что Седрика из дворца не выслали еще раньше – должно быть, принц Фобос просто святой в своем терпении. Разумеется, о том, что принцу известно об истинном облике, Седрику хватило ума промолчать. А без этого действительно не возникало никаких вопросов: в городе все знали, что Фобос давно разогнал всех придворных. Выходит, теперь он решил отделаться и от последней детской игрушки. Госпожа Септима поставила Седрику три условия: он делает то, что ему скажут, ест, что дают, и напрочь забывает о родственных узах. У нее <i>нет</i> родичей, а мальчишка, которого она берет к себе, всего лишь помощник. На семейность Седрик не претендовал, в еде привередлив не был, а что касается первого – им и так всю жизнь командовали другие: сперва Сандра, потом принц. Теперь, значит, будет госпожа Септима. Целительница сперва хотела привить помощнику хотя бы часть своих знаний, но толкового ученика из Седрика не вышло. Он был сугубо городским мальчишкой и, хотя картинки в книгах рассматривал с интересом, вживую никак не мог отличить одно растение от другого. Единственным «природным» талантом его оказалась способность угадывать съедобные растения – что, впрочем, лишь усугубляло ситуацию. После того, как мальчишка в третий раз умял половину содержимого корзинки (другая половина была ядовитой), Септима более не рисковала отпускать его на болота одного. Теперь Седрик использовался для переноса сырья и покупок, а после целительница, подумав, ввела новую – разумеется, платную – услугу для клиентов: доставку снадобий на дом. Обязанности курьера, естественно, также возлегли на Седрика. Во время одного из таких вояжей, когда двигаться нужно очень быстро – за скорость могли накинуть монетку – и в то же время весьма осторожно – склянки не упустят случая бессовестно разбиться – мальчика окликнули. Окликнули именем, про которое он не вспоминал вот уже четыре года. Седрик даже не сразу сообразил, что это его, но, повинуясь внутреннему голосу, через несколько шагов остановился и огляделся. В двух шагах от небольшого трактира стоял смутно знакомый мальчишка и махал рукой. На земле возле него стояли два больших ведра с водой. - Данек? – медленно, будто пробуя на язык и вспоминая вкус этого имени, произнес Седрик. - Ну! – мальчишка расплылся в улыбке. – Я тебя тоже не сразу признал: несешься себе, деловой такой! А я себе и говорю между прочим: на Равела похож. И тут понимаю: ты это и есть! Много приятелей появилось у Седрика тем давним вольным летом, но Данек был одним из тех, с кем удалось сойтись ближе всех. Он же, кстати, научил нового приятеля выхватывать прямо из горячих жаровен те вкусные лепешки. Сейчас Данек тоже подрос и раздался в плечах. Будь Седрик в своем человеческом облике, старый друг оказался бы ниже его, но сейчас выглядел выше. И сиял от непонятного счастья. Пока его рассматривали, трактирный мальчишка сунул вдруг голову за дверь и крикнул куда-то вовнутрь: - Ксана! Выйди на минутку! Ксана… Точно, у Данека была сестра, на пару лет их постарше. Седрик как раз успел это вспомнить, когда девушка выглянула наружу. Недовольное выражение с ее лица исчезло в момент, когда она увидела Седрика. - Равел! – с не меньшей радостью, чем ее брат, воскликнула она. – Я… - А ну, что здесь происходит?! – на порог таверны, отпихнув Ксану, выглянула толстая хозяйка. – За работу, дармоеды! А ты, - грозно глянула она на Седрика, - либо заходи, либо катись себе дальше! Седрик почел за лучшее продолжить свой путь, однако до него все же донесся громкий шепот: - Ты вечером приходи! К черному входу! Госпожа Септима не претендовала на все время Седрика. Сделав запланированное на день, он мог, по ее выражению, катиться на все четыре стороны. Однако, набегавшись по делам, мальчик предпочитал, пренебрегая столь любезным дозволением, устроиться поуютнее с одной из книг целительницы. Но на этот раз он решил воспользоваться предоставленной свободой и отправиться на встречу со старыми друзьями. Седрик ожидал увидеть если не всех, то многих из членов прежней ватаги, однако в тесном чуланчике за кухней его ожидали лишь трое: Данек, Ксана и Мортон. Вновь прибывшему обрадовались, Ксана от души обняла его (Седрик с неожиданным смущением отметил, что его нос упирается как раз ей в грудь), парни подвинулись, освобождая ему местечко. Просто удивительно, как можно так радоваться встрече с тем, кого знал всего несколько месяцев четыре года назад. Да и вообще Седрику было странно, что ему радуются: в жизни его куда чаще просто терпели. Слово за слово, на него выливали ушаты информации. Это здорово, говорили приятели, что он, Равел, жив, невредим и пристроен. Не утоп в болоте, как спасавшийся от стражников Коэн, не замерз на улице в сезон дождей, как не нашедшая как-то приюта Линдиль, не сидит в тюрьме, как попавшийся на воровстве Дендрел. И работу нашел хорошую – повезло. Это не грузы ворочать в доках, не дышать ядовитыми парами кожевен и красилен, не выносить помои. Для бедняков в большом городе работы много – да только вся она грязная и неприятная, а еще – очень тяжелая. За время разговора Седрик с удивлением понимал, что все трое действительно рады, что давний знакомый жив-здоров и, хваля, не завидуют, что ему повезло с работой почище. Слушая рассказы о том, кому куда удалось прибиться, бывший придворный не мог не признать, что на общем фоне ему и правда повезло. - А это правда, что у старухи есть эликсиры жизни и молодости? – полюбопытствовала вдруг Ксана. - Откуда у <i>старухи</i> эликсир молодости? – хохотнул Мортон, однако тоже вопросительно уставился на приятеля. Седрик медленно покачал головой. Раз госпожа Септима придерживается облика старухи – значит, именно это ей и нужно. Правда, в человеческой виде она выглядела дамой хоть и в возрасте, но при этом все еще довольно красивой. А уж в змеином… Седрик ранее никогда не видел такого великолепия. Собственно, сказать по чести, он вообще не мог вспомнить, видел ли он родителей или сестру в данном облике. Это было не принято, их с Сандрой с детства приучали, что внешность может быть исключительно человеческой. Он и сам в сознательном возрасте никогда не перевоплощался – до того злополучного дня, когда инстинкт сработал раньше разума. Септима же, наоборот, запрещала принимать человеческий облик. Для улиц – личина, а дома – только змеиное тело. Сильное, совершенное. Удивительно пластичное, несмотря на габариты. Госпожа Септима неохотно, но с завидным упорством заставляла «подкидыша» познавать свое тело. Как птенец учится управляться со своими крыльями, так и Седрик постепенно овладевал новой – а вернее, изначальной – формой. Сперва это вызывало лишь раздражение, особенно злили руки: слишком большие, с не очень-то хорошо гнувшимися пальцами и острыми когтями – лапы, а не руки. Но наконец тетке удалось вдолбить: назначение <i>этих</i> руки другое, а для тонкой работы существует кончик хвоста: гибкий, чувствительный, необыкновенно послушный… и, пожалуй, действительно куда более удобный, нежели руки. Прошло время, когда Седрик чуть ли не рыдал, вынужденный находиться в непривычном образе. Теперь же он не понимал, как раньше жил, не осознавая его. Не в хвосте ведь дело. <i>Эти</i> глаза смотрели зорче, слух был тоньше, ощущения явственнее. Грудь дышала полнее, а сердце и после огромных нагрузок билось столь же ровно, как и в покое. Его <i>настоящее</i> тело. Настоящее <i>я</i>. Человеческое тело, оставшееся в прошлом, казалось хрупким и ненадежным. Это подтвердила и госпожа Септима. Как Седрик думает, спросила она его как-то еще тогда, когда он еще не свыкся со змеиной формой, почему она пережила и сестру, и зятя, и даже племянника? Человеку отмерен лишь короткий человеческий срок, он слаб перед многими ударами, чужд природным оберегающим инстинктам. Находящиеся в этом облике постоянно, не ищущие поддержки в своей истинной форме обречены на разрушение. Много позже, когда Седрик стал гораздо старше, госпожа Септима обмолвилась, что не раз уговаривала племянника одуматься и не идти наперекор своей природе, пока не стало слишком поздно. Увы, Сатор слишком близко подошел к намеченной цели, и готов был идти на любые жертвы. Доходило даже до откровенных ссор, что господину казначею было в принципе не свойственно, однако его доводило до белого каления нежелание тетки принять его замысел. Сама Септима еще с юности самоустранилась от мысли о мести, не желая жить прошлым. Она бережно хранила свое «Я», наслаждаясь истинным обликом и с усмешкой глядя на ничего не подозревающих окружающих. Септима любила себя и мир вокруг такими, какими они были, и не собиралась ничего менять. Прошлое кануло в небытие, говорила она племяннику, жить надо сегодня, глядя в будущее – и здесь их пути расходились. Ныне же, когда Седрику было всего двенадцать лет, все эти сложные философские вопросы оставались за краем его сознания. От природы обладая удивительной способностью быстро обживаться в любой обстановке, он в беседе с приятелями легко вернулся к образу Равела – сироты и бродяги из далеких окраин, забредшего в столицу во второй раз и решившего наконец-таки осесть здесь. Седрик много слушал, время от времени вставляя свои забавные истории – отчасти прочитанные, отчасти придуманные им самим. Слова слетали с его губ бойко и складно, верили ему наполовину (ибо кто же доверяет байкам путешественников?), но слушали с удовольствием. Ушел Седрик поздно вечером, дав слово придти снова и обязательно встретиться постепенно и с остальными друзьями. Домой – хижина госпожи Септимы очень быстро стала для уживчивого мальчика домом – он вернулся в приподнятом настроении и исполненный энтузиазма.
Седрик: Глава 15 В новом дворце принца Фобоса было очень просторно, очень светло и очень пусто. Впрочем, принца, в отличие от того же Седрика, пустота не угнетала: он наслаждался ею. Всю жизнь Фобос мечтал о том, что когда-нибудь останется один в тишине и покое. И вот этот день настал. Оставлен дворец предков, каждый из которых будто считал своим долгом внести в без того безвкусное оформление еще больше излишеств. Не то чтобы Фобосу было какое-то дело до архитектуры или до интерьеров, но он с детства ненавидел все эти завитушки, лепнину, позолоту, вычурные колонны… Залы, похожие на торты, и комнатки, напоминающие пирожные – у принца, никогда не любившего сладости, при виде них начинали ныть зубы. Накопленные и вывешенные за века гобелены, ковры и портьеры дышали пылью в своем полумраке, у которого, впрочем, имелось то достоинство, что он хоть немного смягчал буйство красок. В новом дворце все было совсем по-иному. Высокие строгие потолки, окна, пропускающие много света, холодная бело-голубая гамма. Здесь царила превосходная акустика, и невозможно было пройти по широким, прямым как стрела коридорам беззвучно и незаметно. Не имелось ни ниш, ни таинственных закутков, ни потайных лестниц. Только свет, воздух… и тишина. Ибо редко кто ходил по гулким коридорам. Аристократам не было хода в новый дворец – впрочем, их в столице практически и не осталось. После откровенной демонстрации силы принца и исчезновения принцессы даже самые решительно настроенные почли за лучшее убраться подальше. Возле Фобоса остались тогда лишь Седрик и Людмор. От Седрика пришлось избавиться, а с ученым почти три года назад произошел разговор, имевший обширные последствия. В тот день Людмор пришел к принцу в крайней задумчивости, держа в руках целую охапку исписанных небрежным почерком листов. Фобос с тоской вспомнил, что лорд Сатор документы всегда приносил разложенными по папкам, внутри каждой имелись еще и разграничители по вопросам. И это уж не говоря про ровные, будто по линейке, строчки с аккуратными стройными буковками. Господин казначей никогда не позволял себе притащить бессистемный ворох и копаться в нем прямо при монаршей особе. С другой стороны – Людмор не чиновник, а ученый. Сам принц тоже не стал бы возиться с систематизацией сопутствующих документов. - М-м-м… - начал тем временем Людмор, не отрывая взгляда от бумаг. – Ваше величество… Тут по поводу Сети… Ну, где еще порталы образовались… - Что там с нею? – неохотно поинтересовался Фобос. – Неужели через них к нам уже кто-то лезет? - Нет… - рассеянное покачивание головой. – Дело в другом. Я тут на досуге посчитал немного… Здесь он позволил себе быстрый взгляд в сторону его высочества: тот слушал его с холодным вниманием. Ни прерывать, ни подгонять ученого принц не стал, и ученый продолжил: - Я решил уточнить – просто на всякий случай – что представляет собой Сеть вообще. Конечно, строго говоря, это не Сеть – в сетях обычно бывают ячейки – а нечто вроде купола, но не будем придираться к закрепившемуся термину. Дело в ином. Вы, ваше высочество, не заметили, что за последний год погода несколько ухудшилась, а урожаи немного снизились? – безо всякого перехода поинтересовался вдруг Людмор. Принц нахмурился. - Да, - наконец сказал он. – Прошлый год был не очень-то урожайным. - Последующие, если я не ошибаюсь, будут еще хуже, - ученый свалил принесенные бумаги на стол и извлек из этой кипы пару страниц. – Вот, я провел кое-какие изыскания… Похоже, Кондракар подложил нам крупную свинью. И он отдал отобранные листы Фобосу. Тот, с трудом разбирая небрежный почерк, начал читать. - То есть вы хотите сказать, - произнес принц после значительной паузы, которую сделал по прочтении, - что власть женщин – это не дань местному исконному матриархату, а магически обоснованный принцип? - Да, ваше высочество, - кивнул Людмор. – Здесь с подробными математическими выкладками излагается, что энергия Сети напрямую связана с порождающей женской магией правительницы Меридиана. Если же доступ к этому питанию так или иначе будет перекрыт, то Сеть начнет тянуть энергию из самого мира. Фобос выругался. - Проклятье! – прошипел он. – И что же, при отсутствии девчонки на троне… - Меридиан обречен, - закончил за него ученый. - Но почему? – принц хмурился, пытаясь нащупать логическую цепочку. – Они же… поставили под удар целый мир! - Я думаю, - небрежно пожав плечами, высказался Людмор, - что Кондракар, который находится в центре бесконечности, слабо волнует судьба отдельно взятого мира… Если, конечно, он не бунтует против их святости. - Значит, - мрачно подытожил Фобос, не глядя на собеседника, - мы скоро увидим разрушение Меридиана. - Ну… есть варианты, - вновь завладев вниманием правителя, ученый закопался в своих бумагах. – Самый простой с точки зрения логики – вернуть принцессу Элион. - Я ее не брал, - в голосе принца явственно прозвучал сарказм. – Я не причастен к исчезновению моей сестры и понятия не имею, где ее искать. - Второй вариант, - никак не отреагировав на данную тираду, продолжал Людмор. – История знала примеры, когда трон передавался не по прямой линии – ввиду обрыва оной. Ваша дочь сможет стать полновластной королевой Меридиана, если вы соизволите вступить в бра… - Нет! – рявкнул семнадцатилетний принц. – Ни за что! И не смей даже заикаться об этом! Сандра в то время еще оставалась при дворе, и не стоило давать ей лишние козыри. Процедив себе под нос еще какое-то ругательство, Фобос рухнул в кресло и проворчал: - Но почему именно женщина? Для закрепления магии природа источника неактуальна… - Я думаю, - Людмор лишь передернул плечами, глядя на беснующегося правителя, - что тут, как и во всех делах, где замешан Кондракар, вопрос упирается в политику. Принц бросил на него вопросительный взгляд, и ученый то и дело заглядывая в свои записи, продолжал: - Видите ли, по различным источникам мне удалось вывести, что Кондракар в принципе предпочитает сотрудничать с женщинами. Даже знаменитые Стражницы Кондракара – всегда, неизменно женского пола. Как я понимаю, дело здесь в том, что женская сущность в принципе нацелена на стабилизацию… Я бы даже сказал – стагнацию – а покой и неизменность это как раз то, к чему стремиться Кондракар. Сущность же мужской магии – изменчивость и разрушение, которые, естественно, вступают в диссонанс с намеченным Кондракаром планом. Я не могу утверждать наверняка, но имею мнение, что Лерин не была случайностью – даже, возможно, это Эсканор оказался выбран потому, что его связывали узы с подходящей Кондракару волшебницей. Ему позволили сделать мужскую работу – вымазаться в крови и грязи, а на долю Лерин пришлась Сияющая Корона. - Твари, - почти беззлобно, но с неожиданным чувством протянул Фобос. Он способен был оценить этот изящный многошаговый ход, что, впрочем, ничуть не добавляло ему симпатии к махинаторам из Кондракара. - Жениться – не буду, - после паузы решительно отрезал принц. – Легче уж мою сестру отыскать. - Поиски могут занять значительное время, - замялся Людмор. – Есть и иные варианты. Если нельзя воздействовать на одну из переменных, то, возможно, удастся изменить другую. - Что вы имеете ввиду? – мрачно поинтересовался Фобос. - Если у нас нет королевы, которая могла бы подпитывать Сеть, быть может, нам стоит избавиться от самой Сети? - Гхм…- принц снова нахмурился. – И получим на свою голову проблемы с Кондракаром. - Мы не единственный «неблагополучный мир» для них. На наш век хватит, - усмехнулся Людмор и, не удержавшись, добавил: - А наследников, как я понимаю, вы все равно не планируете. Фобос фыркнул и закинул ногу на ногу, принимая более вольготную позу. Ему показалось, что разговор подходит к ключевому моменту, ради которого, собственно, и затевался, поэтому он принял максимально небрежный вид. - И как же вы собираетесь разрушать Сеть? - О! – ученый оживился. – Конечно, требуется провести более тщательные расчеты, однако уже сейчас могу сказать точно: Сеть надо раскачивать с обеих сторон. Она… как бы получше выразиться, объемная, и когда растягиваешь портал с одной стороны, есть опасность, что он будет затягиваться с противоположной. Разумеется, небольшие порталы сделать не проблема – но в масштабе целого мира это слишком трудозатратно. Надо искать иные пути. Принц прикрыл глаза. Он догадывался, что хитрый собеседник приближается к еще не озвученному варианту. И, несмотря на то, что этот вариант не мог не прийти в голову первым делом, вряд ли Людмор его сейчас выскажет. Бежать из обреченного мира. Возможно, он сейчас сыграет на руку Людмору, однако Фобос не сомневался, что у него хватит и сил, и таланта удержать зарвавшегося ученого в узде. - Скажите мне, - обманчиво мягким тоном начал принц, - во сколько миров открылись порталы в Сети после создания моей Печати? - В один, - быстро, слишком быстро ответил Людмор. Уже думал об этом и проверял. – Печать среагировала на вашу магию и открыла порталы в тот мир, откуда родом ваши предки. - Это сужает круг работ, - хмыкнул Фобос. - Впрочем, она по-прежнему остается довольно объемной. Неужели вы желаете взять этот труд на себя? Ученый нарочито равнодушно ответил: - К сожалению, я не вижу иных кандидатур, ваше высочество. Не самому же вам покидать Меридиан. Принц беззвучно вздохнул. Шельмец прав: больше, собственно, кандидатур и не намечалось. Из-под полуопущенных ресниц Фобос наблюдал за Людмором. Тому явно хотелось отправиться на Землю. Что ж, его вполне можно было понять: ученый перерос рамки Меридиана. Его коньком было изучение энергии, а Меридиан, зажатый Сетью Кондракара, весьма ограничивал эту сферу знаний. К тому же Земля была родиной предков и Людмора. В каждом, в ком на Меридиане текла человеческая кровь, имелись земные корни. Вот только ничего не сохранилось в память о том мире, который для их далеких предков был родным. Людмор рвался посмотреть на <i>тот</i> мир. <i>«Будет ли он работать над разрушением Сети?</i> – думал Фобос. – <i>Скорее всего – да. Людмор – фанатик своего дела, он вывел теорию и не успокоится, пока не приложит все силы для воплощения ее в жизнь. А значит, до какого-то периода о нем можно будет не беспокоиться»</i> У самого принца также уже зародилась идея, как ослабить Сеть со своей стороны, и ему не терпелось приступить к экспериментам. - Что ж, - произнес вслух принц, поднимаясь. – У вас интересная версия, Людмор, и, думаю, надо дать вам возможность ее проверить. Он встал напротив собеседника, и их взаимно оценивающие взгляды встретились. Фобос никогда не подавал руки для поцелуя – он вообще терпеть не мог, когда к нему прикасались, поэтому Людмор, выдержав достойную паузу, просто склонился в низком поклоне. - Я надеюсь, - вновь заговорил принц в тот самый момент, когда ученый уже счел, что аудиенция окончена и можно удалиться, - что вы будете держать меня в курсе своей работы. - Разумеется, ваше высочество, - Людмор снова поклонился. – Вам будет известен каждый мой шаг. У принца Фобоса было два любимых раздела магии. Преобразованием энергии его заинтересовал Людмор: объяснять ученый умел плохо, но принцу хватало демонстрации и чтения формул: его математический склад ума легко усваивал многоступенчатые выкладки. Вторым и еще более глубоким интересом Фобоса было преобразование материи. Любопытство к этому – одному из сложнейших – разделом магии родилось чуть ли не в детстве, когда один из преподавателей лишь вскользь упомянул о принципиальной возможности подобного. За время службы на границе принцу удалось собрать множество образцов различного материала и накопить неплохие наработки, за которые он вновь всерьез взялся по возвращении в столицу. Правда, работу с животными образцами Фобос очень быстро отложил: природная брезгливость наложилась на неприятные воспоминания. Вообще кровь и плоть казались принцу омерзительными, а запах сбивал ему весь рабочий настрой. В задумчивости Фобос поинтересовался тогда еще у лорда Сатора, а нельзя ли проводить подобные эксперименты на растениях. Замотавшийся господин казначей, тащивший на своих плечах львиную долю государственной работы, отделался расплывчатым замечанием, что в случае растений будет весьма сложно оформить разум, тем более индивидуальный. Однако чем больше принц смотрел на окружающих его людей – и <i>не</i> людей тоже – тем крепче он убеждался, что «индивидуальный разум» это, скорее, недостаток, нежели достоинство. Все было бы гораздо лучше, если бы он мог контролировать действия своих подчиненных не только силой власти, но и силой своего ума. Этот вопрос надолго стал ключевым для его высочества. Другим вопросом, привлекающим внимание, стало влияние на Сеть. У Фобоса имелась идея, как одним силком поймать две добычи, но она требовала точнейших расчетов. Две задачи должны были элегантно сойтись в одном решении, и принц тщательнейшим образом подготавливал свое «домашнее задание», чтобы в подходящий момент воплотить в жизнь задуманное. Красавица Рашана закончила приводить в порядок свои светлые волосы и принялась вплетать в них цветы: маленькие бутоны розовых роз. Мэлис неодобрительно поджала губы. Ее муж, будучи главным кравчим, тоже получал неплохое жалование, однако она не считала, что это дает ей повод проводить дни в праздности. Вот и сейчас, даже находясь в гостях у подруги, Мэлис ловко работала над очередным рукоделием. Бедняжки, конечно, те, кому не удалось пристроить своего мужа на приличную должность, но и каждая уважающая себя женщина обязана помнить, что ее семейная роль не ограничивается мудрым руководством. Когда мужчина знает, что дома его ждет уют, то охотнее несет туда заработок. А Рашана? Только и знает, что наряжаться да гулять по саду. Такое пристало разве что ее дочурке, малышке Уннир, а взрослая дама могла бы найти себе занятие попочтеннее. Конечно, садовник Далтар без ума от своей прекрасной женушки, но когда-нибудь затянувшийся на несколько лет медовый месяц закончится, и что тогда? Глядя, как Рашана закалывает на груди свою лучшую шаль, Мэлис покачала головой. - Уверена, - произнесла она, стараясь, чтобы в ее голосе отчетливо звучало неодобрение, - что Далтар и так без ума от тебя. К чему столь нарочитое щегольство? - А я не ради Далтара наряжаюсь, - крутясь перед начищенной до блеска медной пластиной, легкомысленно ответила Рашана. - А для кого же? – изумилась Мэлис, подумав при этом «вот так сюрприз!» - Для принца Фобоса! – и звонкий смех. Затем жена садовника, наконец, посмотрела на свою собеседницу. - Ты тайны хранить умеешь? – заговорщицким тоном спросила Рашана. Мэлис только кивнула, и тут же услышала продолжение: - Мой отец был старшим садовником! Впрочем, ты это знаешь. Но однажды он попался на глаза королеве, будучи без личины – и места тут же лишился. Он столько лет с любовью ухаживал за дворцовым садом – а тут ему запретили даже водить в него! Папенька даже заболел от такой несправедливости… Но это все дела прошлые, и я вот думаю: если мой отец был старшим садовником, то почему бы моему мужу не быть им? Почему сейчас это место занимает Эйкер, который ничуть не лучше моего Далтара? Хуже даже, я считаю. Она остановилась перевести дух, и Мэлис тут же вставила свой вопрос: - Ну а принц-то тут причем? Рашана кокетливо взбила волосы. - А что принц? Принц сам приказал, чтобы личин больше не носили – видимо, считает, что наши лица куда привлекательнее бледных рож аристократии. - Ты же не хочешь сказать… - задохнулась Мэлис. - Почему нет? – в улыбке жены садовника светилось лукавство. – Принц – достаточно привлекательный молодой человек… - Привлекательный? Принц Фобос?! - Не будь ханжой, Мэлис! – дернула плечиками Рашана. – Он высокий, эти уродские пятнышки, что бывают у человеческих отроков, давно сошли – кожа теперь чистая и гладкая… пусть и слишком светлая. У принца очень красивые волосы: такие длинные, легкие, шелковистые… А глаза? Ты видела, какие у него глаза? Мэлис никогда не смотрела его высочеству в глаза. Максимум, что она видела, это жесткую линию губ – и то нечасто, ибо принц Фобос не любил, когда на него глазели. - У него прекрасные глаза! – вдохновенно продолжала Рашана. – Такой удивительной формы… и такого восхитительного цвета: будто травинки, укрытые кружевом инея… - Короче, серо-зеленые, - отрезала Мэлис, в надежде таким образом привести замечтавшуюся собеседницу в чувство. Но та лишь отмахнулась, вздохнув: - В тебе нет ни капли романтики! У Мэлис на руках имелись муж и трое детей: до романтики ей не было никакого дела. - А еще, - Рашана бросила на собеседницу взгляд из-под ресниц, - есть мнение, что принц до сих пор девственник – представляешь, в двадцать-то лет! Уж как его покойный лорд казначей ни пытался свести со своей дочкой – так ничего и не вышло. Принц так застенчив – разве это не очаровательно? Мэлис вздрогнула и машинально огляделась. Разумеется, вокруг никого, кроме них, не было. Только малышка Уннир возилась в углу со своими игрушками, а в окно заглядывали разве что крупные цветки вьюнка, необычайно быстро оплетшего не так давно построенный домик садовника. Вообще сад, окружавший новый дворец, был куда больше старого. И разнообразнее: принц увлекался растениями и постоянно доставал откуда-то новые. Ради того, чтобы лично дать четкие указания садовникам по уходу за этими новыми поступлениями, обычно молчаливый и нелюдимый Фобос снисходил до довольно пространных разговоров. - Придержала бы ты язык, - рассердившаяся на саму себя за приступ трусливости Мэлис говорила резко и жестко. – И вспомнила бы лучше, что у тебя дочь растет. Да и Далтар тебя любит, а то, что ты творишь… - Да что я творю-то? – Рашана обижено поджала губки. – От Далтара не убудет. А когда все выйдет по-моему, то всем будет хорошо: Далтар станет старшим садовником в этом чудесном саду, а принц немного пообщается с очаровательной мной. Что плохого в том, что и его хоть раз приласкают? Королева-то, говорят, не очень его жаловала! Мэлис изо всех сил старалась не слушать подругу, но все равно слышала. Ее взгляд почему-то был прикован к красивому пышному цветку, покачивающемуся от легкого ветерка напротив окошка. У вьюнков, вроде, и не бывает таких крупных и ярких цветов – видимо, этот сорт один из новых, найденных принцем. Воображение сыграло злую шутку: растерянной женщине вдруг показалось, что цветок будто покачивает головкой и бормочет в такт: «Так-так…» Принц Фобос медленно шел по саду. Царившую вокруг тишину нарушало лишь чуть слышное шуршание его мантии по траве. Фобос, с детства ненавидевший вечно сползающие чулки и удушающие шейные платки, первым делом отказался именно от этих деталей туалета. Позже и весь остальной гардероб принца претерпел изменения: обтягивающие штаны и плотно прилегающие жилеты, камзолы с расшитыми обшлагами и тяжелые украшения – все это валялось без дела. Фобос все чаще и чаще выбирал просторные балахоны, подобные тем, что носили большинство коренных меридианцев – только, разумеется, из куда более тонкой и приятной на ощупь ткани. Удивительным здесь оказалось то, что принц, в любом костюме всегда смотревшийся нескладным, в этих длинных, ниспадающих свободными складками мантиях выглядел даже величественным. С другой стороны, возможно, он просто вырос и приобрел мужскую основательность, но сказать ему об этом было некому – да и вряд ли бы Фобос стал верить кому бы то ни стало. Свернув на узенькую боковую тропинку (в отличие от парка при прежнем дворца, в этом принц запретил мостить каждую дорожку), он увидел за работой садовника Далтара. Этот парень даже нравился Фобосу – насколько ему вообще кто-нибудь способен был понравиться. По крайней мере, этому малому искренне нравилась его работа, он не мялся и не мычал, когда получал для ухода новое растение, а, напротив, внимательно слушал указания по заботе о нем. И руками работал с удовольствием, и все у него спорилось. Принц подошел к садовнику и, собрав по закромам своей души скудные запасы дружелюбия, поинтересовался, как прижились последние образцы. Их доставили с высокогорья, и Фобос беспокоился о том, каково им будет в заболоченной низине. Далтар успокоил принца, сказав, что новые растения устроились прекрасно, в чем его высочество при желании может убедиться в любое время. Фобос кивнул, но прежде, чем он успел сказать еще что-либо, до него донесся смех – слишком громкий и слишком веселый, чтобы быть настоящим. Принц вскинул голову и поморщился: к ветвям одного из деревьев были подвешены качели, на которых сидела маленькая девочка. Раскачивала ее молодая женщина в нарядном платье. - Далтар, - уже совершенно иным тоном произнес Фобос. – Что они здесь делают? - О, не беспокойтесь, ваше высочество! – поспешил заверить его садовник. – Дерево очень крепкое, и его ветви тоже – моя малышка Уннир его не повредит. - Я спрашиваю про твою жену, - сухо прервал его принц. – Я уже говорил тебе, что раз уж у нее нет иных дел, кроме как наряжаться среди бела дня будто для бала, то пусть хотя бы не попадается мне на глаза. Далтар не успел ничего ответить на эту фразу, ибо Рашана, оставив в покое качели, подошла к мужчинам. - Добрый день, ваше высочество, - нежным голосом пропела она и присела в изящном реверансе. Принц едва ли не отшатнулся от нее: пройдя «боевое крещение» Сандрой, он в любом, даже самом невинном женском кокетстве видел посягательство на свою особу. Тем более, что в данном случае его опасения не были беспочвенными. Глаза Фобоса нехорошо сузились. При всей своей замкнутости он испытывал иногда непреодолимые вспышки гнева. Такие же бывали время от времени и у покойной королевы, но если в ее случае они толковались как женские нервы, то принцу они принесли обвинение в жестокости. Фобос давно готовился к поворотному этапу в своих экспериментах. Жена садовника не являлась первой кандидатурой для опытного образца, но раз уж она так удачно – или <i>не</i>удачно, это с чьей точки зрения посмотреть – подвернулась под руку, то почему бы этим не воспользоваться? Принц вскинул руку и выпустил в Рашану заготовленное заклинание. В следующий момент в саду появились две черные розы, цветущая и совсем еще бутон: Фобос, не имевший привычки смотреть вниз, не заметил вцепившейся в материнскую юбку девочки. - Рашана! Уннир! – воскликнул Далтар и, упав на колени, простер к цветам руки. Коснуться их он не решался, прекрасно зная, сколь хрупки лепестки. Принц стоял, прикрыв глаза, и вслушивался в свои ощущения. Да, все правильно. Это не просто цветы, как тогда, с придворными. Это природный артефакт, сам по себе в масштабах мира не слишком сильный, но мощный тем, что способен объединяться с себе подобными в уникальную многоуровневую систему. Это – первая буква в той книге, которую Фобос собирался написать. - Ваше высочество! – отчаянный вопль садовника отвлек принца от научных размышлений. – Ваше высочество! Вы… вы же пошутили, верно? Клянусь, моя жена больше никогда не попадется вам на глаза! Ваше высочество… верните, умоляю, верните ей прежний облик! - Не говори ерунды, - снова поморщился Фобос: от истошного вопля закладывало уши. – Твоя жена любит красоваться и очаровывать – пожалуйста, она и сейчас занимается тем же самым. А ты привык ухаживать за нею – вот и продолжай в том же духе. - Но, - пролепетал несчастный, - розы так быстро вянут… Они обречены на гибель! - Ничуть, - принц продолжил свой путь, оставив стоящего на коленях Далтара за спиной. – <i>Эти</i> розы не завянут, пока магия их держит… ну, или пока не иссякли жизненные силы исходного объекта. А твоя жена молода – ее роза будет цвести еще долгие годы. - А Уннир? – садовник не знал, броситься ему вслед за Фобосом или не отходить от родных. – Моя дочь, мое дитя! Хотя бы ее расколдуйте, ваше высочество! Но принц был уже далеко и то ли действительно не услышал обращенной к нему мольбы, то ли старательно сделал вид. В огромном просторном зале несколько десятков слуг выглядели жалкой горсткой. Все косились друг на друга недоуменно, даже с каким-то удивлением. Ни разу они не собирались все вместе, ныне же садовники стояли рядом с поварами, горничные с трубочистами, стольники с полотерами. Здесь же, среди взрослых, мелькали и их дети, от совсем грудных на руках у матерей до нескладных отроков – принц приказал собраться всем. Переговариваться опасались: слышимость в зале была превосходной, и малейший звук разносился до самых дальних уголков. Из мебели в зале имелись лишь высокое кресло на помосте, и именно к нему, ворвавшись столь стремительно, что чуть не снес дверь, устремился принц Фобос. Усевшись, он свысока посмотрел на собравшихся. - Я более не нуждаюсь в ваших услугах, - заявил он вдруг, без всякого вступления. – Я желаю, чтобы все слуги в течение двух часов покинули мой дворец. Меридианцы переглянулись, и по их рядам прокатился тихий ропот. Слуги рождались и умирали при дворе, у них были свои династии, не хуже, чем у цеховых в городе. Когда принц разогнал придворных, никто не жалел: у дармоедов и так есть, на что жить? Но как же теперь они, слуги, будут без работы? И как дворец будет без них? - Да как же так, ваше высочество? – выступила вперед толстая повариха. – Да как это дворец без слуг? А кто же по хозяйству-то будет? - Весьма любезно с вашей стороны подумать о моем комфорте, - Фобос окинул притихшую дворню долгим взглядом и улыбнулся такой улыбкой, что у многих мороз прошел по коже. – Но зря беспокоитесь. Ваши места займут слуги более расторопные, более старательные – и при этом не имеющие склонности к сплетням. Я даже покажу их вам. Принц взмахнул рукой, по воздуху прошла легкая рябь – и ранее невидимое стало зримым. За длинные косы правителя Меридиана держались странные существа. Они были неодеты, но одежда им и не требовалась: их гибкие невысокие бесполые тела переливались разными цветами; их кожа, казалось, была сложена из лепестков. Вместе с появлением существ проявился и звук – тихий, почти неразличимый шелест. Стоящая среди прочих Мэлис внезапно почувствовала, как горло ей перехватила ледяная рука: за одной из загадочных фигур, что окружали принца, струился шлейф из знакомых крупных и ярких цветков вьюнка. Толпа слуг вздрогнула и попятилась от трона. Шелест стал явственнее, удовлетвореннее. - Шептуны какие-то… - пробормотал кто-то возле Мэлис. А потом слуги бежали из дворца.
Седрик: Глава 16 Ксана была чудесна. Седрику очень нравилась ее сухая, удивительно приятная на ощупь кожа, тугие змейки волос, блестящие глаза… И нравилось то, чему она его «учила». Седрик, читавший раньше только книги, теперь читал чужое тело. С любопытством, свойственным ему, и прилежанием. Чужое тело, особенно женское, было загадкой, чарующей и прекрасной. В тот вечер он, зайдя по уже устоявшейся привычке в трактир к приятелям, обнаружил одну лишь Ксану. Не было даже Данека – по словам сестры, он ушел на какую-то встречу в доки. - А я доки не люблю, вот и решила остаться, отдохнуть, - с обезоруживающей улыбкой закончила она. Седрик вежливо – не все дворцовые привычки выветривались быстро – спросил, не стоит ли ему уйти, раз уж Ксана собралась отдыхать, но та, вместо разрешения удалиться, вдруг резко дернула стоящего Седрика за руку, и тот почти упал на скамью рядом с девушкой. Ксана продолжала держать его, хоть он и не вырывался, а второй рукой гладила по лицу. От пристального взгляда стало немного не по себе, и Седрик слегка поерзал на своем месте. Не то чтобы ему было неприятно – нет! – однако ощущения приходили какие-то необычные. Да и вообще, его раньше мало кто рассматривал столь же пристально – разве что отец в далеком детстве да госпожа Септима, когда увидела впервые. Но даже при всем при этом Ксана смотрела на него как-то по-иному. Не изучающее – но ищуще. Будто должно было быть в душе Седрика нечто такое, что ей жизненно необходимо разглядеть. А потом вдруг Ксана улыбнулась и, нагнувшись, положила голову ему на плечо. Вроде, и раньше было не холодно, и в жесте не скрывалось ничего особенного, однако сейчас Седрик явственно ощутил, как по его телу разливается странное тепло. - Что-то… не так? – осторожный вопрос, заданный мягко. Седрик сам не заметил, как плавно и напевно прозвучали эти слова – его голос уже пережил ломаку и сменил тембр. – Тебе нехорошо? - Мне хорошо, - улыбнулась Ксана, не поднимая головы. – Знаешь… Я давно хотела тебе сказать, Равел… только все случая не появлялось… Она сделала паузу, вместо разговора занявшись тем, что выводила пальчикам узоры по руке Седрика; от этого у него по спине пробежал целый отрад мурашек. Потом Ксана неожиданно вскинула голову и стрельнула глазами. - Я хотела сказать тебе, - более деловым, но все еще игривым тоном произнесла она, - что ты очень красивый мальчик… А вырастешь в еще более красивого юношу. Ты разобьешь не одно девичье сердечко… и многие будут хотеть заполучить тебя. Ксана провела рукой по лицу Седрика, будто пробуя его на ощупь. - Но… ты-то не хочешь? – сквозь жар и мурашки Седрик все еще пытался рассуждать логически. – Ты же любишь Мортона… Вы и жениться собрались! Это было правдой: Ксану и Мортона все друзья давно считали решенной парой. Собственно, они бы давно поженились, но что одна в таверне, что второй в красильне получали гроши, и ни у кого из них не имелось своего угла. Оба вот уже три года откладывали на этот самый угол, но счастливый день все еще находился в мучительной дали. - Да, я люблю Мортона, - терпеливо, как маленькому, объясняла тем временем Ксана. Впрочем, будучи старше на три года, она имела право смотреть свысока. – Но я никогда не прощу себе, если упущу шанс быть у тебя первой. У такого юного, смущенного, красивого… робкого от неопытности, но в душе пылкого. Ты ведь пылкий, правда, Равел? Вместо ответа Седрик, подчиняясь некоему глубинному инстинкту, потянулся к девушке и горячо, хотя и весьма неловка впился поцелуем в ее чуть приоткрытые губы. Глаза Ксаны торжествующе вспыхнули, однако она их тут же прикрыла, сосредоточившись на поцелуе, направляя и руководя. Седрик оказался способным учеником, и оторвались они от своего занятия нескоро. Ксана довольно улыбалась, видя перед собой разгоряченное пылающее лицо. Особенно ее позабавило, как по-мальчишески облизал губы ее юный партнер. Тем временем Седрик, осмелев, положил руки ей на плечи и слегка притянул к себе, обнимая. Ксана подчинилась, она даже был довольна проявленной инициативой: Мортон всегда полностью полагался на нее, так что девушка даже не ожидала от вчерашнего ребенка такой прыти. Впрочем, Ксана очень быстро поняла, что Равел в принципе не знает, что делать дальше, хотя и видела по лицу, что тот готов на все. - Не здесь… - тихонько прошептала она ему в ухо, нежно поглаживая по плечи, то спину. – Нам не должны помешать… в твой первый раз. Внезапно она подкинулась, прислушиваясь к чему-то. Седрик тоже попытался, но кровь так стучала в висках, что он слышал лишь биение своего собственного сердца. Ксана же разобрала доносящийся снаружи шум: голоса, топот ног, негромкий смех. Молодежь возвращалась по домам, и среди них могли быть и Данек, и даже Мортон. Не долго думая, девушка пихнула Седрика, практически макнув его лицом в миску с водой, после чего бросила ему полотенце. Ошарашенный, но избавившийся от жара, он встрепенулся, помотал головой и кое-как вытерся. - В понедельник, после обеда… у меня выходной будет… - все еще пребывая в некоей растерянности, услышал Седрик. – Там, где мы ночевали тем летом… Приходи! Едва она это выпалила, дверь отворилась, и вошли, весело переговариваясь, Данек и Мортон. Седрику попеняли, что он не пришел в доки, выпили по кружке пива, рассказали новый анекдот про принца Фобоса – и почти успокоившийся мальчик отправился домой. Волнение вернулось в воскресенье вечером, когда Седрик был занят нарезкой неких теоретически полезных, а на вкус весьма горьких (он пробовал!) корешков. Вместо обычно аккуратных кубиков в этот день выходило какое-то непотребство, и Седрик, всегда такой внимательный, умудрился два раза порезаться. - Выкладывай, - после второго раза не стерпела тетка, отнимая у «подкидыша» разделочный нож. И здесь впервые на ее памяти Седрик замялся. Мальчишка чаще всего говорил правду – ей лгать не имело смысла; но иногда и привирал. Главное, что и то, и другое Седрик болтал легко и бойко, с целой гаммой эмоций на лице. Сейчас же он выглядел задумчивым и, казалось, не знал, что сказать. - Седрик? – нахмурившись, повысила голос Септима. На этот раз он вздрогнул. Тетка редко называла его по имени, обходясь «мальчишкой» или вовсе безликим обращением. Седрик даже начал потихоньку отвыкать от своего имени, ведь и приятели называли его по-иному. - Ты будешь говорить или нет? Упершая руки в боки и грозно возвышающаяся над по сравнению с ней небольшой фигуркой мальчика, госпожа Септима выглядела более чем внушительно. Впрочем, Седрик ее совершенно не боялся. Он очень быстро понял, что грозный вид этой женщины такая же маска, как и его простодушие. Септима не была похожа ни на Саломею, ни на Сандру: ее «игра на публику» являлась вынужденной, а на деле удовольствие она получала исключительно наедине с собой. В ней жила решительность, но не было жестокости, ее действия по точности походили на движения ланцета, при этом неся в себе такую же тщательно выверенную необходимость. И все же она была вовсе не тем человеком, с кем Седрик хотел бы обсуждать свою личную жизнь – однако иных кандидатур не имелось. Набравшись смелости, он выпалил: - Госпожа Септима, а что… происходит, когда… когда… женщина и мужчина остаются… вдвоем? Та возвела глаза к потолку. - Я должна была догадаться, - пробормотала она себе под нос и вдруг, добавив к сказанному какую-то магическую формулу, достала из заднего ряда книжного шкафа увесистый том. Что там только один ряд, Седрик знал наверняка, с другой стороны, он не раз видел, как отец использует магические ниши. Ему тоже хотелось уметь так делать, но до сего момента Седрик не знал, что ему есть у кого научиться. Тем временем в его руках оказалась книга, и все прочие мысли вылетели у него из головы. Книга была странной, непривычной глазу… да и рукам тоже. Ее обложка, яркая и глянцевая, скрывала под собой тончайшие белоснежные страницы, на которых стройными рядами выстроились мелкие квадратные буковки. Седрик благоговейно провел кончиком хвоста по совершенно гладкой бумаге, без тени рыхлостей и шероховатостей. - Откуда такая? – охрипший голос прозвучал не громче шепотом. Первоначальная цель уже вылетела из головы, в данный момент Седрику занимала исключительно книга. - Какая разница? – сварливо проворчала Септима. – Ты ее либо читаешь, либо отдаешь мне обратно. Седрик прижал книгу к груди, и тетка лишь ехидно хмыкнула. Книга завладела вниманием настолько, что Седрик умудрился остаться без сна, завтрака и обеда, точнее, где-то к обеду он как раз дочитал, но времени у него оставалось только на то, чтобы бегом добраться до места встречи. Небо было бездонно-голубым и почти бескрайним. Глаза Седрика широко распахнулись, сливаясь с этим небом в единое целое, в то время как крик его слился с возгласом Ксаны. Потом она соскользнула с него и крепко прижалась к боку. Седрик обнял ее одной рукой, мимолетно удивившись, как просто и естественно это у него вышло. Увлеченно читая книгу, он все же опасался, что где-нибудь запутается, но все произошло будто само собой – и это было прекрасно. Будто отголоском его мыслей над ухом прозвучал негромкий озорной вопрос: - Тебе было хорошо со мною? Седрик повернул голову, встречаясь взглядом со смеющимися глазами и честно – ибо верил в это всей своей душой – признался: - Я люблю тебя! Ксана тихонько рассмеялась и потерлась носом о его плечо. - Глупый, - сквозь смех произнесла она. – Какой же ты глупый и милый… Неужели ты так хочешь поскорее найти ту, которой будешь служить и поклоняться? Ксана легонько дунула Седрику в лицо, а когда тот машинально зажмурился, выскользнула из его объятий. Вставать, впрочем, не стала, так и оставшись лежать на земле, потягиваясь. - Хорошо… - меняя тему, - весело произнесла девушка. – Земля такая теплая, и облаков на небе почти нет… Так нечасто бывает в последнее время…. Седрик кивнул, и некоторое время они молчали. Потом Ксана снова начала: - А помнишь, когда мы были маленькими – какое тогда было лето? Сколько солнца, сколько тепла… Болота мелели, и на их месте успевали собрать урожай пшеницы. А сейчас они не просыхают, есть только рис с островков… и то мало. Помолчав еще немного, девушку продолжила напряженным тоном: - Недавно мне урезали жалованье. Мне почти нечего отложить на нашу будущую жизнь, и я ворую у своей хозяйки еду. Если она поймает меня за руку, то вышвырнет вон… да и Данека, наверное, тоже. У Мортона тоже проблемы: знать вся разбежалась, народ нищает – и красить ткани для многих уже непозволительная роскошь. Так что Мортон тоже может лишиться работы. Его хозяин подумывает избавиться от одного из двух подмастерьев – и если это будет Мортон, я не знаю, что нам останется делать… Ксана вдруг резко повернулась к Седрику и порывисто его обняла, прижав к себе крепко, как ребенок игрушку. У Седрика внезапно всплыл в голове момент из далекого прошлого, когда принц Фобос, измученный долгой дорогой и страхом за свою жизнь, точно так же сжимал его и прятал лицо в золотистой макушке. - А я жить хочу, - горячо шептала тем временем Ксана. – Я хочу красивое свадебное платье, гостей, столы, ломящиеся от еды… Хочу веселых сытых ребятишек и солнца над головой. Я работаю, я стараюсь – но от меня ничего не зависит. Почему так? За что? Не хочу плакать, не хочу тосковать…. Хочу дышать полной грудью, хочу… хочу, чтобы меня любили. Люби меня, Равел, ладно? Ты такой… светлый, что ли. Смотришь – и не видишь, знаешь – и не понимаешь. Будто вся эта тяжесть к тебе не липнет. Люби меня таким, какой ты есть: милым, наивным, солнечным… Седрик машинально обнимал ее, вздрагивающую – то от рыданий, то от странного смеха; до этого самого момента он не замечал, что все веселье Ксаны какое-то чрезмерное, но сейчас осознал, насколько он было неестественным. Очень хотелось утешить плачущую девушку, но Седрик не знал как. Он не знал даже ответов на казалось бы простые вопросы «Почему?» и «За что?» Ксана обвиняла принца – да и все их знакомые тоже, ведь именно с тех пор, как умерла королева, и власть попала в руки принца, начались все эти беды. Сперва было не очень заметно, но после шести лет его правления все признаки упадка оказались налицо. И все же Седрик не верил в вину принца Фобоса. Нет, конечно, того трудно было назвать добрым, и никогда принц не высказывался в духе любви к своему народу – однако явно и не горел мечтою извести его, этот самый народ, под корень. Седрик даже помнил, что принц в свое время разрабатывал какие-то полезные новшества – не из заботы, а воплощая в жизнь свои интерес к науке. Принцу претили кровь и насилие, жестокость сама по себе была чужда его характеру. Равнодушие – да, принц Фобос вряд ли озаботился бы спасением кого-либо, но нанесение кому-то вреда исключительно ради собственного удовольствия? Нет, не похоже это на него. В своих метаниях Седрик даже позабыл о Ксане, которая, выплакав наконец то, что камнем лежало у нее на душе, уже мирно спала на его плече. - Равел, слыхал, что случилось? – с порога сбил Седрика вопросом Данек. - Каждый день что-то случается, - новоприбывший пожал плечами и слегка улыбнулся. - Представляешь, - будто не услышав его, продолжал приятель, - первый помощник красильщика утонул! И знаешь где? В чане с краской! Будто у нас и тонуть больше негде… - О… - протянул Седрик. – Хозяин, наверное, расстроился? - Еще бы! – раздался из угла насмешливый голос. – Этот пьянчуга в себя краски на чудовищную сумму впитал! Седрик быстро обернулся и посмотрел на незамеченного сперва Мортона. <i>«Забавно</i>, - подумалось мальчику, - <i>он сейчас чем-то очень напоминает принца Фобоса… Да, точно, у его высочества точно так же белел кончик носа, и подрагивала верхняя губа, когда он врал королеве…»</i> - Ну, - произнес он вслух, - по крайней мере, красильщику не придется теперь выбирать между вами – ты у него один остался. У любого другого это могло бы прозвучать как намек, но Седрик так светло и безмятежно улыбался, что Мортон ограничился лишь коротким: - Он все равно оставил бы меня – я хоть не пью! - Все пьют, - примирительно сказал Данек, ставя на стол перед друзьями кувшин с пивом (он тоже приворовывал у трактирщицы). – У парня, значит, судьба такая. Ну а мы выпьем за то, чтобы все в нашей жизни наладилось! - Ничего у нас не наладится, - зло отчеканил Мортон. – Пьянь – тьфу на него, сам себе дурак. У нас в городе вещи пострашнее творятся. Слышали, что в тюрьме происходит? Все внимание устремилось на него, даже про кружки на время позабыли. Выдержав эффектную паузу, Мортон объявил: - Опустела наша тюрьма. Один гарнизон там остался, а арестантов – раз, два и обчелся. - А куда же все подевались? – округлил глаза Данек. - Говорят, - Мортон заговорщицки понизил голос, - что принц их всех обратил в черные розы. Перед новым дворцом теперь, говорят, целая ограда из них – а ведь совсем недавно всего несколько десятков и росло… - А на что они ему… розы эти черные? – поинтересовался кто-то из собравшихся; Седрик только сейчас заметил, сколько сегодня народу набилось в тесную каморку за трактиром. - Ясное дело, - усмехнулся Мортон, - для защиты своей. Он нас голодом морит – и, естественно, боится… - Чего боится? – прежде, чем успел прикусить язык, услышал Седрик свой собственный голос. К счастью, фразу «того, что его тоже утопят в чане с краской?» он сумел придержать. - А нас боится, - повернулся к нему всем корпусом жених Ксаны, и нехорошо блеснули желтые глаза. Седрику даже показалось, что тот все знает про вечер понедельника, однако мысли Мортона занимало совершенно иное. – Нас боится его цветочное высочество, боится того, что мы, доведенные им до отчаянья, однажды придем к нему и спросим: где наследница? Где наша принцесса Элион? - Но принцессу украли… - попытался возразить Седрик, но его тут же перебили: - Это так только говорят! А что, если принц сам ее и украл? А может, ее и в живых-то уже нет? Это донеслось с разных сторон, и Седрик не знал, к кому ему повернуться… да и что сказать – тоже не знал. Не мог же он заявить, что когда похищали маленькую принцессу, принц Фобос был на похоронах его отца. И потом – он, Седрик, ведь прекрасно помнит, какое лицо было у принца, когда обнаружилась пропажа. Брат, потерявший сестру, был не то чтобы расстроен – но потрясен, это точно. Однако здесь, в трактире, среди простонародья, находился не Седрик, маленький придворный, сын лорда-казначея, а Равел, сирота-бродяга, прибившийся работать к знахарке – и Седрик промолчал. - А если и так, и прямая линия Эсканоров пресеклась, - тем временем вновь заговорил Мортон, - то, возможно, они уже отжили свое? И настала нам пора жить своим умом? Меридиан – для меридианцев! А остатки Эсканоров, аристо и прочие человеческие рожи пусть убираются прочь – туда, откуда пришли! - Да к тому же они уродливые! – со смешком добавила Ксана. Она стояла рядом с Мортоном, подбоченясь, с сияющими глазами. Теперь ее веселье не казалось наигранным. Дерзкие слова прозвучали задорно, и каморка наполнилась довольным шумом. По правде говоря, бледная людская кожа, тонкие волосы, по-паучьи тощие пальцы многим в народе казались страшноватыми, а то, что многие поколения королев заставляли обслугу носить личины, говорило о желании скрыть свое уродство среди себе подобных. Седрик не рискнул вступить в дискуссию. Вместо него влез с вопросом Данек: - И что же тогда будет? В смысле, что нам делать? - Сперва – свергнуть тирана, - уверенно отчеканил Мортон. – А потом народ сам выберет себе правителя, как это всегда бывало в старину, до Эсканоров – на общем сходе. <i>«Как вы собираетесь свергать «тирана», если он даже практически не покидает дворца, а во дворец никому не пробраться?»</i> - этот вопрос вертелся у Седрика на языке, но он, слушая радостные вопли, сдержался. Однако, пожимая руку заговорщикам, он решил для себя, что ему нужно еще раз все тщательно обдумать и взвесить. Не здесь. И не сейчас.
Седрик: Глава 17 Шептуны – а вскользь брошенное название неожиданно удачно прижилось – надолго увлекли принца Фобоса, ибо представляли собой колоссальный простор для экспериментов. Принца интересовала в первую очередь функциональность, и он постарался «выбросить» из создаваемых существ все лишнее. Так, что парадоксально, изначально шептуны не имели голосов: Фобос оставил им растительную систему дыхания и потому легких, а уж тем более голосовых связок не предусмотрел вовсе. То же, что приняли за шепот, было лишь растительным шелестом. Будучи связаны со своим создателем на магическом уровне, шептуны передавали ему информацию не словами, а образами, представляя все так, как увидели и услышали более отдаленные отростки. Однако принц вскоре решил, что такой способ занимает слишком много времени, да к тому же от постоянно меняющихся в его мозгу картинок начинала отчаянно болеть голова. Так же Фобос, рассчитывавший создавать Шептунов, сообразуясь с собственными потребностями, не собирался предусматривать половую систему. Более того, он перекрыл и возможность прежнего вегетативного размножения. Правда, ни к чему хорошему это не привело: создания выходили апатичными и быстро увядали; так принц понял, что природа не желает поддерживать виды, не способные воспроизводить себе подобных, и стал изыскивать иные пути. Со временем Фобос поднаторел в выбранном им разделе магической науки, в зависимости от назначаемой функции усиливая или ослабляя различные свойства, но тем не менее продолжал совершенствоваться. В своем дворце он жил совершенно один, окруженный исключительно Шептунами, и только в маленьком домике посреди роскошного сада по-прежнему обитал садовник Далтар. Принц обещал ему, что тот продолжит заботиться о своих жене и дочери, и сдержал слово. Но так как Далтар уже не способен был определить, где именно в грозной магической ограде находятся его родные, то ему пришлось взять на себя заботу о ней в целом – чего, собственно, Фобос и добивался. Так же возле прохода в ограде из черных роз, открывающего единственную (по крайней мере, официально) дорогу ко дворцу, располагалась казарма, где находился отряд новой городской стражи. Прежние отряды городской стражи пока так же продолжали действовать, но не называть же «придворной» охраной тех, кто и во дворце-то не бывал? А уж «гвардией» тем более, какие из них гвардейцы – с такими-то рожами? Рожи, надо сказать, и правда были не столичными: здесь за века существования купола уже более-менее устоялось некоторое количество определенных фенотипов. Этих же своих Фобос принципиально набирал по окраинам, чем дальше, тем лучше. И учитывая, что на окраинах ситуация ухудшалась еще стремительнее, нежели в столице, здоровые лбы служить шли с охотой. Впрочем, по той же причине принц им не особо доверял, хотя и считал все же немного надежнее городских. Именно недоверие к страже подтолкнуло Фобоса к созданию принципиально нового типа Шептуна. До сей поры каждый из них находился в полной зависимости от принца: они были его глазами, ушами и руками – а разве отдельные части единого целого могут мыслить самостоятельно? Однако со стражем такая система работать не могла: его работа будет требовать немедленной реакции. Послушание прекрасно, но все предусмотреть невозможно, а страж, каждый раз обращающийся за консультацией, бесполезен. Он должен будет выполнять приказ, но <i>как</i> именно и какие средства для этого применить, решать ему придется самому. Это подразумевало свободу воли и совершенно не нравилось принцу. Однако приходилось выбирать, и Фобос решился. Тем более, что эта задача выходила посложнее всех предыдущих, и азарт ученого не давал покоя. Итак, конечное создание должно будет обладать свободой воли и иметь возможность для обучения. Его действия не подразумевают раз и навсегда заведенного алгоритма вроде уборки комнат или готовки обеда; из каждой ситуации, что он переживет, обязан делать вывод и извлекать урок. А чтобы эти «выводы» не привели потенциального защитника к корыстным мыслям, необходимо тщательно проработать его моральный облик. Вот, собственно, в моральном облике и крылась главная проблема. Есть мнение – его пытались протолкнуть некоторые лизоблюды покойной королевы – что ценна любая разумная жизнь, и требуется уважать каждую личность. Этого вкладывать решительно нельзя, ибо не исключено, что стражу придется идти на крайние меры, которые, впрочем, принц в целом не одобрял, ибо предпочитал, чтобы преступники искупали свою вину черными розами, а не валялись бесполезными трупами. И все же случаи бывают разные, и страж обязан выполнять поставленную задачу во чтобы то ни стало, даже через убийство. В конце концов, от этого зависела и его собственная безопасность – Фобос делал Шептунов вовсе не для того, чтобы кто-то иной их уничтожал. Этот проект занял принца надолго. Бывало, что, дойдя уже до середины, Фобос прерывал работу и, слегка или радикально меняя планы, начинал все заново. В жизни часто нетерпеливый и несдержанный, принц в своих научных изысканиях готов был скрупулезно отслеживать малейшие детали и не жалел времени. Наконец внутренняя работа практически подошла к концу, и ребром встал вопрос о внешности. После первых бесполых образцов Фобос перешел к женской внешности. Если бы было кому спрашивать – и если бы принц пожелал отвечать – то он сказал бы, что это исключительно из эстетических соображений. Мягкие, плавные линии изящных тел были приятнее для глаз… Хотя, возможно, имелся резон также заподозрить Фобоса в желании проявлять власть над теми, кто его столь долго подавлял. В качестве стража принц пожелал видеть мужчину. Облик он создавал не как художник (рисунок у него вообще всегда выходил весьма посредственно), а будто сплетая из магических нитей. Фобос не творил – но будто вспоминал некий облик. На сей раз «воспоминание» вышло неудачно. Разглядев результат, принц ужаснулся: пока еще неподвижным взглядом на него смотрел отец. Фобос долго приводил свои чувства и мысли в порядок, с крайней неохотой осознавая, что образ воина для него имеет излишне четкие ассоциации. Работу опять пришлось начинать заново. Пришлось приложить много усилий – и больше моральных, нежели магических, дабы результат не повторился. Теперь принц еще более тщательно следил за тем, какой образ у него выходит. Чтобы отойти как можно дальше от облика отца, Фобос нарочито омолодил свое создание. Наверное, он даже слегка переборщил, ибо на этот раз на него смотрела почти мальчишеская физиономия. Чем-то она напоминала Седрика – не чертами лица, нет, здесь не было ни малейшего сходства – а, скорее, широко распахнутыми глазами, увлеченно впитывающими весь мир. Это был почти человек. Воссозданный полностью, от и до, человеческий организм, гладкая розоватая человеческая кожа, мягкие легкие человеческие волосы – темные, непослушные вихры. Глаза – зеленые, в обрамлении темных ресниц; и такие же темные росчерки бровей над ними. Единственная дань прошлому – несколько полосок на скулах и ниже, на теле. Такие же зеленые, как и глаза, они придавали образу законченность. Если существо должно что-то решать, то оно должно и думать, и, следовательно, учиться. Это не имело ничего общего с прежними опытами – тем, прежним Шептунам, требовались лишь вложенные создателем способности да краткое время для овладения заданным навыком. Здесь приходилось действовать иначе: Фобос будто получил дитя, пусть и с лицом семнадцатилетнего юноши; и это дитя требовало обучения. Принц не горел желанием становиться наставником. Умом он понимал, что иначе никак не выйдет, но подсознательно ожидал иного. Не старшим братом и уж тем более не отцом собирался он быть образцу М-745/23/8. Возможно, среди прочего, Фобос не хотел признавать, что пытался создать себе равного. Так или иначе, принц ограничился тем, что научил свое творение читать и время от времени посвящал час-другой упражнениям с мечом – более для себя, нежели для натаскивания потенциального стража. Все остальное «образцу» было предоставлено изучать самостоятельно. И тот изучал. Часами просиживал в библиотеке, которую Фобос тщательнейшим образом вывез из прежнего дворца и дополнил новыми приобретениями. Магические трактаты у М-745/23/8 мешались с любовными романами, пособия по стратегии и тактике – со сборниками кулинарных рецептов, географические атласы – с брошюрами томных стихов. Гибкая память впитывала все, однако очень скоро в голове Шептуна нового типа образовалась совершеннейшая каша. Седрик никогда еще не подходил столь близко к ограде из черных роз. Конечно, к ней никто не стремился приближаться, но Седрик умышленно обходил новый дворец принца окольными путями. Ибо очень хотелось попасть вовнутрь. Из-за высокой ограды можно было разглядеть разве что узкие шпили – это если вблизи, а если отойти и попытаться взглянуть на расстоянии, то все тонуло в магической дымке. Принц Фобос не только изгнал всех служащих, он даже случайным прохожим не желал показывать свой дом. Так что, уверял себя Седрик, спеша по делам или направляясь на встречу с приятелями, и смотреть-то там не на что. Это теперь не его жизнь, его место здесь, в городе – а прежний мир ныне недосягаем. Впрочем, надо быть честным хотя бы с самим собой: прежний мир рухнул задолго до изгнания и никогда уже больше не вернется. Нельзя сказать, чтобы Седрик жаловался. Жить у тетки он давно привык, как привык и к ней самой, даже привязался по-своему. С друзьями было весело; Ксана, правда, уже больше не отвлекалась от Мортона, но Седрику уже во всю строила глазки новая девушка, и он предвкушал впереди много новых приятных свиданий. Он каждый день бывал сыт, что в постепенно нищающем городе становилось все важнее, и будущее не пугало его. Однако сейчас Седрик стоял у ограды из черных роз – не вплотную, иначе те могли начать высасывать энергию из незадачливого наблюдателя – но настолько близко, что видел даже тонкие прожилки на хрупких лепестках цвета ночи. Где-то там, за оградой, за огромным садом, в глубине покоев дворца находился принц Фобос. Принц, так и не надевший короны, разогнавший придворных и отгородившийся от своего народа. Как, наверное, там, в просторных коридорах, тихо и пусто… а еще чисто и светло, в отличие от грязных улочек столицы, тонущих в полумраке из-за часто плохой погоды. Седрику, по большому счету, плевать было на светлые коридоры, но… Но он обязательно попадет туда. Вчера состоялось собрание Сопротивления, организованного несколькими месяцами ранее. Высказанное Мортоном мнение оказалось не шуткой, хотя дальнейшее и походило на фарс. Сперва Сопротивление собиралось для того, чтобы ругать принца, причем особую популярность имели анекдоты, преимущественно пошлые. Вертелись они в основном возле того, что с кем же принц живет, раз всех, в том числе и баб, разогнал, а если правда то, что он и сам кого хочешь слепит, то кого же он себе насочинял. Седрик давно перестал краснеть, слушая эти предположения, однако взамен его начали терзать клыки ревности. А вдруг принц создал себе другого Седрика, вместо него, изгнанного? На что Фобосу второй Седрик, когда он и с первым-то часто не знал, что делать – такой вопрос почему-то в голову не приходил. Однако Мортон довольно быстро сообразил, что на одних анекдотах его авторитет долго не удержится. Собирались либо в трактире, либо в доках, выпивку ставил в основном Данек – Мортон в общей компании ничем не отличался от остальных. Поэтому на последнем «собрании» он снова решил привлечь к себе внимание. Пиво и анекдоты – это, конечно, очень хорошо, с чувством возвестил Мортон, но нельзя забывать и о главном. А главное – это избавление от тирана. Кто-то, не беря слова, уточнил, а как же именно они будут от него избавляться. Мортон ждал этого вопроса. Выразительно, стараясь придать вес каждому своему слову, он заявил: - Надо пробраться в новый дворец. - И убить?.. – в воцарившейся тишине внезапно осипший голос Данека прозвучал скрипуче. - Нет, - покачал головой Мортон. – Убить у одного не получится. Но тот, кто проникнет во дворец, должен будет узнать, где именно находится тиран, и как его уничтожить. Повисла пауза. Одно предложение преодолеть преграду из черных роз уже звучало абсурдно, не говоря уж про прочие части «плана». На это Мортон и рассчитывал. О таком дерзком плане никто не смел и думать – а он вот подумал. Разумеется, сам Мортон идти не может, ведь он создатель, а, значит, глава Сопротивления, а все остальные выходят трусами, не способными поддержать хорошую идею. Понимал это все и Седрик. Мортон чем дальше, тем больше ему не нравился – и вовсе не в Ксане было дело. Мортон был не то чтобы умен, нет – но в нем была та жуликоватая хитрость, которая ему подобным заменяет ум. Он умел <i>прикидывать</i>, и прикидки эти частенько себя оправдывали. Кроме того, Седрик, проведший столько времен среди придворных, прекрасно видел, что откушенный ломтик власти пришелся Мортону по вкусу. Седрик еще никогда в жизни не вылезал на первые роли, но есть люди, при которых не стыдно быть статистом, а есть те, при ком и роль второго плана противна. Седрика буквально разрывало желание сместить Мортона с того пьедестала, на который тот самовольно влез. А, впрочем, имелся и другой вариант. Принц велел никогда не возвращаться, но ведь «никогда» – это очень долго. Быть может, его высочество давно скучает по своему верному маленькому Седрику? Может, даже посылал за ним – да заколдованный дом чужих не пропустил. Или не посылал, он гордый – но ждал, что Седрик вернется сам. Приползет на коленях и поклянется, что больше никогда не примет иного облика – и будет продолжать служить… А даже если и не ждет, то что может оправдать возвращение лучше, нежели донесение о заговоре? Отец как-то упоминал, что друзей предавать некрасиво. Но никогда не знаешь, как может повернуться жизнь, поэтому лучше всего не заводить друзей вовсе. Поздно – друзья у Седрика уже имелись… И все равно, он очень четко осознавал, что душой и разумом готов их предать. Мысль эта вызывала легкий дискомфорт – пока Седрик не сообразил, что присягу верности принцу он приносил гораздо раньше. А это значит, что все правильно, и он лишь исполнит свой долг. Придя таким образом в согласие с самим собой и от этого повеселев, Седрик решительно поднялся со своего места. - Я отправлюсь во дворец на разведку. Звонкий отроческий голос буквально разрезал тяжелую тишину. К Седрику обрались взгляды всех присутствующих. Мортон замер в несколько неловкой позе – он собирался снова сесть на свое место, да так и остановился в процессе. - С ума сошел, - первой опомнилась Ксана. Она откинула волосы за спину и понимающе улыбнулась, не сомневаясь, что это ради ее благосклонности хотят совершить безрассудство. – Тебя же там убьют, малыш. <i>«А когда целоваться лезла, малышом не считала…»</i> - беззлобно подумал Седрик. В данный момент Ксана занимала последнее место в его мыслях, и он сосредоточился на совершенно ином, произнеся вслух: - Я отправлюсь во дворец. Я первым предложил… впрочем, если кто-то хочет поспорить со мною за это право… Седрик обвел каморку внимательным взглядом. Кто-то отводил глаза, кто-то делал вид, что очень занят чем-то, кому-то вообще срочно понадобилось поднять упавшее на пол. Глазами удалось встретиться только с Мортоном. Тот смотрел, прищурившись, и Седрику его взгляд совершенно не понравился. - Жить надоело, Равел? – негромко, но весомо поинтересовался «предводитель». - Я еще вас всех переживу, - весело улыбнулся Седрик, и комнатенку будто осветило полузабытое солнце. – У меня вся жизнь впереди. Мне просто надоело сидеть без дела, хочу показать, на что способен. Напряжение спало. Седрик был младше большинства собравшихся, веселый, забавный, компанейский. Жалко, конечно, азартного мальчишку, подумали в тот момент многие, но если он уж так рвется в добровольцы… Его проводили. С несколько наигранной бодростью желая успеха, провожали, как в последний путь. Даже Мортон немного расслабился, пребывая в уверенности, что выскочка поплатится за свою дерзость. Ксана попыталась перехватить Седрика после встречи, но тому удалось ускользнуть. И вот теперь он стоит и смотрит на неприступную ограду. И чем дольше Седрик смотрел, тем больше убеждался, что единственный реальный путь во дворец пролегает через ворота. В запасах его трюков уже имелось некоторое количество «перевоплощений» - то есть случаев, когда он не просто менял облик, а изображал кого-то конкретного. Пока Седрик только пробовал, не пытаясь применить этот навык в жизни, но теперь, похоже, пришла пора испытать свои способности. Однако перед нехорошо появляться перед принцем в облике Равела. Хватит с его высочества шока от второго облика – еще один будет перебором. Но и змеелюдом заявляться во дворец не слишком-то разумно – принцу это явно не понравится. Необходимо нанести свой самозванный визит в человеческом облике. Впервые за три с лишним года Седрик вернулся домой – в свой настоящий дом. Живя у тетки, он как-то ни разу не испытывал потребности зайти сюда за чем-либо, и теперь ощущал странную неловкость, будто возвращался к брошенному другу. Впрочем, этому дому было не привыкать к подобному отношению: еще лорд Сатор завел привычку дневать и ночевать в королевском дворце, и в детстве Седрика и ранее имелись годы, когда он не появлялся дома. Седрик медленно прошел по коридорам, слушая, как поскрипывают половицы под ногами. Спустился в подвальный этаж, заполнил бассейн и, сменив облик на человеческий, погрузился в воду. Он отвык от этого тела. Отвык от его мягкости, хрупкости, беззащитности. Вода холодила, и тонкая кожа моментально покрылась мельчайшими пупырышками. Пришлось заново ощущать эти длинные ноги и руки, эту шею – более подвижную, нежели в облике Равела, и куда менее, нежели в истинном. Седрик завернулся в халат отца – его собственный давно уже был ему безбожно мал – и поднялся в родительскую спальню. Раскрыв гардероб, он долго перебирал один костюм за другим, поглаживая рукой красивые ткани, проводя пальцами по расшитым узорам. Это были костюмы отца – придется взять один из них, ибо для того, чтобы идти к портному, не имелось ни времени, ни возможности. В какой-то момент Седрик оказался очень близко к вороху одежды, практически уткнувшись в него носом. Ему показалось, что он чувствует знакомый запах, хотя и понимал, что почти восемь лет спустя это нереально. Возвращаясь в сегодняшний день, Седрик заставил себя сосредоточиться на деле. Ему просто надо выбрать для себя одежду, только и всего. К сожалению, оказалось, что вырос он еще недостаточно. Рукава были длинноваты, юношески тонкий стан терялся в слишком широком поясе, а линия плеч сползала ниже, на руки. Если рубашку и штаны Седрику еще удалось кое-как на себе закрепить, то ни один из красивых камзолов не хотел на нем хорошо сидеть. Седрик с сожалением вернул их все на место, утешая себя, что принц никогда не был сторонником жесткого этикета. Отцовские сапоги так же оказались великоваты на отроческую ногу. Сапог – не штаны, его ремнем не утянешь, и это заставило Седрика на некоторое время растеряться. Он не мог идти во дворец босым: речь здесь даже не о том, что это неприлично, а просто нежные человеческие ноги не приспособлены для подобных вояжей. Решение пришло, когда Седрик, закончив расправлять возвращенные камзолы, полез во второе отделение гардероба. Там было больше свободного места, однако не совсем пусто; похоже, мать, уезжая, забрала с собой далеко не все. Выудив пару материнских сапог, Седрик, с минуту постояв в задумчивости, натянул их. Мужская и женская обувь различалась лишь количеством украшений, но эта пара выглядела довольно простой, без изысков – возможно, именно за свою невзрачность они и были оставлены дома. Сапоги самую малость жали, однако ходить это не мешало. Все лучше, чем шлепать в обуви на пару размеров больше, подумал Седрик и на этом решил остановиться. Теперь он был готов к тому, чтобы повидаться с принцем. Осталось лишь самое простое – попасть во дворец.
Седрик: Глава 18 Пройти мимо стражи у входа получилось на удивление просто. Похоже, Седрик вообще оказался единственным желающим это проделать – и стража была тут совершенно не причем. На принца Фобоса прекрасно работала его репутация, и из всех мест в мире его дворец являлся последними местом, где желал бы оказаться рядовой меридианец. Но Седрик искренне считал себя отнюдь не рядовым, да к тому же имел вескую причину хотеть попасть во дворец – даже целых две причины, пусть и прямо противоположные. Удалившись от караулки, он скинул с себя личину стражника и дальше пошел в собственном человеческом обличье. По дороге Седрик оглядывался, не желая, чтобы кто-то – или что-то – выпрыгнуло на него из пышных кустов. Он вообще крайне далек был от природы, и сад Фобоса, хоть и поразил его размерами разнообразием, но отнюдь не восхитил. Помимо этого Седрик, чувствительный к магии, ощущал ее на каждом шагу. По спине маршировали отряды мурашек, затылка будто касались взгляды сотен внимательных глаз – и ноги все ускоряли шаг, та, что под конец уже почти бежали. Параллельно с этим Седрик как бы вступил в диалог с садом. <i>«Я маленький… я совершенно безобидный…»</i> - твердил он мысленно, держа на виду открытые пустые ладони. – <i>«Я не несу зла ни вам, ни вашему господину… <b>Нашему</b> господину… ибо я люблю принца Фобоса!»</i> Неизвестно, то ли ему удалось убедить невидимых стражей, то ли на него изначально никто и не покушался, однако Седрик беспрепятственно влетел в парадную дверь, которую поспешно захлопнул, подпер собой – и только тут перевел дыхание и огляделся. Холл был необъятным: потолок уходил далеко в высь, подобно небу, стен в обозримом пространстве не наблюдалось. Свет, казалось, лился одновременно со всех сторон – разве что не от пола, – и с непривычки у Седрика даже слегка заболели глаза. Он уже начал забывать, что может быть настолько светло – снаружи все чаще и чаще солнце скрывали облака. Впрочем, здесь свет тоже не выглядел солнечным: ярко-белый и холодный, он не имел ничего общего с золотистыми лучами. Как ни странно, это все – и пространство, и пронизывающий свет – не угнетало Седрика. И хотя здесь он был как на ладони, его не охватывали ни настороженность, ни опасения. Седрик ощущал себя куда комфортнее, нежели в саду. Поэтому он, слегка обив уличную грязь с сапог, как ни в чем не бывало отправился на поиски принца Фобоса. Седрику нужны были либо личные покои его высочества, либо библиотека, либо лаборатория. Там принц или обнаружится, или появится рано или поздно. Главное – отыскать их в этом совершенно незнакомом здании. Просторные светлые коридоры сменяли один другой, соединяясь под абсолютно прямыми углами. Седрик шел, не таясь, однако его никто и не думал останавливать. Более того, ему вовсе никто не повстречался. Седрик открывал каждую попадающуюся на пути дверь – разумеется, те, что не были заперты, – заглядывал в комнаты, убеждался, что они пусты, и, аккуратно закрыв, двигался дальше. На втором этаже ему наконец-то повезло. Принца, правда, не оказалось и там, однако обнаружилось нечто не менее замечательное. Библиотека. Будто зачарованный, Седрик переступил порог и, ведя кончиками пальцев по корешкам книг, будто слепой, прошел дальше вглубь. Его высочество, в конце концов, никуда не денется… А он, Седрик, так давно не был в королевской библиотеке! Правда, потом его посетила мысль, что главное все-таки – это вымолить благоволение принца, и тогда доступ к книгам у него будет постоянным. И Седрик был совершенно согласен с самим собой – но все равно продолжал двигаться вперед. Вскоре Седрик вышел к небольшому свободному пятачку. Основную часть его занимал уютный диванчик, расположившийся под высоким окном. Седрик, оказавшийся здесь впервые, едва не врезался в этот диванчик. Он остановился за секунду до столкновения, ибо замер, потрясенный увиденным. Молодой человек, удобно устроившийся с книгой, вряд ли мог услышать вторжение: чтение увлекло его, а двигался незваный гость почти бесшумно. Однако что-то заставило его насторожиться – и юноша вскинул голову в тот же самый момент, когда Седрик внезапно остановился. Две пары глаз – прозрачно-голубые и темно-зеленые – скрестились, подобно мечам. Одновременно у обоих сорвался с губ вопрос: - Ты кто?! Седрик рассматривал незнакомца со смесью обиды и ревности. А он-то еще сам себя упрекал во мнительности! Его, значит, принц прогнал, а этого… пригрел! Ведь это он, Седрик, сейчас должен был с ногами сидеть на этом диване и задумчиво перелистывать страницы. А вместо него здесь находится это… полукровка! Образ наглого самозванца, смугловатого, темноволосого, с дурацкими зелеными полосками на лице, начал расплываться. Седрик сморгнул и только тогда осознал, что смотреть ему мешали навернувшиеся на глаза злые слезы. Опытный образец идеального стража рассматривал пришельца с любопытством. За свою недолгую жизнь – а было ему от создания месяца два – он видел лишь три типа ходящих и говорящих существ: шептунов, охранников у входа и, собственно, самого принца Фобоса. Больше всего вторгшийся был похож на принца, но это ничего не значило. Врагом мог оказаться каждый. Эта мысль подействовала отрезвляюще. Он – страж, и его задача защищать своего сюзерена (слово «господин» опытному образцу почему-то решительно не нравилось) ото всех, кто посмеет проникнуть в замок. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы нащупать небрежно пристроенный с другой стороны дивана меч, и вот уже в грудь Седрика уперлось тщательно наточенное лезвие. Такого приема тот точно не ожидал и машинально попятился. Самозванец держал меч по-ученически, будто находясь в тренировочном зале, но у Седрика вовсе не имелось оружия. Идею воспользоваться магией он отмел сразу: нельзя повредить книги… иначе надеяться на милость принца будет безумием. Оставался только один вариант действий – и Седрик им воспользовался. Сделав большой прыжок в сторону, он развернулся и припустил наутек. Спустя всего мгновение за его спиной послышался топот: соперник устремился в погоню. Пропетляв немного среди стеллажей, Седрик выскочил обратно в коридор. Когда он перепрыгивал через порог, его настиг разочарованный вопль: - Стой! Я должен тебя убить! <i>«Он что, серьезно считает, что это послужит хорошим аргументом?»</i> - на ходу удивился Седрик, однако тут же постарался прогнать все мысли и сосредоточиться на движении. У него не было времени дергать за ручки, выясняя, какие двери заперты, а какие нет, он просто бежал, надеясь на удачу – и та улыбнулась ему. Одна из дверей оказалась немного – едва-едва – приоткрыта, и Седрик ухватился за этот шанс. Не снижая скорости, он ворвался в комнату и захлопнул за собой дверь. Подпирать ее собой было бы глупо – так и меч в спину можно заполучить – и Седрик быстро окинул взором ближайшую территорию. Нечто среднее между небольшим шкафом и вместительным комодом привлекло его внимание. Ни времени, ни места для трансформации не было, поэтому Седрик напряг все имеющиеся у его человеческой сущности силы для того, чтобы сдвинуть квазикомод с места. Затея удалось – дверь подперла довольно массивная деревянная конструкция. Седрик удовлетворенно перевел дыхание. Он слегка запыхался, ибо давно уже не бегал в этом облике, однако тяжелый удар в дверь заставил его губы растянуться в улыбке. Он успел – и это главное. А этот сумасшедший пусть пытается сломать дверь. Вот придет принц и посмотрит, как его новый любимец развлекается. Дверь сотрясалась под ритмичными ударами: видимо, ни упорства, ни силы преследователю было не занимать. Седрик же, убедившись, что недошкаф служит достаточно надеждой преградой, решил поискать себе местечко, где можно было бы расположиться с комфортом. Отвернувший от двери и сделав шаг вглубь комнаты, он в растерянности остановился. На него, скрестив руки на груди и чуть опустив голову, смотрел сам принц Фобос. Видимо, убедившись, что на него наконец-то обратили внимание, принц глухо произнес: - Седрик. Это не являлось вопросом, ни даже выражением удивления: его высочество просто констатировал факт. Хотя на деле он удивлен был. Возвращения Седрика Фобос ожидал в первое время после изгнания – по правде сказать, в большом уме своего единственного придворного принц никогда не подозревал, – но когда мальчику хватило разумности не попадаться на глаза, успокоился. И вот, пожалуйста, явился. Повзрослевший, вытянувшийся… даже похорошевший, как отметил Фобос с легкой растерянностью. Он умел ценить красоту – не фанатично, но с холодным одобрением – и сейчас почти с научным интересом разглядывал лицо Седрика. На светло-розовой, фарфорово-гладкой коже не было ни малейшего изъяна, черты лица, ранее казавшиеся невзрачными, сформировались в классически правильные линии – разве что нос оказался длинноват и портил общую картину чуть вздернутым кончиком. Широко расставленные глаза не потеряли своего по-детски голубого цвета; ресницы, хоть и излишне светлые, были длинными и пушистыми. Неприметный мальчик за каких-то три года вырос в привлекательного юношу, и, скорее всего, дело этим не закончится. Пауза затянулась. Фобос слишком погрузился в свои мысли, а Седрик не решался прервать молчание первым. Тишину нарушали лишь ритмичные удары в дверь. Наконец, принц опомнился – и тут же нахмурился. - Что ты здесь делаешь? – с детства знакомый голос звучал холодно и как-то по-чужому. - Понимаете, ваше высочество, - Седрик собрал в кулак все свое красноречие, - я пришел, чтобы доставить вам важное известие, а тут этот… ненормальный напал на меня в библиотеке… И он улыбнулся. Светло, обезоруживающе, почти наивно и, без сомнения, весьма обаятельно. Но на Фобоса это не подействовало. Едва заметно поморщившись, он повысил голос и крикнул: - Прекратить ломать дверь! В коридоре сразу затихли. Принц перевел тяжелый взгляд на незваного гостя, и Седрик внезапно почувствовал себя неуютно. Впервые за день ему пришло в голову, что отправиться сюда было не такой уж хорошей идеей. - Ваше высочество… - начал он, машинально стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче, но Фобос резко оборвал его: - Мне казалось, что «никогда» - это несколько дольше трех лет, - от ледяных интонаций Седрик невольно поежился. – Я не спрашивал тебя, как ты сюда попал – этот вопрос мы разберем позже; я спросил, что ты здесь делаешь. В этот момент, с запозданием в три года, Седрик на удивление четко осознал, что «как раньше» уже точно не будет. Его высочество не умеет прощать, даже если вина всего лишь в естественном желании выжить. Да даже если бы и простил – в скорлупу вернуться невозможно. Он, Седрик, вырос – и принц тоже. Больше нельзя быть холеной игрушкой, домашним любимцем, которому кидают лакомые кусочки и зовут в час скуки. Детство ушло в прошлое вместе с пышной и беззаботной эпохой последних короле – и если Седрик пришел за всем этим, он жестоко ошибся. Но все еще был принц. В длинном балахоне – привычном и непривычном одновременно – с лицом, на котором по-мальчишески бравадная надменность сменилась естественным равнодушием, с голосом, в котором сквозь холодность все-таки проскальзывали знакомые нотки… Это был <i>его</i> принц. Его, Седрика – он признал его всеми частями своей двуликой души. Еще можно было уйти – Седрик не сомневался, что прорваться обратно ему удастся – но на сей раз уйти придется действительно навечно. Принц вырос из игрушек – ныне ему нужны только слуги: преданные, рабски послушные, готовые исполнить любой приказ. И Седрик опустился на колени. Не упал, а беззвучно соскользнул, почти растекшись на маленьком пятачке у двери. Густые золотистые волосы перетекли со спины за плечи, касаясь пола. - Ваше высочество, - уже без малейшей улыбки в голосе, с необычной для себя серьезностью произнес Седрик. – Я никогда не осмелился бы нарушить ваш приказ, если бы не узнал, что в городе против вас зреет заговор. Более того, заговорщики планируют убийство – ваше убийство, мой принц. - Убийство? – Фобос фыркнул и слегка наклонил голову набок. Определенно, в такой позе змееоборотень раздражал его меньше – хотя и не стоило забывать, каким он может стать в любую минуту. – Для этого им сперва надо будет пробраться сюда. - Но я же пробрался… - смиренно напомнил Седрик. Принц неодобрительно поджал губы, еще раз окидывая юношу пристальным взором. - И за что же меня хотят убить? – соизволил поинтересоваться он в конце концов. - За нищету… - пробормотал Седрик, не поднимаясь с колен. – За голод… За ушедшее солнце и погасшую надежду. - Я и солнце с надеждой умею гасить? – рубиновые брови Фобоса взметнулись вверх. – Какое у народа обо мне лестное мнение… - Им тяжело, и они очень хотят найти виноватого, - негромко вставил змеелюд, но принц его услышал. - А, так ты пришел, как их глас? – криво усмехнулся он. – Ах нет, как я мог забыть… Разве мог маленький Седрик озаботиться судьбой народа? Ты сам голоден и несчастен? - Нет, - золотистые волосы колыхнулись, повторяя движение головы. – Для меня нашелся и кров, и обед… хотя я действительно научился ценить их выше. Но я… Здесь он слегка замялся. Слова, заготовленные ранее, не годились. Нужно было сказать правду – и это оказалось почти невыполнимым. Наконец Седрик выпалил: - Я не могу без вас, ваше высочество! Я не могу слышать, что говорит о вас весь этот сброд – мои руки сами сжимаются в кулаки. Но что я могу один против толпы? Но если бы вы позволили… если бы отвели хоть самое скромное место у подножия вашего трона… Фобос скривил губы. - Без патетики, будь добр, - и, не давая Седрику вставить ни слова, продолжил: - Я так понимаю, что свобода пришлась тебе не по вкусу. Ты желаешь быть в услужении и ради этого готов… Да, вот до этого места мы не дошли. Так на что ты готов, Седрик? - На все, мой принц! – юноша склонился еще ниже, его волосы растеклись по полу золотистой лужицей. – Я буду вашими ушами и устами, глазами и руками. Я войду в любые двери – тайно или явно, как вам будет угодно. Моя жизнь… - Довольно, - снова прервал его Фобос. – Ты слишком много болтаешь. Я хочу знать, какая от тебя может быть конкретная польза. - Заговор, ваше высочество… - Седрик попытался зайти с другой сторон. – Его надо подавить – а я знаю и зачинщиков, и всех участников… - Нет, - принц задумчиво покачал головой. – «Заговор» мы твой раскрывать не будем. Второго такого ловкача, как ты, думаю, в городе нет – а больше никому во дворец не пробраться. Уверен, что твои «заговорщики» всего лишь трепачи, выпускающие пар за кружкой пива. Седрик едва слышно вздохнул: дела действительно обстояли именно так. Однако сдаваться он не собирался. - Я могу быть полезен вам в своем истинном облике, ваше высочество, - негромко, но настойчиво произнес змееоборотень. – Вас боятся издалека – меня будут бояться вблизи. Меня ничто не связывает с <i>остальными</i>. Ваши теперешние стражники имеют родных и друзей, равных им. А я – один, вы же знаете, больше никого не осталось. Я, - по какому-то наитию Седрик вдруг заговорил громче, поднял голову и посмотрел Фобосу прямо в глаза, – я ниже вас, но выше их всех. Я желаю тянуться к вашему свету, но не опускаться в их тьму. <i>Они не ровня мне</i> – я их не пожалею… - Откуда в тебе столько пафоса? – устало вздохнул принц. – Если выражаться кратко – чего ты, по-видимому, просто не умеешь – то ты готов выполнить любой приказ, не беспокоясь о его моральной стороне. Седрик пожал плечами. Мораль никогда не входила в широкий круг его интересов. Он был в курсе, как принято, однако нарушал писаные и неписаные правила, не задумываясь. Впрочем, Фобос слишком хорошо помнил, что когда-то, будучи в том же возрасте, что и Седрик сейчас, тоже отрицал многие постулаты – и каким жестоким было пробуждение от грез на поле боя. Седрик своего «испытания кровью» явно еще не прошел, однако принц подозревал, что и характер у бывшего придворного совершенно иной. - А еще, - тем временем вновь заговорил Седрик, - в сознании жителей вы стали бы правителем Меридиана, подчинившим себе змеелюда. Это был сознательный риск, и Седрик сперва вовсе не собирался идти на него. Но все сложилось не так, как он планировал, и теперь осталось только импровизировать. Фобос поджал губы. Ему не нравилась сложившая ситуация, а в ней больше всего раздражало то, что… он, к своему огромному удивлению, был рад. Он, ни на секунду за эти три года не пожалевший, что не видит ни единого человеческого лица – он был рад снова лицезреть эту бессовестную физиономию! Главным было не показать этого самому Седрику – от счастья от мог и обнаглеть. Однако проект со Стражем – по крайней мере, на данной стадии – принц считал проваленным, а Седрик, несмотря на свои многочисленные недостатки, которые уже не исправишь, все-таки умел думать быстро и нестандартно. Да и город, наверняка, действительно знает. И вернуться, похоже, искренне хочет – хотя кто разберет, что за мысли скрываются за таким невинным взглядом. Принц Фобос вздохнул. Возвел глаза к потолку. И медленно, неохотно произнес: - Посмотрим. Возможно, я дам тебе еще один шанс. Но помни, Седрик – и не дай боги тебе забыть! – что отныне и навеки ты мой слуга. - О да, ваше высочество! – юноша едва не распластался на полу от усердия, а мысленно добавил: <i>«Зато вы – мой принц! Мне повезло больше»</i> - Как твое имя? - Опытный образец М-745/23/8. Седрик, полулежавший на диване, перекинув ноги через один из подлокотников, с книгой на животе, поморщился. Ему абсолютно не нравилась манера принца давать своим созданиям названия, состоящие из числительных. И если среди «функционалов», как про них говорил сам Фобос, Седрика никто не волновал, то неудавшийся преследователь, оказавшийся вовсе не соперником, а простым плодом экспериментов его высочества, пробуждал любопытство. Седрик без проблем решил свои дела в городе, без зазрения совести предоставив соратникам по заговору массу информации о быте принца и даже очень коряво набросав план дворца, чем заслужил уважение и бесспорное повышение собственного статуса. Рисковать он ничем не рисковал: простым меридианцам действительно было не пробраться во дворец, зато поводов для гордости получил немало. Седрик стал редко появляться и в городе, а у тетки не оставался даже ночевать. Та отнеслась к очередному повороту в судьбе племянника с философским спокойствием; если она и не одобряла его, то придержала свое мнение при себе. Проводя ныне значительную часть времени во дворце, змеелюд старался разглядывать существо, которое сперва искренне счел человеком. В этом «образце» не имелось ничего от растения, он выглядел совершенно обычным юношей в возрасте Седрика или на пару лет старше. Оставалось только подивиться мастерству принца, создавшему этот в своем роде шедевр. Правда, мозгами, с точки зрения Седрика, М-745/23/8 на внешний возраст не тянул. Особенно поражали потрясающая наивность, доверчивость и какая-то поистине детская честность. С другой стороны, впервые после исчезновения принцессы Элион Седрик почувствовал себя старше относительно хоть кого-то и потому охотно шел на контакт. Страж, не избалованный чужим вниманием, тоже потянулся к новому человеку. Седрик приводил его в некоторое замешательство: слишком много говорил, был очень разным рядом с принцем, со стражниками и с ним самим, легко переключался с одного на другое. Явно много читал – но, похоже, мало верил прочитанному и с легкой насмешкой относился к вере самого М-745/23/8. Но он хотя бы был готов разговаривать, и это ценилось. Вот и сейчас Седрик пристал к Стражу с расспросами. - Имя – это очень важно, - внушал он смущенному «образцу». – Имя – это не просто набор звуков, на которое то или иное существо отзывается. Когда родители дают имя, этим они показывают, что хотели бы видеть в своем ребенке, чего желают ему. И это имеет значение на всю оставшуюся жизнь. - А что означает твое имя? – с трудом вставил реплику в упоенный монолог М-745/23/8. - Мое имя пришло вместе с людьми, появившимися в нашем мире из иного, именуемого Землей, - Седрик, впервые дорвавшийся до благодарного слушателя, не скупился на рассказы. – Поэтому для местных жителей оно смысла не имеет. Однако там, в ином мире, оно имело значение «военного вождя», «лидера». Мой отец хотел, чтобы я всегда в этой жизни побеждал. - А что означает имя принца? – полюбопытствовал Страж. Седрик подавился начатой было фразой и изменился в лице. - Гхм… Ну, знаешь, иногда родители называют детей сгоряча… или не подумав… а иногда и вовсе не зная смысл имени. Ведь иногда даже красивое слово может означать… В общем, - он резко сменил тему, - знаешь, у тебя уникальный шанс, который выпадает очень и очень немногим: выбрать себе имя самому. С нужным смыслом и приятным на слух. Грех было бы не воспользоваться, а? М-745/23/8 нахмурился – не из недовольства, а как делал всегда, когда что-либо заставляло его задуматься. - Но его высочество уже дал мне имя… - Но это не имя! – возмутился Седрик, который обычно спотыкался на первой же дроби. – Это номер. Ну, это как если бы мои родители назвали меня Вторым, ибо я их второй ребенок. Понятно, что принцу неохота придумывать имена всем его созданиям – но ты-то особенный, не такой, как они! Ведь имя – не только пожелания в судьбе, это еще и осознание собственного «я», самоидентификация личности в многоликом мире. На Стража умные слова, специально использованные змеелюдом, впечатления не произвели. Словарный запас у него и у самого был богатым, хотя до недавнего времени не предоставлялось возможности им блеснуть. Однако мысль о том, что ему надо воспринимать себя как-то по-особенному тронули какую-то струну в его душе. - Что ты хочешь этим сказать? – прямо спросил он Седрика. – Объясни, я не понимаю. - Ну смотри, - оживился змеелюд. – Вот я – Седрик. Это не просто тело, ум и привычки, это то место, какое я занимаю. Не в смысле, что вот я занимаю диван, а место в жизни. Мое прошлое, мое будущее. Мои мечты и планы. Люди – и <i>не</i>люди, – с которыми я общаюсь. Я не очень-то большой… даже в моем истинном облике, но мое имя – оно огромнее, потому что вмещает в себя куда больше, нежели может вместить физическая оболочка. Принц хотел, чтобы ты заменил человека – но пока ты всего лишь «опытный образец М-745/23/8», ты и будешь всего лишь опытным образцом, семьсот сорок пятым вообще и восьмым в двадцать третьей партии. Вот как эта книга будешь: да, в ней много полезного, да, она ценна – но она уже закончена, и ничего нового в ней не появится. А вот если ты будешь себя воспринимать не как образец, а как настоящего живого человека, когда твое имя будет наполняться содержанием, тогда ты и станешь тем, кем его высочество хотел тебя видеть. - И я стану настоящим человеком? - «И я стану настоящим мальчиком?!» - передразнил его Седрик, вспоминая прочитанную когда-то историю. – Ну откуда мне знать? Отец говорил, что кто-то умудряется прожить всю жизнь, так и не став настоящим человеком. Однако у каждого есть свой шанс – и я не советовал бы тебе упускать свой. Змеелюд потянулся, наслаждаясь мягкостью дивана. Потом посмотрел на книгу. Поднес ее ближе к глазам, потом отодвинул подальше, прищурился и недовольно вздохнул. - Ничего не вижу, все расплывается, - чуть слышно пробормотал он. М-745/23/8 его не услышал, ибо полностью погрузился в свои мысли. Седрик вздохнул еще раз, поднялся с дивана и, вернув свою книгу на место, покопался на полках и протянул Стражу толстый том. - Поищи, может, какое имя приглянется, - подмигнул змеелюд и вышел из комнаты. Он знал, кто ему нужен и где его можно найти.
Седрик: Глава 19 На сей раз Седрик шел по городу в своем человеческом облике. Он уже успел заказать себе новый наряд – с поправкой на вкусы принца, хотя прежние костюмы нравились ему больше. Новехонькие сапоги уже успела кое-где покрыть уличная грязь, но Седрика это не волновало. Он <i>хотел</i>, чтобы его видели. Его должны были узнавать, пока только в человеческом виде, но вскоре меридианцам предстояло узреть и истинное обличье. Впрочем, сейчас Седрик шел отнюдь не по государственным делам – их Фобос пока ему не особо доверял – а по своим личным. Пройдя несколько совсем узеньких улочек, он свернул в неприметный переулок. Там, прячась за чуть более внушительным соседом, притулился еще один домишко. Седрик знал это место только по описанию, но не сомневался, что не ошибся адресом. Прежде, чем войти, он предусмотрительно зажмурился, постоял так пару минут и открыл глаза, уже будучи по ту сторону расшатанной двери. Расчет был верным: внутри царила если и не кромешная тьма, то весьма близкий к ней полумрак. Тишина стояла мертвая, и вообще создавалось впечатление, что хибара давно необитаема. - Я клиент, - негромко в пустоту произнес Седрик. И снова тишина. Лишь спустя некоторое время прозвучал чей-то скрипучий голос: - Нет у меня клиентов! Давно уже нет! Седрик промолчал, однако с места не сдвинулся. Про этот дом, а вернее, про его обитателей, ему поведала госпожа Септима, когда он замучил ее вопросами о необычной книге, не дававшей любопытному уму покоя. Книги – а та, понятное дело, была не одна – попали к тетке с Земли. Но, разумеется, не напрямую. По городу ходили слухи, что в последние десятилетия то тут, то там открывались проходы в другой мир – и закрывались столь же внезапно. Не успел вернуться – гадай потом, где и когда откроется новый. Причем если здесь, на Меридиане, открытие портала ощущали многие, то по ту сторону большинство будто слепло. Однако находились те, кто обладал ловкостью, чутьем и отчаянностью для такого непростого дела, как шныряние между мирами. Занимались они этим делом не из любви к риску, а зная, что многие не поскупились бы на звонкие монеты за диковинки из другого мира. Большинству хватало странных и ярких предметов, тешащих глаз и забавляющих непритязательный ум. Однако были люди – и лорд Сатор в их числе, – которые смотрели на данный вопрос шире. В другом мире многое по-иному, и как знать, не найдется ли там решение какой-нибудь местной проблемы? Какие именно дела вел отец с обитателями этой конторы – а запрятанный в глубине города домишко был именно конторой двух предприимчивых братьев – Седрик точно не знал. Ему было известно наверняка о книгах, а также он подозревал, что одна нужная ему вещь попала к отцу именно с Земли, ибо здесь, на Меридиане, ничего похожего он более не встречал. Здешнее запустение Седрика не удивило. Дом наверняка всегда имел личину развалюхи – межмировая контрабанда являлась сурово караемым преступлением; но сейчас, похоже, обнищал по-настоящему. Из-за ослабления потока энергии дыры в Сети стали гораздо стабильнее, и опасность значительно уменьшилась. Однако аристократы из столицы пропали, а народ боролся за выживание, и ему было не до диковинок. Более того, кое-кто с отчаянья приходил к мнению, что рискнуть на чужбине лучше, чем прозябать на голодной родине, и, махнув на все рукой здесь, отправлялись на поиски более счастливой доли. У Седрика, пока он сюда добирался, даже мелькала мысль: а уж не сбежали ли бывшие проходцы в числе первых? Кому лучше знать <i>ту</i> жизнь, как не им? Но все-таки он не ошибся. Игру в молчанку проиграл хозяин дома: низенький, коренастый, болотного цвета и с коричневыми пятнами-наростами повсюду. Он вышел откуда-то сбоку, неся с собой фонарь. Глаза Седрика сразу заслезились, однако он заставил себя смотреть прямо на собеседника. Тот поглядывал на нежданного гостя искоса, будто ожидая подвоха. Однако поклонился низко, подобострастно. - Чего желает лорд Седрик? – спросил он все так же хрипловато. - Ты меня знаешь? – юноша вскинул брови: он не думал, что все произойдет столь быстро. Однако проходец лишь криво усмехнулся: - Уж больно вы на папеньку похожи. Я даже грешным делом, издалека решил, что мне призрак мерещится. А потом вспомнил, что у нашего казначея вроде как мальчонка был – да сколько лет прошло, вы и выросли, стало быть. - Верно, - кивнул Седрик. – Раз ты меня узнал, то и разговор короче будет. Мне известно, что ты когда-то доставал для моего отца разнообразные вещи… - О да, - проходец издал резкий смешок, похожий на щелчок. – Папенька ваш знал, чего хотел, и умел описывать то, что ему нужно. «Найди мне, Дирк» - это я Дирк, ваша милость, «вот такую штуку…», говорил, бывало, он. Я-то сперва всегда думал: ну и что это за штука такая, где искать? Ан нет! Сунусь в тот мир, покопаюсь – и пожалуйста, вот она, на блюдечке! Придумали ж уже, демоны потусторонние. Я штуку хвать – и к казначею… А уж на оплату папенька ваш никогда не скупился… И он хитро блеснул глазками, бросая на юношу лукавый взгляд. - Времена другие, - холодно произнес Седрик. – Проходы теперь постоянны, риск минимален. Я тебя не обману и не обижу, но даже думать не смей, чтобы накручивать цену. - Эх, ваша милость… - пробормотал Дирк, однако наткнувшись на ледяной взгляд, сменил тон. – Так чего желаете-то? Седрик выложил на щербатый стол маленький предмет, заблестевший в свете фонаря. - Когда-то ты достал для моего отца вот это. Мне нужно нечто похожее, но именно это не подходит. Дирк ловко подцепил хрупкую вещицу массивной лапой. - А… - протянул он, - знаю, очки. Помнится, я притащил их целый ящик, чтобы лорд-казначей подобрал правильные – они ж для каждого свои. Кажется, я так и не вернул его в тот мир. Проходец нырнул в ту же дверь, откуда появился и через довольно длительное время вернулся со странным полупрозрачным ящиком. Шел он осторожно, стараясь не споткнуться. - Вот, - водрузив ящик на стол, объявил Дирк. – Пробуйте, ваша милость. Только не сломайте, они того… бьются легко. Седрик достал заранее заготовленную книгу, придвинул поближе фонарь и начал перебирать волшебные стеклышки. Наконец на втором десятке ему удалось обнаружить такие, что помогли ему ясно и четко разобрать мелкий текст. - Эти, - произнес Седрик, снимая с носа и разглядывая узкие стекла в золотистой оправе. – Кстати, вас, вроде, двое было? Дирк помялся, а потом неохотно ответил: - Брат по ту сторону остался. Прижился. Меня к себе зовет, да я все… - он махнул рукой, и в глазах мелькнула тоска. – Там, конечно, здорово, и я знаю, что к чему… Но здесь мой дом. Голодно только. Он вздохнул, а Седрик незаметно усмехнулся. Аккуратно пряча добытое, он равнодушным тоном поинтересовался: - Ты оплату деньгами хочешь или приписать тебя на довольствие к казарме? Дирк оживился. День, похоже, начинался действительно неплохо – может, и дальше жизнь пойдет на лад? Суетливо подсунул он гостю клочок бумаги и странную палочку, которую не было нужды окунать в чернила – те текли сами, стоило начать писать. Седрик набросал несколько строк, подписал и, не глядя, сунул палочку в карман. Дирк сделал вид, что не заметил: у него такого добра было завались, а казарменное довольствие дорогого стоило. Солдатам выдавали даже мясо. Седрик не в первый раз решал свои личные проблемы за государственный счет. Никаких угрызений совести по этому поводу он не испытывал: принц вроде как принял его на службу официально, однако выплачивать жалованье не имел возможности по причине пустующей еще со времен прежней королевы казны. Поэтому Седрик, не желавший тратить зря то немногое, что досталось ему от родителей, со спокойной душой пользовался служебным положением. - Мое имя – Калеб, - таким известием встретил однажды Седрика бывший «образец». И уже менее гордо, но с куда большей печалью добавил: - Но его высочество отказывается меня так называть… - Я промолчу, как он иногда меня зовет, - пожал плечами змеелюд. – То, что у тебя есть имя, не значит, что все будут звать тебя именно им. - А еще он не хочет принимать от меня вассальную присягу, - не унимался Калеб. – Представляешь, он сказал, что Шептуны ему верны априори. - Бросай читать рыцарские романы, - посоветовал Седрик. – Ну на кой принцу твоя присяга? Ты еще предложи, что ему каждая роза в саду присягнула! - Я не растение! – упрямо насупился Страж. – Я человек! Я умею думать, и у меня есть имя! - Вот заладил, - пробормотал змеелюд, уже жалея о своем совете, и попытался перевести разговор на другую тему: - А чем ты тут еще без меня занимался, кроме как выбирал себе имя и доставал его высочество? - Я думал! – в голос Калеба вернулась гордость, впрочем, быстро сменившаяся искренней заинтересованностью. – Седрик, а почему нами правит принц? Меридиан – королевство, разве у нас не должно быть короля? - Принц Фобос – регент, - терпеливо объяснил Седрик. – По закону мужчина может править Меридианом, только когда нет наследницы женского пола. И то ему тогда надлежит как можно скорее жениться и дождаться дочери. - Но ведь принц не женат? – недоуменно нахмурился Калеб. - Да нет же! У нас ведь есть принцесса… - змееоборотень слегка замялся. – Ну, теоретически есть. Принцессу Элион похитили во младенчестве, и мы не знаем, где она сейчас находится. И тем не менее, именно она законная королева Меридиана. Но даже если бы она была здесь, то ей всего… да, ей всего восемь лет, так что принц все равно бы правил до ее совершеннолетия. Калеб погрузился в раздумья, и Седрик счел за лучшее уйти подальше от скользких тем. В буквальном смысле: минуту спустя он исчез из коридора. Однако полностью избежать неудобных расспросов не удалось. Вскоре Седрик, почувствовал, что Калеб начинает его по-настоящему раздражать. Он спрашивал – Седрика, ибо тот, в отличие принца, ранее всегда охотно шел на контакт – то одно, то другое, и большинство этих вопросов требовали куда более развернутых ответов, нежели змеелюд готов был бы дать. Однажды Страж огорошил Седрика очередным плодом своих размышлений. - Послушай, - начал он, отвлекая змееоборотня от чтения. – Я тут узнал, что ты дал некоторым жителям разрешение на снабжение с казарменного довольствия: портному, сапожнику, ювелиру… еще каким-то горожанам… Седрик слегка напрягся. Он не то чтобы опасался, что эта информация дойдет до принца – хотя тот вряд ли обрадовался бы подобному своеволию – однако то, что недавнее растение совало нос в его дела, было неприятно. Однако, как оказалось, Калеба волновало совершенно иное. - Это же прекрасная идея! – зеленые глаза горели воодушевлением. – Но почему только некоторым? Это же замечательное решение! И народ будет сыт, и принца больше никто не будет ненавидеть! Надо просто приписать к казарме весь город… - О да, и весь мир в придачу! – ехидно оборвал его Седрик. – Калеб, спустись на землю. Если бы на Меридиане было достаточно еды, то не было бы голода, а раз он есть, значит, еды недостаточно. Ее мало, понимаешь? На всех не хватает. Солдаты состоят на службе, и для них принц обязан найти пищу. Так же можно выделить паек для… особо отличившихся горожан. Но накормить <i>всех</i> этими скудными запасами невозможно! Чтобы кому-то что-то дать, надо сперва это что-то у кого-то отнять. Это тебе ясно? Калеб несогласно насупился: сам он считал свою идею весьма удачной. Седрик вздохнул и попробовал объяснить с другой стороны: - Если мы накормим весь город сегодня, то завтра мы оставим голодными солдат! - Ну и пусть! – просветлел лицом Калеб. – Принц Фобос ни с кем не воюет, а если подданные будут его любить, то стражи не понадобятся вовсе! Такое заявление сбило Седрика с толку. Он несколько минут вглядывался в честное и открытое лицо – и не находил в нем ни следа шутки или издевки. - Знаешь, - медленно произнес змеелюд, - его высочество, конечно, гений, но вот именно в твоей модели что-то явно недоработано. Я тебе говорил: заканчивай читать свои рыцарские романы. У моего отца имелся замечательный трактат по экономике, хочешь, я найду его и принесу тебе? На скулах Калеба расцвели два ярко-алых пятна. Он-то пришел со всей душой, думая, что Седрика тоже беспокоит судьба его народа, а тот!.. Не говоря ни слова, Калеб развернулся и, вздернув подбородок, удалился, оставляя змееоборотня в гордом одиночестве. Седрик позабыл бы и про этот разговор, как с легкостью забывал про все остальные, если бы не его неожиданный результат. Впрочем, этот результат вряд ли был следствием именно последней беседы, однако та явно стала последней каплей. Через несколько дней Калеб пропал из дворца, а Седрик обнаружил письмо, адресованное принцу. Так как бывший Страж не удосужился запечатать свое послание, змеелюд не преминул засунуть в него свой любопытный нос. По-детски округлым и старательным почерком высоким стилем были изложены пункты, по которым Калеб считал для себя возможным и даже необходимым покинуть службу у принца. Помянул он и невнимание к подданным, и равнодушие к государственным проблемам, и пренебрежение к проявлениям чужой воли, а главное – сослался на неприятие присяги, которая могла бы связать ему, Калебу, руки и приковать к службе его высочеству. Однако ныне его чувство справедливости (!) требовало встать на службу угнетенному народу и освободить его от нее, этой службы, сможет только возвращение законной правительницы, и то только если она будет стоять за справедливость. Седрик побаивался реакции принца, однако тот отнесся к побегу опытного образца с подозрительным равнодушием. Для себя он уже решил, что эта ветвь разработок тупиковая, и прикрыл данное направление. Отныне его интересовали исключительно функциональные модели Шептунов, а для оригинальностей и глупой болтовни теперь снова всегда под ругой имелся Седрик. Фобос забыл о Калебе надолго. Жизнь в очередной раз совершила крутой поворот – и Седрик в очередной раз легко к ней приспособился. Он без труда находил плюсы и с удовольствием ими наслаждался, как только можно наслаждаться жизнью в семнадцать лет. Казалось, жизненным кредо этого создания было извлекать из всего выгоду и напрочь игнорировать неприятности. Седрик обходил острые углы судьбы, огибая их в лучших традициях своей истинной сущности. Он не видел унижения в своем положении, ибо служил всю свою сознательную жизнь. Спина, как и язык, у него будто бы была без кости – так легко и непринужденно сгибалась в поклоне. Впрочем, столь же легко она выпрямлялась и становилось подобной стержню, если роли менялись, и теперь уже Седрик имел возможность смотреть на кого-либо свысока и командовать. Из городского сопротивления Седрик ушел. Несколькими месяцами ранее к заговорщикам выбрел Калеб. Оставалось только гадать, чем он питался и как выживал между побегом из дворца и этим приходом. Возможно, он делал именно то, чем не удосужился заняться в изгнании Седрик: искал себя. В сопротивление пришел действительно уже несколько иной Калеб, нежели недавний «опытный образец». Змееоборотень не имел ни малейшего желания разбираться в этих изменениях, однако появление нового лидера почувствовал нутром. Идеалистические представления Калеба о мире удивительным образом переплетались с народными мечтами, его открытость привлекала такие же доверчивые сердца. Он многое знал и умел – и при этом обладал даром объяснять и показывать остальным просто и доступно. К нему, преодолев первое недоверие перед его внешностью, потихоньку потянулись. Это осознали и Мортон, и Седрик. Но если первый был настроен бороться за свое место лидера до конца, змеелюд понял, что ему предоставляется удачный шанс уйти со сцены. За последний год он пришел к мнению, что сопротивление действительно столь безобидно и бесполезно, как считал принц Фобос – и оно лишь оттягивает на себя время и силы. И если сперва Седрик опасался, что исчезновение Равела одновременно с возвращением юного лорда для кого-то может показаться подозрительным, то теперь, когда они несколько месяцев просуществовали вместе, этого опасаться явно не стоило. Наконец, оставаться при прежней скромной роли в сопротивлении Седрику уже не хотелось, а выдвигаться при Калебе было опасно: тот, знавший его лично, как раз и мог бы опознать по мелким деталям, которые все не отследишь. Поэтому Равел объявил, что решил покинуть столицу и вернуться на родину предков, на север. Его удерживали, убеждая, что из отдаленных мест все, напротив, бегут сюда, однако Равел оставался непреклонным. С многозначительным видом он намекнул самым близким приятелям про тайные возможности, семейные секреты, до коих только теперь и можно добраться, о знаках и символах, которых ранее считал себя недостойным – но все обернулось иначе… Короче, в лучших своих традициях наболтал много всякого, так ничего толком и не сказав. Ушел, ни с кем не поссорившись, ушел по Старой Гати, добрался до деревеньки в дневном переходе от столицы, нырнул в бездорожную чащу… и через пару дней вернулся в город кружными путями в совершенно ином облике. Он сознавал, что за ним вряд ли кто столь пристально следил, однако это лицедейство доставило ему массу удовольствия. Теперь ничто не отвлекало Седрика от новой жизни. Старую он помнил, разумеется, но не более, чем помнят прочитанную книгу. Седрик никого и ничего не забыл, однако все, что было за те годы, происходило будто бы не с ним. Принц Фобос так же неожиданно свыкся с нарушением своего одиночества, тем более, что Седрику хватало ума не мельтешить перед высоким взглядом. Принц разрешил юному энтузиасту добавить к имени названия некоторых должностей – при этом и Фобос, и сам Седрик прекрасно осознавали, что это всего лишь фикция. Однако первому это ничего не стоило, а второй наслаждался, примеряя на себя различные роли – на том и сошлись. Однажды это практически самовольное возвышение привело Седрика к неожиданной встрече, ставшей для него в каком-то смысле определенной жизненной вехой. В отличие от принца, Седрик вовсе не собирался добровольно запирать себя во дворце. Отказ от образа Равела отнюдь не означал, что он не будет посещать город, теперь уже как лорд Седрик. Змеелюд знал столицу – от Старой Гати до доков, каждый квартал, каждую улицу и каждый переулок. Он даже по-своему любил этот город с низенькими домами, щурящимися на грязные улочки подслеповатыми окнами, любил его звуки и запахи, какими бы они ни были. Седрик не считал, что меняет дома, и хотя и ночевал за свою короткую жизнь под многими крышами и даже под открытым небом. Весь город был его домом, здесь он был на своем месте. Он прижился во дворце, где самовольно занял пару комнат, однако кристальный свет со временем утомлял. Так как менее всего принца занимало, где носит самозвано возвратившегося придворного – лишь бы под ногами не путался – то Седрик время от времени развлекал себя вояжами по городу. Получив порцию местного колорита, было намного приятнее возвращаться в стерильный комфорт дворца. В тот день Седрик шел по городу не за каким-либо делом, а просто гулял. Погруженный в собственные мысли, он тем не менее услышал, как кто-то негромко его окликнул. Обернувшись, он увидел худощавого мужчину лет тридцати, застывшего возле одного из зданий. Чуть выше среднего роста, темноволосый, он выглядел чистокровным человеком. - Вы, наверное, не помните меня, - убедившись, что привлек внимание, заговорил мужчина. – Я Элиас ван Даль, я был художником при дворе покойной королевы.
полная версия страницы